Лера слушала эту наивную речь и понимала, что злиться на Анну Ивановну бессмысленно. Та выложила практически все, что знала. Теперь найти ее, Леру, не составит большого труда. Ведь Штирлиц уже знает о ней предостаточно. А если чего-то не знает – помогут коллеги.
Выйдя на улицу, Лера решила узнать, что происходит у подруги. Мобильника не было, пользоваться автоматами она разучилась. Оставалось поехать домой к Вике, тем более ключи от квартиры у нее были. Она нырнула в метро. Ехать пришлось долго, хорошо хоть народу оказалось немного. Она села в конце вагона и уставилась в окно.
Не доезжая до «Горьковской», поезд резко затормозил и остановился. Минут через пять люди стали проявлять признаки беспокойства. Оказалось, что впереди на линии приключились какие-то неполадки, всех попросили подождать, пока их исправят, и не волноваться. Народ поутих. Лера продолжала безучастно пялиться в окно. Ее тревожило другое.
Никак не удавалось прекратить думать о Вике. Что делать, если окажется, что Лидию Сергеевну убила (этого не может быть, да, это бред, страшный и непонятный) все-таки она? Но зачем? Зачем это могло понадобиться Вике? Лера не могла найти ни одного мало-мальски подходящего объяснения. Думать об этом было больно. «Нет, – уговаривала она себя, – нет, этого не может быть. Надо переключиться на что-нибудь другое. Менее опасное. – И вновь возвращалась мыслями к подруге. – А вдруг она… Может, лучше не ехать вовсе? А если Вике нужна поддержка? Она поехала со мной, чтобы помочь, а я собираюсь бросить ее в трудную минуту. Нечестно. Вика из-за меня рисковала, и теперь, когда ее тоже разыскивают…» Мысли путались в голове. Через некоторое время созрело решение. Она поедет к Вике. Даже если подруга готовит западню, все равно через это надо пройти. Лучше так, чем мучиться подозрениями. Надо узнать все до конца. Пусть будет что будет.
Поезд дернулся, проехал немного и снова встал. Когда наконец добрались до «Горьковской» и люди ринулись к выходу, Лера продолжала сидеть, пока не услышала объявление, что поезд дальше не пойдет. В дверь заглянула дежурная и попросила освободить вагон. Лера направилась к выходу в город – до Викиного дома было недалеко, а ходьба в таких ситуациях помогает. Захотелось прогуляться по Университетской набережной и посидеть у сфинксов. Столько раз они выручали ее. Может быть, и теперь…
На скамейке было пусто. Лера спустилась к воде и окунула руки в Неву. Зачерпнув немного, плеснула в лицо и уселась на нижней ступеньке. Река переливалась под лучами солнца и приветливо серебрилась. Нева вовсе не выглядела мрачной. Это казалось хорошим предзнаменованием.
Она должна пройти путь до конца. И вспомнить все. Там отыщется что нужно. Смущал лишь один момент. Почему, начиная что-то вспоминать, она видит события как-то не так. Что-то неправильное было в этих картинах. Словно она помнила одно, а видела другое. И еще: каким образом к ее воспоминаниям стали примешиваться чужие? Ведь она видела то, что происходило не только с ней, но и как будто бы с другими. С Люсьеной, например. Это было непонятно.
И самое странное – ее вдруг стало охватывать чувство вины перед Люсьеной. Женщина, у которой с Федором так ничего и не сложилось. Раньше Лера этого не понимала. Теперь, спустя столько лет, она знала намного больше. Если бы не она, Лера, кто знает, может быть, Люсьена с Федором были бы счастливы. Люсьена подходила ему. Понимала, что ему нужно. Любила его.
А она, Лера? Любила ли она?
Ответа не было. Временами ей казалось, что да, любила, иногда – что ненавидела. И уж точно не понимала.
Почему Федор так и не смог принять ее такой, какая она есть? Если бы умерил свой пыл и не старался ее переделать, то, возможно…
А что ей вообще известно о любви? Что такое настоящая любовь? И где грань, отделяющая настоящую любовь от мнимой?
А тот, другой, принял ее без рассуждений и раздумий, как приняла его она? Или нет?..
Внутри снова появилась боль. В районе солнечного сплетения стало пусто. Она приближалась к чему-то такому, что все эти годы было спрятано глубоко внутри.
Ей стало страшно. По-настоящему страшно вспоминать.
Она окружила эти воспоминания такой броней, что ни разу не смогла приблизиться к ним. Она прятала эту боль от всех и прежде всего от самой себя. Она соорудила сложную защитную систему вроде неприступной линии Маннергейма у себя внутри, она зарылась там, чтобы никто и никогда не смог добраться до нее.
Но никакие стены не защитят от самой себя. Лера решилась. Как лучше – сразу броситься в пропасть или постепенно опускаться в нее шажок за шажком? Что будет менее болезненным?
Так. Что же было вначале?..
Вика. Снова Вика.
Боль стала усиливаться, но Лера уже вошла внутрь воспоминаний, отрезая себе дорогу назад.
