«Справа от вас советская кухонная плита. В углу вы видите баночку с горелыми спичками. Обратите внимание: для этой цели подходила не всякая баночка. Не “Завтрак туриста”, не какие-нибудь “Кильки в томате”. Мы, кураторы собственных выставок, подходили к отбору строго: шпроты прибалтийского производства, красная икра с зеленой наклейкой, печеночный паштет – импортный. Дальневосточные крабы. В крайнем случае, печень трески. Весь джентльменский набор, который сойки получали в заказах. Раз в неделю.
На кухонном столе представлен чайный сервиз. Точнее, его остатки. Десять рублей пятьдесят копеек. Назывался: сервиз на каждый день».
Светло-зеленый, голубой, желтенький… Жаль, что девушка-корреспондент не уточнила цвет. У меня был розовый. Заварочный чайник, шесть чашек с блюдцами. Когда бились, мы говорили: к счастью!..* * *
– Неужели все это бы-ыло? – девушка в синем платье осматривает накрытый стол. В ее личике мне чудится что-то лисье. Такие лисички должны нравиться мальчикам. – Моя мама говорит, раньше всё доставали по блату.
– И ходили исключительно в медвежьих шкурах… А по улицам – живые медведи…
С такой интонацией в наше время комментировали заведомую глупость.
Пожалуй, этот мальчик мне нравится: строгий костюм, остро очерченные скулы. Выражение сдержанного упорства. Его имя я запомнила сразу: Родион.
Второй – Виталий или Валерий. Белокурые волосы, на щеках девичий румянец. Легкие пластичные жесты. На мой взгляд, слишком пластичные.
– Виват имениннице! – белокурый гость поднимает бокал. Кажется, все-таки Виталий. – Двадцать пять – замечательное время. Юность, как говорится, в прошлом. Но до кризиса среднего возраста еще далеко. Можно считать, подлинное совершеннолетие. Короче, все в твоих руках. Что ж нам тебе пожелать? – он обводит взглядом присутствующих. – Что можно пожелать красавице и умнице? Жить-поживать да добра наживать.
– В детстве я думала: не наживать, а жевать… Жевать Добрана. Мне казалось, такая большая собака. Вроде Бетховена, – Лисичка объясняет кокетливо.
– Или Баха… – Родион рассматривает винную этикетку. – Алазанская долина? Грузинское… – он делает глоток. Кивает одобрительно. – Пожалуй, можно сравнить с южноафриканским…
– Кстати, мы с Родиком были в клубе… – Лисичка подхватывает тему. – А там конкурс. Определить сорт виски. Условие – пробовать с завязанными глазами. Один мужик выиграл: девять из десяти. Получил “White Horse”. Все хлопали, а потом оказалось, мужик из таможни…
– Из таможни? А как его фамилия?
– Не знаю, – пытаясь ответить на мой вопрос, она задумывается на мгновение. – Он не представился. А где же «Боржоми»? – Лисичка оглядывает стол.
– Типа не экспорт, а выставочный экземпляр? – Виталий подхватывает удачную шутку. – Как бы для полноты картины – парочка бутылок.
– Раньше мой папа любил «Боржоми».
Похоже, и не думала шутить. В их компании Лисичка самая младшая. Лет двадцать – двадцать один. Остальные – ровесники моей дочери. Видимо, тоже поступили не сразу. Успели поработать.
– А теперь? Резко разлюбил? – девушка в лиловом платье присматривается к селедке под шубой: мелко накрошенные желтки, перья зеленого лука. Мне нравится ее лицо. Строгие черты, минимум косметики. В нарядном платье она чувствует себя скованно – поводит плечом, как будто поправляет бретельку.
– Позволь, – Родион берет рыбную лопаточку, – я помогу.
– Надеешься убедить главного санитарного врача? А если не согласится? – она пробует селедку. – Очень вкусно.
– Проще не убеждать, а договориться с таможней, – дочь встает с места. – Кому еще селедки?.. Обязуемся ни в коем случае не пробовать: как бы исключительно реквизит.
– Нормально. Оформим временный ввоз, – Родион подводит итог. – На обратном пути вернем нетронутыми.
– Ой! – Виталий прикрывает рот ладошкой. – А вдруг какой-нибудь ухарь не удержится? Возьмет и выпьет.
– Ну и что… – Лисичка поправляет пушистый хвостик, – дольем из крана: та же отрава…
– Дамы и господа! Предлагаю тост. – Девушка в лиловом поддергивает упавшую бретельку. – За родителей именинницы!
Ее имя я не запомнила, но переспрашивать уже неловко. Похоже, ядро компании составляет эта троица: она и Родион с Виталием. Лисичка прилагается в нагрузку к своему кавалеру.
– Мусик, – дочь тянется с рюмкой. – Желаю тебе всего-всего, а главное, здоровья. За папу мы тоже выпьем… Звонил, – тихо, почти шепотом, – не успела сказать: придет.
