– Дня через три, наверное, или через четыре. Устрою пышное новоселье! Местечко, конечно, шумное. Метро, ларьки разные, магазинов тьма. Но я привык. У нас в Феодосии такие шашлычные были! Стреляли там хуже, чем на войне. Люди горячие, только что с гор спустились. Чувства юмора никакого. Так вот, ты сама про бабушку вспомнила. Всеволод Михалыч сказал, что она у тебя лежачая?
– Да. Сначала с палочкой ходила, потом – на костылях. В итоге совсем слегла. Попросилась в интернат, чтобы нас не обременять. Их там шестеро в палате. Тех, кто жилплощадь государству не сдал. Да ей больше-то и не надо. А что?
– Генерал сказал, будто Молодёжное, где дед сгорел, с тем интернатом рядом…
– Ага, в соседних посёлках. Тот, где интернат, называется Смолячково. Я всё думала, можно ли бабушке туда ехать. У неё, плюс ко всему, ещё и астма. А потом узнала, что в тех местах самый чистый снег, представляете? Во всём городе пробы брали. И когда растопили снег из Курортного района, ни крупицы грязи не нашли. Залив совсем рядом, только баба Галя его не видит. Раньше мы её к пляжу на кресле возили, но зимой сделали перерыв.
– Генерал просит тебя съездить к бабушке, причём как можно скорее. Туда ведь ежедневно пускают?
– Да, никаких проблем. – Я всё не понимала, куда он клонит. – А фишка в чём?
– А фишка в том, чтобы под благовидным предлогом там появиться. В таких заведениях обычно работают люди из соседних посёлков. Ты ведь знаешь нянек всяких, медсестёр? Кто ещё там есть? Думаю, что они слышали про старика. Люди ведь болтают про всякое такое. Не может быть, чтобы из соседнего посёлка там никто не проявился…
– Да сколько угодно! – обнадёжила я. – Сразу троих назвать могу. Кто в своих домах живёт, кто комнату снимает. Бывает, люди приезжают из дальних мест. Из Оренбурга, к примеру. Санитарка, которая у бабушки в палате убирает, как раз оттуда. Если она сегодня на сутках, очень повезёт. Я наедине у неё спрошу осторожненько. Что вас интересует? То есть дядю. Почему он вписался в это? Впрочем, моё дело – выполнять.
– Верно, Марьяна! – Дрон похлопал меня по плечу своей тяжёлой рукой. Я даже присела. – В посёлках же всё на виду, сам знаю. Как в Комарово вы сработали, так и в Молодёжном надо. Разнюхай всё, что известно по этому вопросу. Начни с санитарки. Потом, глядишь, ещё кто-то расколется. Как же не посудачить о таких событиях? – Дрон задорно мне подмигнул. – Всё, что узнаешь, доложишь. Твоё появление в интернате особой тревоги не вызовет – привыкли уже. А другим нельзя…
– Сто пудов! Значит, дядю интересует всё, что говорят про этого дедушку?
– Главное – удочку закинь насчёт блондинки в норковой шубе, – посоветовал Дрон. – Раз она засветилась в Комарово, могла и в Молодёжном появиться. Так считает генерал. И я это мнение разделяю…
Дрон курил уже пятую сигарету, а я только гоняла ладошкой дым. Так и знала – опять придётся пилить на длинную дистанцию! И на сей раз рулить самой.
– В Крыму такой случай был. Некоторые группировки связывались между собой через своего рода курьеров. Дань платили «смотрящему», который жил в Симферополе. Оплёл паутиной весь полуостров, и не только. А в прошлом году явился совсем в другом образе – под триколором… Ладно, не будем об этом. Так вот, сновали там разные кассиры. Одних и тех же людей то тут, то там видели. Мне сейчас в голову пришло – а не такая ли здесь история? Гляди – и «клофелинщики» в игре, и барыга этот с картинами, и менты из отделения. И во главе, чисто конкретно, «коза ностра». Очень оперативно рты своим людям затыкают. Стерхов не зря трясётся – меч над ним висит, на волоске. Может, конечно, дед-умелец и случайно попался, но проверить нужно. Лёля квартиру в Зеленогорске снимает? – Дрон то и дело вытирал платком лицо, шею, лысину.
Я тоже об этом подумала – не переночевать ли в Зелике, если устану? Я ещё не восстановилась после операции на Петроградке, и потому старалась не рисковать.
– Да, на проспекте Ленина, в кирпичной пятиэтажке. Всё под боком – залив, вокзал, магазины…
– Передай ей – пусть дальше работает по этой теме. Девичий интерес вполне безобиден. Вечером отзвонись. Скажи, как там всё прошло. А детали обсудим уже у меня, при переезде. Конечно, действуйте осторожно, чтобы никто стойку не сделал. Представляйтесь скучающими барышнями, которым не хватает впечатлений.
