Она очнулась у сфинксов. Начало осени выдалось холодным и, как говорят синоптики, «с прояснениями». В момент этого самого прояснения Лера стояла у воды, гипнотически манившей к себе. Смысл выражения «жизнь кончена», ранее непонятный, обретал теперь четкие контуры.
«Зачем жить, если я никогда не смогу получить, что хочу?» – тоскливо смотрела она на воду.
Река оставалась равнодушной. На своем веку она видела вещи и пострашнее. Да и что она могла ответить?.. «И это пройдет»?
Лере казалось, что «это» – не пройдет никогда. Она мучительно искала выход, но не понимала, что же на самом деле пытается найти. Благовидный предлог, под которым можно было бы вернуться или спасти свою душу…
«Я и не думала, что это так больно», – молча жаловалась она.
Река продолжала медленно уносить свои воды в залив. У нее были свои дела.
В какой-то момент Лере вдруг показалось, что если она растворится в этой воде, то вся боль, которая сконцентрировалась сейчас в одной точке ее организма, где-то в районе солнечного сплетения, растечется по Неве и перестанет ее мучить. Это показалось спасением.
Сзади раздался голос:
– Лера? Что это ты делаешь?
Она обернулась, возвращаясь в реальный мир откуда-то издалека.
На ступеньках стоял Федор. Опять. Увидев выражение ее лица, он на какое-то время потерял дар речи.
– Что случилось? – очнувшись, спросил он. Слова выходили из него с трудом, словно через какое-то препятствие.
Лера молча отвела глаза.
– Ты что, снова топиться собралась? – Он попытался привести ее в чувство, выбрав привычную шутливую манеру выражаться.
– Ну что ты ко мне пристал?! – истерично закричала Лера. – Уйди от меня, слышишь?!
– Да у тебя истерика, – продолжал Федор в том же тоне. – К врачу, к врачу, срочно.
– Оставь меня в покое!
– Да что случилось-то?
– Не твое дело!
– Лера, это глупо. Я, конечно, могу уйти. Но посмотри – тебя же в психушку заберут как социально опасную личность в состоянии обострения. Этого добиваешься? Тогда вперед. – Федор спустился и обнял ее за плечи. Она попыталась вырваться и даже закричала что-то оскорбительное, но понемногу затихла.
Тепло и участие другого человека подействовали, и Лера немного расслабилась. Но лишь для того, чтобы разразиться рыданиями. Она плакала горько и безутешно, как маленькие дети. Федор гладил ее по голове, повторяя какие-то не доходящие до сознания слова…
Через некоторое время напряжение спало.
– Прости… – Красные от слез глаза смотрели виновато, но Лера уже улыбалась. – Я просто была не в себе.
– Я заметил.
– Давай пойдем отсюда. Кофейку выпьем.
– И покрепче чего не помешает. Ты же вся промокла. У меня дома есть виски. Ты пробовала виски?
– Нет.
– Значит, едем ко мне пить виски.
Удивительно, но Лера до этого никогда у него не бывала. Она только знала, что он жил вместе с престарелой тетушкой, которая половину времени проводила в больнице.
– А твоя тетка?
– Она умерла.
– Прости. Я не знала.
– Уже полгода прошло. Да и лет ей было девяносто шесть. В общем, се ля ви.
– А почему ты ничего не сказал? Не чужие же.
– Она лежала в больнице и тихо скончалась во сне. Мы так же тихо помянули ее с врачами.
– А ее знакомые?
– Какие могут быть знакомые в таком возрасте?
– Как это страшно…
– Хорошего, конечно, мало, но в жизни случаются вещи и пострашнее. Дожить до такого возраста в нашей стране – уже неплохо.
Квартира, доставшаяся Федору в наследство, была небольшой и вполне холостяцкой. Мусор и хлам вперемешку с нужными вещами занимали все горизонтальные поверхности в доме. Пробираясь через неравномерные кучи завалов на кухню, Лера недоумевала, как же можно здесь жить.
– А почему у тебя такой бардак?
– Да? – Федор недоуменно оглянулся вокруг. – Ну, немного в беспорядке все, но то, что мне нужно, я могу отыскать без труда. Например, где стоит бутылка, я знаю точно.
– Конечно. Для журналиста предмет первой необходимости. Вроде орудия производства.
– Я смотрю, ты становишься профессионалом.
Они пристроились на кухне, где энтропия была выражена не столь существенно, как во всей квартире. Так, всего лишь горка грязной посуды в раковине да крошки на столе. Стол они очистили, Федор вытащил из коробки квадратную бутылку и разлил виски по стаканам.
– Давай, за радость жизни!
Они чокнулись и выпили. Лера разочарованно скривилась.
– Фу! – Она, конечно, знала о крепости напитка и не пыталась пить его как вино, но вкус виски не показался ей приятным.
– Запей, – протянул Федор бутылку с лимонадом. – А чего ты ожидала?
