— На 25, 35, 45 лет меньше.
— Верно. А это треть и половина человеческой жизни. Будучи безответственным и ленивым половину жизни, сможет ли человек резко измениться?
— Если только ему на голову упадет сосулька.
— А вероятность этого как мы помним 1 к миллиарду.
Может ли человек занимающийся музыкой, но тысячи раз выбравший лень или всю жизнь ожидающий вдохновенья, стать Моцартом?
— Ну а вдруг ему откроется… На него снизойдет?!
— Хорошо. Допустим, снизошло.…Хотя если мы высчитаем вероятность.…И вспомним, что гениев было еще меньше, чем мыслящих людей, так как это еще больше ответственности и работы.… Как ты думаешь, как поступит наш герой, не привыкший прилагать никаких усилий, и множество раз выбравший – ничего не делать? Допустим даже, что он решит работать, но пока он будет вырабатывать привычку работать, мыслить, жизнь уже закончится.
– Но бывают люди, которые работают в поте лица, чтобы что-то создать, но у них не получается.
— Значит не с того начинают, значит они плохо продумали свой путь. Скажи, если ты решишь посадить роскошную клумбу, что ты будешь делать?
— Вскопаю землю, посею семена, полью, и дальше буду удобрять, поливать…
— У тебя получится клумба, которую ты представлял?
— Если буду делать все, что должен, то да, получится прекрасная клумба.
— У тебя будет множество беспокойств – ливни, засуха, насекомые, капризы растений…
— Да, но я не оставлю своей затеи.
— В этом случае, какова вероятность того, что твоя клумба будет хороша?
— 90%.
– Все-таки 10 ты оставляешь на волю случая?
— Нет, если приложу все усилия и ничего не упущу – 100%!
— Скажи легко ли посадить клумбу?
— Нет. Нелегко.
— Но если ты все сделаешь, это будет хорошо? Ты будешь счастлив своему произведению?
— Да.
— Есть ли что-то невозможное в твоей затее?
– Нет ничего невозможного.
— Что может стать помехой? Что являлось теми 10 процентами, которые ты оставлял тогда?
— Вдруг что-то не получится.
— Как мы выяснили, в твоей задаче нет ничего невозможного. В этом случае что такое «вдруг»?
— Лень.
— А если так относиться не только к клумбе, и каждый шаг в своей жизни делать на 100 процентов без тех коварных 10, которые, как правило, все 90 сводят на нет?
– Это трудно.
— Но ведь нет ничего невозможного?!
— Нет!
— Ты скажешь мне, что такое случайность?
— Это лень.
— Почему люди допускают случайность и считают ее нормой жизни?
— Не хотят делать то, что могли бы.
— Много ли на свете мыслящих людей?
— Нет.
— Кого выберет сосулька вселенной?
— Лентяя.
Майские грозы – время бессонницы Потапа Еремеевича. Он бродит по дому в полосатом халате с парчёвым воротником, ссутулившись от окна к окну, слушает ливень, смотрит на влажные дорожки и вдыхает запах свежей пыли и сирени. Затем включает настольную лампу, берет гусиное перо и пишет письма в разные города, разным женщинам.
Здравствуйте, Зинаида, обещал написать вам сразу по приезду, но вынужден был уехать тут же снова на север…
Милая Наталья, не в силах забыть нашу последнюю встречу, ваши огромные, полные любви к жизни глаза, ваши…
Уважаемая Фаина, ваш визит в деревню меня смутил, сбил с толку и обрадовал одновременно…
Потап Еремеевич юрист. Много лет назад он пытался стать сначала актером – но ему не хватало разнообразия в лице: и жуликов, и благородных господ, и священников он изображал одинаково.
Затем певцом, но слух подвел Потапа Еремеевича. Отец же всегда настаивал на юридической карьере, и, махнув рукой на творческие свои порывы, решив, что и юрист может и должен быть артистичным, способным на игру, на порыв, а также обладать музыкальным чутьем на правду, стал юристом.