Вика тогда вернулась из Москвы. Ее семья собиралась переезжать в Германию. Вика моталась из Москвы в Питер и обратно, улаживая последние дела в университете и собирая нужные справки. Но в тот раз…
Вика вернулась преображенная. Была суббота, и она с раннего утра принялась названивать Лере, требуя, чтобы та срочно появилась на Васильевском. Когда Лера приехала по Викиному зову, в квартире вкусно пахло свежемолотым кофе. Лера сразу пошла на запах. Аромат распространялся по кухне, обещая любимое наслаждение, и Лера, словно путешественник, прокладывала себе дорогу к райским кущам.
– Значит так, – сказала Вика, поставив перед ней чашку, – теперь я буду заниматься шоу-бизнесом. Хочешь со мной?
– Чем? – Лера от испуга поперхнулась.
– Будем двигать одного музыканта.
– А на какие шиши?
– Объясняю. В Москве я познакомилась с одним человеком. Он, кстати, скоро приедет. Это… нечто потрясающее!
– Вика, о чем речь?
– О музыканте. Я буду его продюсером.
– Это он такой потрясающий?
– Ага.
– А кто до этого занимал почетную должность его продюсера?
– Никто.
– Понятно. Можно вопрос?
– Да.
– Если он такой замечательный, почему им раньше никто не заинтересовался?
– Ты не понимаешь. Я придумала, как его раскрутить. Он пишет потрясную музыку. Я даже не могу объяснить, в каком стиле. Сплав чего-то там разного из всех направлений. В Питере такое любят. Здесь же полно сдвинутых на всякой ерунде.
– И как ты представляешь свои обязанности?
– Буду договариваться о концертах, и потом, эта музыка очень даже для кино годится, для всяких там заставок – в общем, поле деятельности обширное.
– А деньги?
– Во-первых, никаких особых денег здесь не нужно, а во-вторых, все, что требуется для начала, я нашла.
– Где?
– Папуля подкинул. Вернее, не он, а его знакомый.
– Тебе дали денег на все это? – не поверила Лера.
– Не совсем на это, – призналась Вика, – но не важно.
– Ты что, свихнулась? Деньги – это серьезно. Их отдавать надо.
– А вот и нет. У нас договоренность. Да и деньги небольшие. Не бойся, сейчас нет ничего более правильного, чем брать в долг. Берешь, например, сегодня сумму, на которую можно что-то купить, а через месяц этих денег уже и на хлеб не хватит.
– Что-то ты темнишь. Когда ты успела стать спецом по шоу-бизнесу?
– А я времени даром не теряла. Проконсультировалась кое с кем, изучила схемы различные, проанализировала кое-что.
– А как же Германия? Ты что, уже туда не едешь?
– Одно другому не помеха. Вот, кстати, почему я хочу, чтобы ты тоже этим занималась. Мне нужен здесь свой человек.
– Вика, я же работаю.
– Да брось ты свое издательство! Тоже мне дело. Лучше посмотри, я тут схемку набросала. Существует несколько вариантов раскрутки, но все они в конечном счете сводятся к двум – московскому и питерскому. Первый заключается в том, что вначале в группу вкладываются деньги, на которые снимается клип. Затем клип гоняют на ТV, крутят песню на радио, группа получает известность – и отправляется в чес по стране зарабатывать деньги. Затем круг повторяется. Все зависит от уровня. Если высокий, может хватить надолго. Если не очень – по крайней мере на пару лет.
– Так он у тебя один или с группой?
– Надо – будет группа. Ты дальше слушай. Второй вариант. Питерский. Здесь в основном все тусуются по независимым клубам, где и народ собирается соответствующий – продвинутый, но бедный. Денег особых это не приносит, зато дает кое-какую известность и репутацию. Кстати, по какой причине питерские команды наотрез отказываются выступать в солидных клубах? Ты не в курсе?
– Репутацией дорожат, наверное, – предположила Лера. – Ты же видела эти клубы. Напоминают советский кабак, только в другой упаковке. Приличному музыканту там играть… как бы помягче… западло, в общем. Выступать перед столиками с рожами этими… В Питере так не принято.
– Ой-ёй-ёй, какие мы гордые, – фыркнула Вика и подытожила: – Глупо.
– Знаешь, чем подобные выступления могут закончиться? Вот, например, одна известная группа выступала в независимом клубе. Играют они себе, а тут заваливается компания то ли бизнесменов, то ли бандитов. Сели недалеко от сцены, послушали пару песен, ни черта не поняли. Подошли и говорят: хватит, мол, давай ламбаду. Ребята им вежливо ответили: не можем ламбаду, играем только свое. Те опять, уже злобно – ламбаду гони. В общем, препирались они некоторое время, и видят музыканты – дело плохо. Один из них схватил бутылку, которая где-то рядом валялась, и огрел бандита по голове. Тот вырубился, и пока с ним возились, музыканты сбежали. Потом им пришлось отсиживаться по болотам, пока друзья искали выход из ситуации. В конце концов нашли какого-то самого главного бандита и смогли с ним договориться. А так бы прятались до сих пор.
