Энтони смотрел с восхищением. На древние стены форта, на взметнувшийся к небу обелиск, напоминающий…
– Парус? – спросил, обернувшись к Дмитрию.
– И штык, – кивнул тот.
На безбрежное море, уходящее дальше за бухту, и на саму бухту, заполненную кораблями. Зрелище захватывало. В это время раздались мелодичные звуки – где-то куранты играли красивую мелодию.
– Это как раз та самая песня, «Легендарный Севастополь», о которой я тебе говорил, – тут же сказал Дмитрий. – Вон там, видишь здание? Это Матросский Клуб. Там, на башне со шпилем, есть часы, они играют эту мелодию: «Гордость русских моряков». Теперь спустимся немного… Это – самый первый бульвар города, раньше он назывался Мичманский, теперь – Матросский. Здесь до Крымской войны, как говорится, гулял весь Севастополь. Писатель Лев Толстой тебе наверняка известен? – Он засмеялся. – Вы, европейцы, только и знаете из наших классиков Толстого и Достоевского…Так вот, Толстой тоже здесь гулял, он был тогда молодым офицером-артиллеристом и даже писал о том, как в осаждённом Севастополе, на этом бульваре, играла полковая музыка… Вот… – Дмитрий остановился. – Этот памятник тоже самый первый в городе. Я его очень люблю.
На высоком каменном постаменте – литое судно в античном стиле, лаконичная надпись: «Казарину. Потомству в пример».
– Расскажи, что это? И кто такой Казарин?
– Пойдём, присядем. Это интересная история. Особенно для тебя, потомка мореплавателей.
Дмитрий и Энтони сели на скамейке у белой балюстрады, с одной стороны им было видно море, с другой – памятник.
– Чтоб ты не запутался, – начал Дмитрий, – скажу: в восемнадцатом и девятнадцатом веках было несколько войн, которые мы называем «русско-турецкими». Та, главная для Севастополя, ещё называется «Крымская». За четверть века до неё шла как раз такая русско-турецкая война. Наши корабли постоянно несли дозорную службу у Босфора, чтобы вовремя заметить вылазку турецкого флота – он в то время был намного сильнее русского. На рассвете одного дня, в мае месяце, фрегат «Штандарт» и два брига «Орфей» и «Меркурий» заметили корабли противника и поспешили предупредить своих. Быстроходные «Штандарт» и «Орфей» ушли вперёд, а медлительный «Меркурий» остался их прикрывать и отвлекать. Турки попались на эту хитрость, бросились за ним вдогонку. Представь: на бриге восемнадцать орудий, а на флагмане турок «Селимие» и корабле «Реал-Бей» их сто восемьдесят четыре! Один раз пальнуть по «Меркурию» – и следа в море не отыщешь! Что делать? Капитаном на «Меркурии» был капитан-лейтенант Александр Казарский. Он созвал военный совет офицеров. А в русском флоте была традиция: в критических ситуациях первое слово – младшим чинам. Чем тебе не демократия? Ну а если серьёзно – чтоб решение принималось не в приказном порядке, а от сердца и совести. Поручик флотских штурманов сказал: драться до последнего, а потом подойти прямо к главному кораблю и взорвать бриг вместе с ним. Все офицеры, как один, сказали «Да», а когда решение объявили матросам, те в одно дыхание закричали «ура!»
– Значит, бриг погиб? – спросил Энтони. Он много знал героических историй морских сражений, самоотверженности английских морских офицеров. Но этот рассказ необыкновенно тронул его. Он напомнил рассказ бабушки – Антон Вербенцов явно был из той же породы, как и капитан брига «Меркурий». Что ж, недаром они из одного города…
– Русские, знаешь ли, могут погибнуть с честью, но они умеют и сражаться. Наши моряки прибили к гафелю флаг, чтоб во время боя он ни коим образом не оказался спущенным, на бочку с порохом положили заряженный пистолет: тот, кто окажется в живых последним выстрелит и взорвёт этой бочкой корабль. Как видишь, подготовились и к бою, и к смерти. А потом несколько часов был бой: и пробоины, и пожар, и гибель… Но капитан Казарский так умело маневрировал, что не давал по себе бить прицельно, а сам перебил парусные снасти флагмана «Селимие» – тот вышел из боя. А потом и «Реал-Бея» заставили уйти. И вот сюда, в Севастопольскую бухту, полузатопленный, с погибшими, раненными, обожжёнными моряками, но с поднятым флагом вошёл «Меркурий» – вошёл победителем. Ты не слышал этой истории?
Энтони покачал головой.
