Руднев выслушал капитанов и повернулся к своим офицерам.
– Что скажете, господа?
Вечерело, ветер усилился, и волны забились о борт, раскачивая и без того неустойчивый крейсер.
– Рейд на самом деле слишком узок, и то, что сделал «Кореец», просто цветочки по сравнению с тем, что натворит здесь «Варяг». – Степанов поднял воротник, чувствуя, что холод стал пробирать его до костей.
– Всеволод Федорович, надо учесть их просьбу. Все-таки на их кораблях наши раненые и члены двух команд. – Беляев поддержал старпома.
Руднев кивнул:
– Распорядитесь убрать фальшфейера и открыть кингстоны.
Всеволод Федорович, обходя в последний раз крейсер, нашел нас на мостике, где отец Михаил, при свидетеле в лице Михалыча, венчал нас с Катей. Вместо венчальных корон у нас на головах были гильзы от шестидюймовых снарядов, которые приходилось поддерживать руками. Руднев улыбнулся и остановился возле нас, наблюдая за церемонией.
Через десять минут мы все сидели в катере вместе с французским капитаном Виктором Сенэ и смотрели на тонущий крейсер «Варяг».
Оседая кормой, с развевающимся Андреевским флагом, он медленно заваливался на левый борт. На юте бушевал пожар, разгоревшийся в офицерских каютах. Изредка слышались взрывы – горели и взрывались патроны, рассыпанные по палубе. В шесть часов десять минут крейсер лег на борт, постепенно набирая воду. Гигантские воздушные гейзеры, выдавливаемые водой из трещин и пробоин, на короткий миг взметнулись к небу. Воды негостеприимного залива пошли рябью, раздался гул, треск и утробное клокотание – словно гигантский Кракен, поднявшись из глубин, обхватил крейсер щупальцами и потащил его на дно.
Холодные и темные воды сомкнулась над «Варягом».
* * *
Вечером того же дня контр-адмирал Уриу составил рапорт на имя Главнокомандующего, где подробно описал бой и поведение сторон.
Командующему главными силами Объединенного флота
вице-адмиралу Х. Того.
Неприятель оборонялся храбро, но, не в силах более сносить наш огонь, отвернул на обратный курс и отступил. Я приказал преследовать их и отправил в погоню крейсера «Асама» и «Чиода». Однако вскоре они прекратили погоню за недостатком скорости.
Контр-адмирал С. УриуПри этом он скрыл, что «Асама» остался в результате сражения с одним носовым плутонгом восьмидюймовых орудий, что кормовая башня выгорела полностью, что штурманский комплекс над кормовой рубкой был уничтожен, а на палубе произошло восемь очагов пожара. «Нанива» после сражения так и не вошла в Чемульпо, а стояла за островом Иодольми с приспущенными флагами. По мнению офицеров с дежурного стационера «Эльбы», японцы занимались похоронами и обрядом поминовения убитых. «Такачихо» был так избит, что, не показываясь на глаза, ушел в Сасебо для капитального ремонта. Лидер отряда миноносцев «Хаябуса», изрешеченный мелкокалиберными орудиями «Корейца», успел отвернуть в сторону и выйти из зоны поражения, при этом весь борт и вся палуба были превращены в решето.
На следующий день контр-адмирал Сотокити Уриу получил из Токио императорский рескрипт.
Командующему 4-м Боевым отрядом 2-й эскадры Объединенного флота
контр-адмиралу Сотокити Уриу.
Мы глубоко оцениваем действия 4-го Боевого отряда, который не только исполнил свое поручение конвоировать войска в Чемульпо и охранять их высадку, но и, кроме того, нанес поражение неприятельским судам и тем самым заставил их окончательно себя уничтожить.
Его Императорское ВеличествоМицухито I МэйдзиТокио, 10 февраля 1904 г.Вечером того же дня адмирал Уриу поднес ответный адрес.
Токио
Его Императорскому Величеству
Мицухито I Мэйдзи.
Мы не имеем слов, чтобы выразить наши чувства благодарности Вашему Величеству за то, что Вы соизволили даровать всемилостивейший рескрипт о том, что милостью Вашего Величества отряд, конвоируя войска и охраняя их высадку, нанес поражение неприятелю.
Я, верноподданный Сотокити, с подчиненными мне командами еще более приложим все силы, чтобы оправдать высочайшую милость, о чем я, Сотокити, с сердечным трепетом осмеливаюсь доложить.