– Хорошо, Андрей Николаевич. – Я наблюдала за тем, как командир группы встаёт, берёт со стола термос с кофе и направляется в прихожую. – Думаю, что Татьяна не станет ничего от меня скрывать. Она вообще здесь не при делах. Может, соседей своих посоветует. Я ведь ей потихоньку приплачиваю, чтобы бабушке больше внимания уделяла. Как угодно, но узнаю, чем дышал этот «крёстный отец»…
– Вот и добре! – Новодран с трудом натянул куртку, обулся. – Спасибо, Марьяна, за хлеб-соль! Хорошо стряпаешь.
– Да что вы! Это же всё полуфабрикаты. Только брось – и сварится. Я готовить совсем не умею, честное слово!
– Ладно, ладно, не скромничай! – Дрон взял с вешалки свой кейс и от души пожал мне руку.
И я поняла – он тоже видит во мне дочь, сестру, подчинённую, но только не женщину. Такого в моей жизни не было ещё никогда. И поэтому на губах вдруг проступила горечь обиды…
17 марта (день). Я нагрянула к бабуле неожиданно – на неделю раньше обещанного. Она сначала испугалась – не случилось ли чего. Потом расплакалась от радости, что не забываю, покупаю гостинцы. Действительно, пришлось в Зелике, у вокзала, заскочить в «О'кей». Я специально надушилась «Naf-Naf Tioo» – с запахом розы. Ещё туда входили ноты манго, орхидеи и прочих прибамбасов. Озорной, чувственный аромат весны, юности и надежды волнами поплыл по палате, разгоняя, пусть на время, стариковский смрад.
Бабуля, обнимая меня за шею, мочила мою щёку слезами. Эти посещения всегда давались дорого. Потом приходилось долго отмокать в ванне с маслами. Но это был наш с братом крест, который в основном несла всё-таки я. Богдан, же при каждом удобном случае, переваливал свою часть на Кристину. Он считал, что женщины с такими делами справляются лучше.
В интернате меня знали, и потому разрешали загонять «Вольво» во двор, а не оставлять за забором. Я дотащила бы эти два пакета запросто. Но всё-таки спокойнее себя чувствуешь, когда машина в безопасности. Вряд ли днём её угонят, но могут помять. Так уже разочек было. Какой-то чмошник съехал с узкого шоссе и вломился мне в багажник. Охрана, на счастье, его задержала, а потом вызвала ГАИ. Никуда не делся – расплатился по ОСАГО.
– Марьяша, ты что худенькая такая? – Баба Галя заметила это, когда я, уже в палате, сняла большие тёмные очки-«авиаторы». – На лице никакого жирка, и кожа жёлтая. Не заболела? Смотри, нельзя с этим шутить…
– Да нет, бабуль, просто работы много. – Я старалась казаться беспечной, весёлой. – А приехала раньше, потому что потом могут в командировку услать.
– Опять Всеволод воду мутит?! – Бабуля чуть не села в постели, но тут же упала на подушки. – Отца твоего угробил, теперь вас с Богданом оседлал. Генерал, как же! Скольким кровушку выпил, а сам знай жиреет от этого…
– Не надо, бабуль, дядя очень даже стройный, даже худой. Сейчас заболел, сильно кашляет. А по службе в Сочи улетел. И из-за папы до сих пор мучается, я же вижу. Фиг бы мы так жили без него!
– Без него я бы у сына сейчас жила!
Бабушка опять вспомнила молодость, свою несчастную любовь. Правда, Севки тогда ещё не было на свете. В семье её любимого росла только дочка Оксана. Краем уха я слышала, что Галя Смирнова тогда-то ли вешалась, то ли топилась, но её спасли. Уже на приличном сроке ходила, собиралась замуж за Михаила Грачёва, всем родным хвасталась. И вдруг – ночной кошмар, ставший явью. У него в Сочи – законная жена Надежда…
– Бабуль, дядя папу не просил жизнь за него отдавать! И не его вина, что тебя тогда обманули. Сын за отца не отвечает – это ещё Сталин сказал!
– Всё-то она знает, и про Сталина тоже, – проворчала бабушка, хвастливо оглядывая своих соседок по палате.
Тем было завидно, потому что к ним никто пока не приехал. Да и не было ни у кого внучки модельной внешности. Только ведь и это – исключительно дядина заслуга. Иначе пришлось бы мне постоянно находиться на содержании у разных жуликов и воров, чтобы с голоду не загнуться.
– Только Всеволод от меня не откупится, сына мне не возвратит. Вся жизнь наперекосяк прошла. Им – пироги и пышки, а нам – синяки да шишки. Мишенька старше его был, а с отцом родным не прожил ни дня. А этот с серебряной ложкой во рту родился! И мать свою отринул, в Питер из Сочи сбежал. Не поступают так приличные люди, вот что! А сколько раз жениться можно? Третью проститутку взял, которая потом вдруг умерла. Я всю жизнь в суде работала, понимаю. А он, гляди-ка, теперь на Рублёвке живёт! Любит его Господь наш, хоть Всеволод на форменного чёрта похож! Как проклятье моё на всю жизнь! Ты уж, Марьяна, не давай ему на себе ездить. Загонит тебя, как лошадь, и бросит. Ему не привыкать.