– А ведь это знаменитый факт… В составе российского флота всегда есть корабль с названием «Память «Меркурия»… Этот бой, этот подвиг стал как бы предвестником тех героических событий, которые мы называем «Первой обороной Севастополя». Всё, что я тебе буду показывать, в основном связано с этим. Начнём с Музея-Панорамы «Оборона Севастополя», потом – Бастионы, Малахов курган, Памятник затопленным кораблям… Вообщем, сам всё увидишь. И почувствуешь, надеюсь.
– Я уже чувствую.
– Завершим памятниками той войны, которую вы называете Второй мировой, а мы – Великой Отечественной. Здесь это была «Вторая оборона Севастополя». Ну, пошли к машине, времени не так много…
Уже смеркалось, когда два молодых человека стояли на набережной Приморского бульвара, смотрели в сторону Памятника затопленным кораблям. О плиты набережной билась волна, он был совсем близко, в нескольких метрах – словно вырастал из мощных гранитных глыб. Уже горели фонари, освещая и многолюдную набережную, и стройную колонну с бронзовым орлом на вершине. Мощная птица распростёрла крылья, держит в клюве лавровый венок. Одновременно гордость и скорбь исходит от этого изваяния…Энтони, уже так много услышавший о героической истории Севастополя, знает и эту: затопить на входном фарватере суда, чтобы не дать вражескому флоту прорваться на рейд… Он думает: с каким же чувством смотрел адмирал Корнилов на уходящие в волны моря фрегаты и линейные корабли, среди которых был и «Двенадцать апостолов» – корабль, которым в своё время командовал он лично…
– Ну что, Энтони, – тронул его за плечо Дмитрий, – мы с тобой завершили круг. Вернулись туда, откуда начали. Видишь, там Матросский бульвар и памятник бригу «Меркурий». А вот начинается проспект Нахимова – там живут твои Вербенцовы. Пора к ним.
Странное чувство осталось у Энтони от встречи с Вербенцовыми. Для бабушки он кое-что узнал о жизни Антона после войны. Но всё, что рассказывалось ему, подавалось как-то слишком спокойно, без эмоций. Может быть он был разочарован оттого, что представлял: сын капитана Вербенцова гордится отцом, будет говорить о нём восторженно, будет счастлив узнать ещё, что помнят того в далёкой Англии. Возможно, Антон упоминал о спасённой английской девушке, сдержанно, конечно, без бахвальства. Тогда он, Энтони, расскажет об этом подробнее и увидит, как загорятся радостью глаза у сына и внука… Но всё произошло буднично, сын был приветлив, но, похоже, его оставили равнодушным события давних лет. Внук вообще занимался своими делами…
Михаил Вербенцов был симпатичным мужчиной средних лет, спортивным, загорелым. Когда Энтони увидел фотографии Антона, он понял, что сын похож на отца. Особенно, когда узнал, что Михаил работает в крупной водолазной компании, организовывает подводные погружения научных и поисковых групп на затонувшие суда, самолёты времён войны, в подводные гроты.
– Сейчас, правда, всё больше дайверы опускаются под воду, на те же затонувшие суда – сокровища ищут. Ну и туристы хотят обучаться подводному плаванию. Учу.
Жена его, Елена, занималась дизайном одежды в местном модельном агентстве. А их единственный сын, парнишка по имени Даня, учился в компьютерном колледже. Он немного посидел с ними, послушал, а потом ушёл в другую комнату.
Дмитрий прихватил с собой бутылочку коньяка, Елена нарезала сыр, фрукты. Они немного выпили, но разговор не клеился. Казалось, Михаил рассказал всё, что мог. Энтони понимал: завяжись разговор заинтересованный – темы бы нашлись. Но, почему-то, сын капитана Вербенцова был сдержан и спокоен – похоже, его уже тяготила беседа. Словно почувствовав недоумение англичанина, Михаил объяснил:
– Отец умер, когда мне было шестнадцать, я заканчивал школу. Какой-то особой близости у нас с ним не было. Не знаю… Он много работал, а мама – нет, она была всегда дома, всегда при мне. Вообщем, я был маменькин сынок – есть у нас такое выражение. Именно она знала все мои проблемы – школьные, личные. С ней я был откровенен…Помню только два случая…Когда мне было лет двенадцать, мы с отцом выезжали в море на военном корабле, в праздник Военно-Морского Флота. А в четырнадцать лет я ходил с ним в горы. Вот в эти два раза я испытывал такую гордость и такую любовь к отцу! И он тоже мной гордился, я чувствовал. Но потом всё возвращалось к обыденности: папа на работе, возвращается поздно, читает, смотрит новости по ТВ, мной не интересуется… Может быть, я и сам виноват, тоже не слишком интересовался его жизнью? Что теперь об этом говорить…
В какой-то момент Энтони даже засомневался: тот ли это Антон Вербенцов? Ну да: имя, фамилия, морское воинское звание, город Севастополь – совпадают, а человек – другой?.. Но в это время жена Михаила Елена сказала с улыбкой:
