– Виконт Хильдемар вступил в бой на нашей стороне, не могу этого не отметить, – сказал граф Амьенский, но видно было, что воздает должное виконту в значительной мере против воли. – Поэтому он имеет право рассчитывать на то, что вы хотя бы выслушаете его.
– А давай мы завтра его выслушаем? – предложил Харальд. – Нам сейчас не до того. Надо за монастырями присмотреть, а то потом костей не соберешь…
– Его дело не терпит отлагательств, и в этом я с ним согласен. И оно напрямую касается как моей семьи, так и монастыря Святой Троицы.
Монастыря Святой Троицы! В памяти Рери всплыло утро, берег Соммы, корабли, графиня Гизела. Она что-то говорила монастыре Святой Троицы, просила позаботиться о ком-то, кто, вроде бы, должен там находиться… О боги! Она ведь говорила о своем ребенке! За всеми событиями дня ее просьба совершенно вылетела у Рери из головы. Да и вспомни он раньше, едва ли у него нашлось бы время и возможность что-то сделать.
– Да, я помню! – воскликнул он. – Графиня Гизела говорила мне. Там ее ребенок. Я обещал присмотреть, чтобы его не обижали. Она его получит, если еще не поздно. Ты знаешь, где тут этот монастырь? Идем с нами, покажешь дорогу – так оно быстрее будет. Ты ведь знаешь этого парня в лицо?
– Святая Троица – женский монастырь, – сказал граф Гербальд, глядя на Рери с непонятным сожалением. Похоже, он уже нисколько не верил, что дело кончится хорошо, но стремился выполнить свой долг до конца. – Среди его послушниц находилась дочь Гизелы, вдовствующая графиня Санлисская. Только Бог знает, жива ли она теперь, после того как город почти весь день был в руках ваших людей.
– Но я требую, чтобы в обмен на мою помощь графиня Санлисская была передана мне, – вдруг сказал виконт Хильдемар. Он тоже говорил на языке франков, но норманны уже привыкли к нему и понимали почти все.
– За твою помощь? – Харальд подбоченился. – Ты радуйся, что сам жив еще! Думаешь, мы не видели, как ваши колошматили всех норманнов, до кого могли дотянуться, и моих людей в том числе! Да вы принесли нам больше вреда, чем пользы! Тебе стоит скорее договариваться о выкупе за твою собственную жизнь и свободу, если только тебе еще есть что предложить! А не ставить нам условия и не требовать… Ой, – до него внезапно дошло услышанное. – Графиня Гизела… Графиня… Ее дочь? Дочь, ты сказал?
Рери тоже сообразил, что или недослышал, или не понял, но искать надо не мальчика, а девочку. И если эта девочка – уже вдовствующая графиня Сан… неважно, то она, по всему выходит, не такая уж девочка, а скорее взрослая женщина. А у франков «взрослая женщина» начинается лет с двенадцати, то есть по меркам норманнов эта графиня-вдова может быть очень даже молодой девушкой.
Если она еще жива, само собой. Почти весь день город и монастыри были во власти норманнов, а те едва ли спрашивали имя и происхождение у молодых женщин, попадавшихся им в руки. И если… Очень мало надежд на то, что дочь Гизелы избежала общей участи. Но все же поискать ее стоило. Хотя бы ради графини Гизелы, которой он, Рери, это обещал.
– Пойдем со мной, граф, или пошли кого-то из твоих людей показать дорогу, – отрывисто предложил он. – Ты ведь знаешь ее в лицо? Что бы там ни случилось, ее нужно найти. А потом уже будем обсуждать ее дальнейшую судьбу.
Граф Гербальд кивнул и первым повернул к выходу. За ними потянулся Харальд и виконт Хильдемар со своими людьми, хотя его никто не приглашал. Мельком оглядываясь и видя их напряженные, полные тревоги и решимости лица, Рери постепенно проникался сознанием, что все с этим городом еще сложнее, чем он раньше думал. Лучше бы графиня Гизела все объяснила ему толком! Но, похоже, она просто не решалась признаться юным варварам, что в сен-кантенском монастыре живет ее дочь – молодая девушка из рода Карла Великого, племянница короля! Имея ее в руках, норманны могли бы ставить условия самому королю. Даже вернее, чем взяв в плен его сестру, то есть саму Гизелу. Ведь Гизела уже не молода, а ее дочь находится в самом расцвете женской прелести. У нее еще могут быть дети… потому-то ее и ждали стены монастыря. Графиня-принцесса и молодые норманнские конунги совсем по-разному понимали одно и то же, поэтому осторожность Гизелы, в ее глазах вполне оправданная, Рери казалась просто глупостью.