Частые командировки по стране дарили ему – холостому, перспективному и артистичному много радостных минут, дней, часов. Несмотря на свою молодость, Потап Еремеевич, будучи умным и наблюдательным, понимал, глядя на напряженный союз своих уважаемых папеньки и маменьки, что женщина прекрасна, когда недолго рядом, и научился ценить короткие моменты счастья. Когда все вокруг обещает блистательный головокружительный роман, когда едва дунь и разгорится пламя, которое сожрет потом полжизни и развеет твою беспечность и легкость, как прах на твоею же головой, Потап Еремеевич, вскакивал на подножку поезда и, отсылая горячие воздушные поцелуи влюбленным женщинам, с красными зареванными лицами, несущимися по перрону за ускользающим счастьем в клубах паровозных облаков… он, с улыбкой чуть печальной – чуть насмешливой, исчезал в полумраке вагона мирно стучащего, пил чай с сахаром и лимоном и счастливо улыбался, укутавшись в клетчатый железнодорожный плед, глядя в окошко и мечтая о том, как могло бы быть, да, к счастью, не будет, засыпал.
Берегитесь душевного довольства, господа, когда все протекает так безбрежно и хорошо. В определенный небесами срок Потап Еремеевич познакомился с очаровательной женщиной. Не в командировке какой-нибудь, в чужом каком-то городе, а в своем и нарушил всего лишь раз правило своего похотливого счастья. Сначала он пригласил ее в кинематограф, затем – в ресторан, и вот они уже около ее дома с колоннами и львами, похожими на цепных псов. Она пылает от желания, Потап Еремеевич умоляет о следующей встрече, планируя как всегда ее избежать.
На следующий день, получив новую должность, трепеща от волнения, он входит в кабинет начальника тайной канцелярии, для нижайшего приветствия и видит ее – вчерашнюю очаровательную Нину Ермолаевну, в строгом костюме, на высоких каблуках с очень звонкими набойками: цок, цок, цок, клац! «Знакомьтесь, – басит граф Фаддей Венедиктович Шопотов, новый начальник, теперешний царь и бог нашего героя, – дочь моя. Прошу любить и жаловать!» Для Потапа Еремеевича – это конец свободного полёта над многоцветьем ромашковых полей родины, для нее – «судьба», из рук которой повесе уже никогда не выскользнуть, – поигрался, так сказать, и будет.
Стоял душистый май, цвела сирень, и гортанные грозы тревожили сердце, и отдаленный, перекатистый гром отдавался щекотливым волнением внизу живота Потапа Еремееича, напоминая о былом счастье и свободе. В самом дальнем уголке его души попрежнему теплились застенчивые радости. К его везению случилось так, что Нина Ермолаевна не лишена была творческих начал, и поощряла усмирённого супруга к занятиям изящной словесностью. Он же предпочитал жанр эпистолярный.
Драгоценная София, когда я встретил вас….
Ян шёл по осени, чуть подпрыгивая от радости. Он был тепло одет, а воздух был свежим, горели фонари, и моросил, приятно щекоча лицо, мелкий дождик. На углу улицы кого-то сосредоточенно, от души били. Был слышен хруст костей, глухие удары по чьему-то обмякшему, едва стонущему телу. Стало холодно, колючий дождь неприятно прокалывал кожу, фонари зловеще тлели, обрисовывая крупные чёрные силуэты, совершающие тупые и однообразные движения ногами. Ян повернул налево и, стараясь слиться с теменью, ссутулившись, пошёл в сторону дома. Разбудил телефонный звонок. Савва рассказал, что вчера был забит до смерти их учитель музыки, всеобщий любимец, чудаковатый старичок. Когда он слушал Моцарта, в нем просыпалось что-то мальчишеское и безудержное, он похохатывал, подмигивал, гримасничал. Он становился кем-то другим. Мы не понимали, что он слышит, но понимали, что мы не понимаем, а он слышит. Нам казалось, что он переводил нам Моцарта. А вчера его убили.
Ян шёл по осени, чуть подпрыгивая от радости. Он был тепло одет, а воздух был свежим, горели фонари, и моросил, приятно щекоча лицо, мелкий дождик. На углу улицы кого-то сосредоточенно, от души били. Был слышен хруст костей, глухие удары по чьему-то обмякшему, едва стонущему телу. Стало холодно, колючий дождь неприятно прокалывал кожу, фонари зловеще тлели, обрисовывая крупные чёрные силуэты, совершающие тупые и однообразные движения ногами. Ян выскочил на проезжую часть и, размахивая руками, побежал на огни автомобиля. Взвизгнув, авто остановилось. Ян звал на помощь, жестами указывая пассажирам туда, где били. Тело едва дышало. Его отвезли в больницу. Через неделю Яну позвонил Савва и рассказал, что запойный мужик с их улицы, которого неделю назад чуть не убили, зарезал своих детишек и жену. Савва ругался на тех людей, которые не добили этого маньяка.