– Уважаемая Татьяна Андреевна! – Виталий поднимает бокал. – С большим искренним чувством спешу присоединить свой голос. За вас и в вашем лице за всех родителей, на чью долю выпали серьезные жизненные испытания. Ваше поколение прошло их с честью!
Не пойму: не то прикалывается , не то – серьезно.
Девушка в лиловом кривится едва заметно. Эта девушка нравится мне все больше.
– Остерегайтесь подделок, – Александра постукивает ножом по рюмке. – Фирма «Татьяна и дочь». Закуски, приборы, столовая посуда. Все исключительно идентичное. Прямые поставки из прошлого века.
– Машина времени? Очаровательно. Кстати, вот и подлинный штамп, – Виталий переворачивает пустую тарелку. – ЛФЗ. Ленинградский фарфоровый завод.
В наше время так рассматривали кузнецовские.
На столе два лишних прибора. Один – для отца. А другой?..
– Круто! – Лисичка пробует салат из редьки. – Моя мама покупает в «Карусели». Что вы туда добавляете: какую-то травку?
Я улыбаюсь:
– Эта травка называется яблоко.
– Ой… Я сразу поняла: точно не базилик и не майоран.
– А я было решил, что это – кориандр, – женственный Виталий поддерживает беседу. – Надо же, оказалось просто яблоко…
Чтобы стать гурманом, надо начинать с детства…
– Мама, ты слышишь? «Газпром» сделал Родику предложение. О-очень приличные условия: тридцать тысяч, соцпакет, первый год оплачивают съемную квартиру: считай, еще тридцать.
– Почему так дорого?
– Столичные расценки, – дочь объясняет небрежно. – Главный офис в Москве.
– Это – пока. Вчера проезжал, вовсю заколачивают сваи. Скоро выстроят.
– К нам в контору ходит один клиент. Занимается кукурузиной . Говорит, строят в обход всех законов – и местных, и федеральных. Его группа с этим борется.
– Да… Не перевелись еще романтики, – Виталий разводит руками.
– А мне ее жаль, – Лисичка делает грустную мордочку.
– Ее – это кого?
– Небесную линию. Согласись, было так похоже на Венецию… – она употребляет прошедшее время.
– Почему было? – все-таки я переспрашиваю. – Не было, а есть.
– Потому что скоро закончится, – Родион пожимает плечами. – Объективная реальность. Иного выхода нет: достойное существование или… Чтобы в город пришли деньги, надо прогнуться под башню .
Виталий ловит мой взгляд.
– А зачем «Газпрому» филологи? Какая-то специальная программа?
Похоже, пытается сменить тему. Про себя я усмехаюсь: не стоило стараться. Неужели я испорчу ей праздник?
– В нашей группе второй иностранный – арабский.
– Восточные языки – перспективно. Если не угодишь в горячую точку, – девушка в лиловом пробует грушевый сок. – В смысле, куда-нибудь на Восток.
– Ну, этого добра и у нас навалом.
– Позиция, конечно, слабенькая, но как первая запись очень даже прилично. Во всяком случае, если надумаешь брать кредиты. Тем более в Москве. – Виталий тянется к графинчику с соком.
– Вот и будешь офисным планктоном. Учти, этих сокращают в первую очередь. Особенно в кризис.
– А как же «Зенит»? Ты же у нас такой болельщик!
– Болеть можно где угодно, был бы приличный телевизор. Кстати, о башне, – Родион одергивает крахмальные манжеты. – Маркиз де Кюстин еще когда советовал: Петербургу нужна вертикаль.
– Что и требовалось доказать, – Виталий взмахивает вилкой. – Мысль гения опережает свое время.
– Помню, звонит моя школьная подруга, – девушка в лиловом катает хлебный шарик. – Сто лет не общались. Ни здрасьте, ни до свидания: «Поздравляю с победой!» С какой, говорю, победой? А она: «Как – с какой? Кубок – наш!»
– Их, их. А после матча неплохо послушать Диму Билана. Или Агутина с Варум.
Лисичка хихикает.
Девушка в лиловом корчит презрительную гримаску:
– Снобизм, мой дорогой Виталик, никого не украшает.
– Это я-то – сноб?! Моя дорогая и милая Маргоша! В глубине души я прост, как какой-нибудь государственник или либеральный демократ. Такова уж планида политолога. Знал бы, выбрал исторический… Вот уж кто далек от народа! Дальше только декабристы.
– И юристы, – Родион подмигивает моей дочери.
– Непра-авда! – она грозит ему пальчиком. – Заявляю как будущий адвокат. Лично я собираюсь стать как Ленин. Владимир Ильич начинал защитником обездоленных.
– Главное, чем он закончил! Но заметь: Ульянов-Ленин, царствие ему небесное, легкого лежания, имел первоначальный капиталец. Кстати, за это тоже неплохо выпить. Желаем тебе не обирать обездоленных, в смысле, на них не пахать!
