«Если Бог один и един, – рассуждал он, – то и любить его надо один на один, в одиночку».
Решительно объединив для себя все конфессии в одну, он прозревал в этом золотой век человечества, одновременно устрашаясь того побоища, которое будет предшествовать его установлению. И тогда:
«Вера в существование Бога еще не есть Вера», – вдруг заключал он.
И для подлинной Веры оставлял себе одного лишь Христа.
«Надо же хоть во что-то верить!» – таков был конечный его довод.
3-013
Но стоило ему так решительно перейти в христианство, как тут же следовала выхваченная наугад какая-нибудь сура в его собственном, более чем приблизительном переводе…
Когда в конвульсиях Земля
Извергнет бремя
И будет запустить нельзя
В ход Время, —
То будет явленная речь
Земли и Неба,
И в ней дано будет испечь
Подобье хлеба…
Разделится толпа с толпой,
Людская лава,
Как разлучает нас с тобой
Здесь – слава.
Добра горчичное зерно
И зла пылинку
В одном глазу и заодно
Узришь в обнимку.
С терновым лавровый венец
В одной посуде…
И сварят из тебя супец,
А не рассудят.
В тот день, когда вскипит Земля…
Аззальзаля!
3-014
Поклонник уже Элиота и Джойса, Бибо не мог быть в восторге от таких стишков, но Бьянке нравился его голос, и он читал ей вслух, иногда подмешивая свои собственные. Он, не сообщая себе об этом внятно, все-таки ждал, что она отделит и оценит именно его стихи…
Ты стала такою послушною, Что я получаюсь лишний – Лежу себе пьяною тушкою с твоим рядом детским мишкой. И ты ни секунды не мешкаешь, Да и я тебе не мешаю – Хожу уже съеденной пешкою, А ты укрываешься шалью. И шепоты, шелесты, шорохи… Ночная рубашка иль утречко? – Я вывернул все свои потрохи с Кораном и Камасутрою…
И т. д. И она их по-своему отделяла:
– Это про Бруну?
– При чем тут Бруна!
– Здесь лишняя шаль. И у меня нет мишки…
И она их по-своему оценивала:
– Иди ко мне…
Пусио же на стихи только крестился культею, как чур меня, чур. И требовал вновь читать ему про Лапу-Лапу.
Лапу-Лапу было все: и творец, и учитель, и вождь, и воин, и герой, и отец сына, и отец народа, и просто хороший человек.
– Твой отец был настоящий Лапу-Лапу!
И Лапу-Лапу становилось все: и рыба, и вино, и небо, и песок.
3-015
«Отрубили ему руку,
и он переложил меч в другую.
Отрубили ему ногу,
и он оперся обрубком о скалу
и больше не сходил с места.
Но прежде…
На мгновение прежде…
Или в то же мгновение…
Но не позже, чем
в горло вошла ему алебарда,
а в висок пришелся ее удар,
легкие разорвались от морской воды,
а сердце было поражено с трех сторон…
Нет! Не позже…
обломанный его меч скользнул по стали
Железного Человека в Золотом Шлеме,
приподнял пластину его панциря
и вошел в его мягкое, белое тело
по самую рукоять.
Вода с кровью
хлынула водопадом
из Железного Человека,
И – вместе пали они,
Великий Лапу-Лапу и Железный Магальяйнш.
Только Магальяйнш пал на мгновение раньше
или в то же мгновение,
Но – ни мгновением позже!»
Вот что больше всего любил Пусио и заставлял читать Бибо по десять раз подряд.
И плакал с каждым разом все сильнее.
– Пойдемте. Я покажу вам это место, – сказал однажды Пусио.
3-016
Вышли они с рассветом и пошли на юг по кромке прибоя.
Впереди бодро вышагивал Пусио в качестве проводника. И это он нес за плечами отцовский рюкзак со всем необходимым, а именно с большим числом бутылок огненной воды. Он не стал брать ни кокосы, ни рыбу.
– Вот наши кокосы, вот наша рыба! – пояснил он, укладывая бутылки. – Там поблизости есть деревня.
Имелся в виду натуральный обмен.
Приятно было идти налегке по плотной и мокрой, прохладной и узкой песчаной полоске, как по досточке, совершенно доверясь проводнику.
Но потом стало долго, потом стало жарко.
Когда стало слишком жарко, они пришли.
Такой же песок, такое же море, такой же лес… но они пришли.
– Здесь! – торжественно объявил Пусио. – Здесь наш великий Лапу-Лапу смертельным ударом своего непобедимого меча сразил вашего жалкого Магальяйнша.
– Откуда ты знаешь, что именно здесь?
– Твой отец определил это место и указал нам.
– Как же ты его находишь? Здесь все то же.