Харальд, тоже сообразив по дороге если не все это, то многое, оживился, заинтересовался и сыпал вопросами. Гербальд отвечал сухо и неохотно, но все же за время дороги по узким улочкам, где еще лежали тела, рыдали женщины и темнели лужи крови, удалось разузнать, что графине Санлисской семнадцать лет, что она вышла замуж четыре года назад, но весной прошлого года овдовела и по распоряжению короля была отвезена в монастырь Святой Троицы, под опеку своего брата Адаларда, графа Вермандуа. Также выяснилось, что еще пять лет назад виконт Хильдемар сватался к ней, но получил отказ. Тогда ее вовсе не предполагали выдавать замуж, намереваясь сразу по достижении двенадцати лет отдать в монастырь, подобно многим ее родственницам. Но король Карл, отчаянно нуждаясь в союзниках среди собственной знати, был вынужден сначала придержать племянницу, а потом и отдать ее в жены Вилиахару, графу Санлисскому. И тот, честно исполняя свой долг, погиб на берегах Сены, во время нападения королевского войска на лагерь Годфреда конунга. Теперь же Хильдемар вновь желает получить ее руку. Добившись своего, он тем самым почти наверняка завладеет графством Вермандуа, которым несколько десятилетий назад владел его отец. Особенно если нынешнего графа, Адаларда, не окажется в живых.
Теперь Рери припомнил, что графиня Гизела примерно это все уже рассказывала, но тогда его не очень занимали дрязги местной знати, да и непривычные имена путались в голове. Теперь положение дел прояснилось, и на виконта Хильдемара, шагавшего чуть позади, он косился с явной неприязнью. Этот журавль длинноногий, помнится, уговорил Адаларда напасть на Ингви, а сам отступил и бросил графа Вермандуа, обрек его на опасные раны и плен. Наверняка ради того все и затеял. А теперь и сестру хочет захватить…
– А она красивая? – расспрашивал тем временем Харальд. – У нее все зубы целы? А дети есть?
Насчет зубов и детей граф Гербальд не успел удовлетворить его любопытство – они пришли.
Еще от угла улицы, с первого взгляда становилось ясно, что монастырь Святой Троицы разделил с городом его печальную участь. Ворота были распахнуты настежь, из правой створки несколько досок было вырублено и валялось на дороге. Во дворе везде виднелись следы битвы и последующего грабежа. Вероятно, часть горожан, обороняясь, заняла монастырь и пыталась использовать его стены, но продержались они недолго. В подтверждение этому во дворе виднелось несколько мертвых тел – трое или четверо мужчин, священник с раскроенной, видимо, ударом секиры головой, и даже одна женщина. Женщина лежала лицом вниз; судя по фигуре, она была молода, и граф Гербальд при виде нее сделал движение, будто хотел броситься к ней, но сдержался. Один из его людей, быстро перекрестившись, осторожно перевернул убитую лицом вверх. С невольным замиранием сердца все следили за его руками, даже норманны, не знавшие графиню Санлисскую в лицо. В глаза всем бросились густые, сросшиеся черные брови на бледном лице покойной. Но граф Гербальд только перекрестился, и по его лицу было видно, что у него отлегло от сердца. Значит, не она. Пока не она…
Везде валялись какие-то вещи, щепки, обломки оконных переплетов, цветные осколки витражей, клочки сена. Двери всех строений стояли нараспашку, не исключая и самой церкви. Все самое ценное оттуда уже исчезло, осталось только то, что нельзя просто так унести: большие бронзовые светильники, отделанный серебром и слоновой костью алтарь. И то боковые плиты его стенок уже были погнуты – видно, кто-то пытался секирой отковырять кусок серебра, но упрямый металл не поддался.
Все двери были выломаны, замки вырублены, сундуки и лари взломаны. Кое-где виднелись клочки некрашеных монашеских облачений – здешние сестры носили сукно естественного цвета, не крася его даже в черный, видимо, подчеркивая простоту и непритязательность своей жизни20. У самих монахинь поживиться было нечем – разве что крестиками. Обитательницы монастыря, заплаканные, в изодранных одеждах, прятались по углам, еще не в силах даже молиться, и только кричали при виде новой толпы язычников. Даже то, что с ними пришли два знатных франка, они не сразу разглядели. И графу Гербальду пришлось довольно долго кричать, призывая имя Божье, чтобы измученные женщины перестали забиваться в углы и поговорили с ним.
– Где графиня Санлисская? Где Теодрада? – вновь и вновь задавал он вопрос, но никто поначалу не мог ему ответить.
Говорить толком смогла только одна монахиня – сестра Баугильда. Морщинистая старуха с коричневым лицом и провалившимся беззубым ртом, она была не нужна викингам ни в каком качестве, поэтому уже некоторое время сновала по монастырю, пытаясь привести в чувство сестер, носила воду, помогала умыться и опомниться, напоминала о Боге. Она успела обойти уже всех и на вопрос о Теодраде покачала головой.