С. Уриуп. Чемульпо, 10 февраля 1904 г.* * *
Переговоры о выезде из Чемульпо русских команд затянулись на четыре дня. Уриу настаивал на том, чтобы все русские подписали обязательства не участвовать в дальнейших военных действиях. В противном случае он отказывался признать их «потерпевшими кораблекрушение» и обязан был считать их военнопленными со всеми вытекающими отсюда последствиями, включая отправку в метрополию. Это не устраивало никого, и все, за исключением старпома Степанова, подписали это обязательство. Решив, что один офицер не может повлиять на всю войну, его не стали задерживать и разрешили отбыть из Чемульпо вместе со всеми.
Перед отплытием на берег свезли двадцать пять тяжелораненых русских матросов и поместили их в английском миссионерском госпитале. Русский посланник Павлов через своего английского коллегу мистера Джордана получил согласие японских властей на лечение русских матросов в береговом госпитале. Под свое покровительство их также взял французский вице-консул, а контр-адмирал Уриу даже прислал старшего доктора с «Нанивы» Ямамото Ейске узнать о состоянии раненых, после чего передал им подарки и необходимые вещи.
Первым из Чемульпо в Сайгон ушел французский крейсер «Паскаль», имея на борту свыше пятисот человек с двух русских кораблей, сотрудников дипмиссии в Сеуле, членов их семей и казаков. «Тэлбот», забрав моряков с «Варяга» и «Сунгари», который капитан сжег, чтобы тот не достался японцам, отправился в Гонконг. Итальянская «Эльба» с остальными варяжцами ушла в Сингапур.
Когда корабли нейтралов, переполненные ранеными русскими матросами, проходили мимо японских крейсеров, на них грянуло русское «ура» и заиграл российский гимн. Все, кто мог ходить, высыпали на палубу, с удивлением взирая на бывших врагов, которые салютовали отваге и храбрости русских моряков. На мостике «Нанивы» стоял контр-адмирал Уриу и отдавал честь.
Так для Сотокити Уриу закончились игры в русских и японских солдатиков, которые продолжались с 26 января по 10 февраля.
Одессу мы увидели шестого апреля. Наша партия была третьей по счету, и из восторженных телеграмм от тех, кто первым прибыл в Россию, мы знали, что нас там ждет. Но тем не менее чувство тревоги не оставляло офицеров, которые были в ответе за все, что произошло в Чемульпо.
С раннего утра самые нетерпеливые заняли места на палубе, всматриваясь в даль. Где-то там, за горизонтом, среди клубящихся облаков и парящих над морем чаек, нас ждал город – по-весеннему чистый, умытый и прилизанный. Он появился неожиданно, и кто первый его увидел и крикнул, было все равно. Только сотни голосов слились в один дружный крик: «Одесса!!!»
Рвали глотки, тельняшки и кидали в небо бескозырки с надписями «Варяг» и «Кореец». Офицеры крестились и шептали: «Доехали».
– Доехали, братцы, доехали! – крикнул Малахов и кинулся вверх по вантам, взбираясь на фок-мачту. Далеко не полез – спрыгнул на площадку, где стоял главный компас, и стал махать оттуда руками, показывая стоящим на набережной, что он видит их, а значит, и они должны видеть его. Маленькие черные точки, похожие на букашек, были почти неразличимы, и мы лишь могли догадываться, что это толпы людей, пришедших нас встречать.
Я стоял на палубе, прижав к себе жену. Мы смотрели, как город то исчезал, то появлялся перед нами. Нам казалось, что это мираж, который дразнит нас и в любой момент может раствориться в дымке. Кто-то надавил на меня со спины, я пошатнулся, обхватил Катю руками, и нас прижали к поручням.
Высыпавшие из трюмов матросы и офицеры были везде: на палубе, на мостиках, на крыше ходовой рубки, висели на вантах, шторм-трапах и мачтах. Матросы бегали между лазаретом и палубой. Глянут, что нет еще Одессы, и вниз бегом, через ступеньку, чтобы сказать раненым: нет, мол, ее еще, потерпите, братцы, – и сразу наверх.
А было и в самом деле невтерпеж. В какой-то миг Катя повернула ко мне лицо и сказала:
– Мне кажется, я чувствую запах цветущих садов.
– Это фантом, в море можно чувствовать только запах тины и мокрой рыбы.
– А почему мокрой? – она подыграла мне.
– Да потому, что сухая рыба только на «Привозе» водится.
Я ткнул ее пальцем в нос.
– Смотри, – она показала на чаек, кружащих над пароходом. – Они кричат нам: «Привет!»
Я поднял голову и стал наблюдать за ними. Действительно, чайки вдруг стали кричать как-то по-нашему, по-русски.
«Привет, привет!» – горланили они и носились над «Кримэ».
И вот появилась Одесса…
– Леша, это она… – Катя сжала мой локоть.