– Думала, будет напоминать коньяк или что-то в этом роде.
– Самогон – он и есть самогон. Как его ни очищай.
– А я читала, что виски выдерживают в дубовых бочках и окуривают вересковым дымом. И белые эльфы водят в это время хороводы.
– Какие еще эльфы? – засмеялся Федор. – Ты говоришь так, словно веришь в эту чушь.
– Это вовсе не чушь, – серьезно сказала Лера. – Я читала об этом.
– Ты веришь всему, что читаешь?
– Нет. Но легенда существует независимо от того, веришь ты в нее или нет. Как подкова.
– Тебя, по-моему, развозит. На вот, с колой попробуй. Классическое сочетание. – Он протянул ей стакан.
Она попробовала.
– Так лучше.
– То-то же. Надо бы на закуску чего-нибудь сообразить. – И Федор полез в холодильник, где обнаружил кусок засохшего сыра, хлеб и литровую банку красной икры.
– Да, – констатировала Лера, – набор холостяка. А икра откуда? Она здесь явно лишняя.
– Знакомые с Дальнего Востока приезжали, вот и осталась. А про какую подкову ты тут упоминала?
– У ученого какого-то, Бора, по-моему, подкова на двери висела. И стали спрашивать у него: как же так, вы знаменитый ученый, а поддерживаете всякие суеверия. А он им говорит, что нет, не верит. Но ведь висит, как же так? Зачем вешать, если не веришь? А мне сказали, ответил он, что подкова приносит счастье независимо от того, веришь ты в нее или нет.
– Ученые – известные шутники.
– В каждой шутке…
– Сдаюсь. Эльфы так эльфы. Ничего против не имею.
– Эльфы разные есть. Белые и черные, и…
– Ой, хватит! Ты в своем издательстве скоро сама превратишься в неизвестно кого. Осторожнее надо. А то и свихнуться недолго.
– Лучше уж от этого… – Лера замерла, уставившись в какую-то одной ей видимую точку пространства.
– Эй, ты куда? – затормошил ее Федор. – Вернись!
– Зачем?
– Затем, что пора выпить. – Он снова наполнил стаканы.
С третьего раза напиток показался уже симпатичным, хотя и грубоватым.
– Да, привыкнуть к нему, наверное, можно, – задумчиво произнесла Лера.
– Лучше не надо. А то меня обвинят в спаивании малолетних.
– Это я-то малолетняя?
– Скажешь, взрослая? А что все-таки случилось? На тебе просто лица не было.
– Влюбилась, – буркнула Лера.
– Поздравляю. А рыдания к чему? Он что, отверг тебя?
Лера в ответ снова заплакала.
– Вот уж не подозревал, что ты… – Федор покачал головой.
– Ты не понимаешь.
– Не понимаю. Может, объяснишь?
И Лера, путаясь в словах и хлюпая носом, сбивчиво принялась рассказывать обо всем. Надо было выговориться. Но по мере повествования речь становилась все более отчаянной.
– Бабы все-таки дуры, – резюмировал Федор.
– А что мне было делать?
– Ну… понравился если – отбей.
– Как ты можешь?! А Вика?
– У такой стервы, как она, с десяток про запас найдется. Куда смотрят мужики?..
– Ты не понимаешь! – снова завела Лера свою пластинку. – Это… другой случай. Я ее никогда такой не видела.
– Тогда тем более. Ее давно пора проучить… Нет, у меня в голове не укладывается! Чтобы вот так, увидеть человека и моментально слететь с катушек!..
– Это невозможно объяснить. Налей еще.
– По-моему, тебе хватит.
– Нет. – Лера потянулась к бутылке и успела плеснуть себе, пока Федор пытался забрать у нее остатки.
– Ладно, пей. А потом – спать.
– С тобой? – прищурилась с улыбкой Лера.
Федор недоуменно уставился на нее. Это было так на нее не похоже – говорить в таком тоне…
– Молчи, пьяная женщина.
– И вовсе я не пьяная. А скажи, ты на самом деле мог бы со мной переспать?
– С ума сошла?
– Я тебе совсем-совсем не нравлюсь?
– Нравишься, нравишься, успокойся.
– Тогда в чем дело?
– Ты просто пьяна.
– Тебя не привлекают пьяные женщина?
– Нет.
– Тогда придется пойти поискать кого-нибудь другого. – И Лера стала, покачиваясь, выбираться из-за стола.
– Никуда ты не пойдешь!
– Еще как пойду!
Борьба шла с явным перевесом Федора. Лера сопротивлялась, но справиться с более сильным противником было трудно. И ноги плохо слушались. Тогда она прибегла к истинно женскому средству, которое неожиданно пришло ей в голову. Она поцеловала Федора. Тот на мгновение растерялся, и этого ей хватило, чтобы вложить во второй поцелуй всю свою обреченность.