– Две приметы имею. Видишь камень? Так вот, он ровно в тыще шагов от третьей усталости.
– Ты хорошо считаешь, – похвалил Бибо.
– Твой отец научил.
3-017
Из рюкзака Пусио извлек одеяла, и они расположились в теньке.
Здесь они оттянулись.
Культями и пальцами ног Пусио со знанием дела набил три косяка.
И вот какую информацию почерпнул из его болтовни Дж. К. Дж…
Как писал великий русский писатель, накурившись, между попутчиками завязался разговор.
Нет, ни Лапу-Лапу, ни Магальяйнш никогда здесь не были захоронены. Тело Магальяйнша отвезли в Цебу и там похоронили. А тело Лапу-Лапу предали погребению по местному обряду. Отец решительно отвергал некую научную версию, что это были даже не их тела. По его версии, тела-то были их и лишь могилы были не их. Впрочем, могила самого Лапу-Лапу, возможно, никак не была отмечена с самого начала. И вообще, возможно, его съели рыбы.
Бибо катался по песку от смеха:
– Значит, вот почему рыбу зовут лапу-лапу! Значит, вот почему она такая вкусная!
К нему, взвизгивая от смеха, присоединилась Бьянка.
Долго крепился Пусио. Но и он не выдержал.
Отсмеявшись, путешественники неудержимо захотели есть.
Пусио отправили в деревню менять самогон на продукты. А Бибо и Бьянка…
– Время собирать камни, – объявил Бибо.
И они собирали камни и обкладывали ими большой камень.
– В Монголии это называется «ово»!
– Ты был в Монголии?
– Я не был. Отец рассказывал. Когда мы с ним фотографии печатали. Он очень любил эту страну.
– Как можно любить Монголию? – удивлялась Бьянка. – Любить можно тебя или меня.
– Если сложить ово, то можно загадать желание.
– И оно исполнится?
3-018
Пусио принес полный рюкзак кокосов, лепешек и рыб, когда Бибо с Бьянкой сложили гору камней в человеческий рост.
Пусио очень понравилась идея.
Бибо нашел подходящую доску, и Пусио, как умелец на все отсутствующие руки, гладко ее обтесал.
И вот что под диктовку Бибо своим красивым почерком, слюнявя огрызок чернильного карандаша, найденного в одном из кармашков отцовского рюкзака, начертала на доске Бьянка:
ЗДЕСЬ
РОВНО 415 ЛЕТ НАЗАД
ВЕЛИКИЙ ВОИН ЛАПУ-ЛАПУ СРАЖАЛСЯ
И ПАЛ ПОБЕДИВ
ТУТ
БЕССЛАВНО ПОГИБ ПЕРВЫЙ ИСПАНСКИЙ
ЗАХВАТЧИК МАГАЛЬЯЙНШ
ТАК
НАЧАЛАСЬ ВЕЛИКАЯ БОРЬБА ЗА СВОБОДУ
НАРОДА
За время начертания Пусио уже изготовил жердь, нашел и распрямил гвоздь. Доску приколотили к жерди, а жердь воткнули в каменную кучу.
Так был воздвигнут первый памятник Лапу-Лапу.
Так, хорошо потрудившись, назначив на завтра торжественное открытие, они по праву хорошо выпили и закусили. И повалились.
И только Пусио все еще таскал камни в гору, внося свою лепту.
3-019
Бьянка проснулась первой и растолкала Бибо.
– Тс-с-с! – поднесла она палец к губам.
Грубые гортанные команды и грохот камней раздавались со стороны памятника Лапу-Лапу.
Прячась за стволом, подкрался Бибо, чтобы отметить следующую безрадостную картину…
Целый отряд полиции.
Сержант все читал и читал оторванную доску, старательно шевеля губами. Двое полицейских с трудом удерживали рвущегося Пусио, а третий безуспешно пытался застегнуть на нем наручники.
Остальные, числом то пять, то семь, растаскивали и раскатывали каменную гору.
«Время раскидывать камни…» – скорбно усмехнулся Бибо.
– Время уносить ноги, – сказал он Бьянке.
– Как они нас нашли?!
– Не иначе как по тупости! – Бибо был очень раздражен.
– По камням? – догадалась Бьянка.
– Тупость бывает взаимной. В природе это явление называется резонансом.
Когда они достигли отцовской хижины, их уже поджидал Хулио на своей нетерпеливой мотоциклетке.
– Как ты узнал? – удивился Бибо.
– Мадонна сказала.
– Как же она узнала?
– Ее арестовали.
– И ее???
– Только ее. А где Пусио?
3-020
На подъезде к Цебу они нагнали уже знакомый Бибо полицейский экипаж. По-видимому, «оно» мчалось, потому что издавало еще больше грохота и дыма, чем в первый раз.
