– Что же это было?!
– Вот ты и расскажи. Полегчает.
– Когда ты познакомилась с Бруной?
– Твой отец рассказывал эту историю. И фотографию я у тебя видела.
– Как же вы оказались вместе?
– Это тонкое тело, – прокомментировала Мадонна. – Оно могло залететь и в будущее. Признаться, это меня настораживает. Как выглядел мост?
– В точности как опасная бритва.
Мадонна прошла к сундуку и умело в нем порылась:
– Эта?
– Да.
Такая потертая продолговатая коробочка-пенальчик. Стертое золото фирменного клейма на ней. Дорогая переплетческая работа, старинная. Донышко уже прохудилось, и бритву можно просто вытряхнуть, как из ножен, не разнимая пенальчика. Дамасское лезвие утопает в разделе ручки, отделанной не иначе как слоновой костью. Кость пожелтела.
3-002
– Отец очень дорожил этой бритвой, – комментировала Мадонна. – Она ему еще от его отца досталась…
Бибо не мог не нажать на прихотливую блестящую загогулину, и бритва высвободилась из рукоятки.
– Вот в точности такой мост! – воскликнул Бибо. – Идешь по этой узенькой полочке… – Он провел ногтем по узенькому желобку с тыльной части бритвы. – В полподошвы. С одной стороны пропасть, с другой – как бы высокие, на уровне шеи, перила. Но это лезвие бритвы. Вон, смотри! – На ладони был глубокий запекшийся порез. – Что ты! Это я даже не прикоснулся. Лезвие настолько остро, что прозрачно. Если бы я попытался ухватиться за видимый край, у меня бы уже руки не было! И вот ты теряешь равновесие, хватаешься за лезвие, как за перила, и, уже безрукий, летишь в пропасть. Там – ад. Подробностей не разглядел – тьма, бездонность, смрад. А со стороны лезвия – голубое безоблачное небо и холмы, восхитительные холмы, гряда за грядой, как волны, и что-то журчит, прохладно и звонко, как музыка, – тянет туда заглянуть, за край. Но тогда – потеряешь голову: невидимый край тебе ее сбреет. На моих глазах…
– Какие страсти!.. – по-деревенски всплеснула руками Мадонна, задев газовую занавеску.
– Да, вот так, и – руки как не бывало, – мрачно констатировал Бибо. Он чувствовал себя уже героем: приятно было попугать любящих женщин.
С тем же знанием дела Мадонна направилась к его саквояжику и запустила туда руку.
Табакерка была извлечена.
– Спрячь это, Мери! – строго сказала она. – Чтобы он никогда не нашел.
– Как вы смеете! Это память о моей бабушке!
– Чтобы ты голову не потерял вместе с памятью, – заключила Мадонна.
3-003
– Ну хватит. Сеанс окончен. – Мадонна решительно поднялась с колен. – Всю грудь мне истоптал.
Бибо встал столь же решительно и со стоном повалился навзничь. Бьянка-Мери подхватила его.
– На ноги ты еще не скоро встанешь, – сказала Мадонна.
– В буквальном смысле слова, – сквозь зубы процедил Бибо.
– Да, всего лишь в буквальном, – рассмеялась Мадонна, осветив зубами всю комнатку, любуясь Бьянкой-Марией. – Ну вылитая Пьета!
Бибо стыдливо прикрыл заголившийся срам.
– Однако! – восторженно сказала Мадонна. – Какое чудовище!
– Мама! – возмутилась Бьянка-Мери.
– Ухожу-ухожу. В будущем году рожать лучше летом, вам надо поторопиться…
– Мама!!!
– Ушла. Уже ушла. Только не отдавай ему табакерку. Тебе хоть бы что, а видишь, что с ним творится…
– Ой, мамочка!!! – заверещала Бьянка-Мария, как только за Мадонной захлопнулся люк. – Ой, умоляю… Ой, умираю…
Но Мадонна и не думала возвращаться.
Лязгнул засов.
3-004
– Однако ее такта ненадолго хватило, – пробурчал Бибо.
– Если с тобой быть тактичным, можно с голоду помереть, – удовлетворенно хихикала Бьянка-Мери.
По лесенке с миской в руках ловко спускалась Мадонна.
Это всякий раз поражало Бибо, как ловко! Казалось, лесенка должна была проломиться или, по крайней мере, застонать – ничего подобного: Мадонна спускалась по ней, как с облака. И миска была полна до краев.
Из рукава выскользнули две ложки.
– Похлебайте и в путь, – сказала она.
– У меня нет рейса, – удивилась Бьянка-Мери.
– Полиция приходила.
– Как они нашли?!
– Не за тобой. За Бьянкой.
– Она-то тут при чем!
– Живо. Пошевеливайтесь. Они вот-вот вернутся.
– Откуда ты знаешь?
– Они установили наружное наблюдение.
– Так они там?
– У них сиеста…
Наверху все было раскидано и переворочено.
– Что они искали?
– Не знаю. Во всяком случае, лучше забери свои вещи.
Собираясь, Бибо представлял себе явленную ему в ощущении двухэтажность жизни – с раем внизу и адом наверху.
«Странно, что они не слышали наших стонов!.. Но ведь и мы не слышали их топота…»
Ему было почему-то весело. Он вдруг понял, что давно уже хочет выйти на воздух.
Счастье утомительно. Вот почему оно не длится вечно.
В саквояжик улеглись: разобранный Конь, разломанное распятие, разрозненные дневники отца, те самые бритва и сандалии.
3-005
Их уже ждали.
Но нет, слава богу, не полиция. Другой экипаж.
Мадонна уже обо всем подумала и позаботилась…
Какое же это счастье – выйти на свет, на воздух! После счастья…
Каждый листик отдельно! Каждый щебет…
Пейзаж.
Хотя никакого пейзажа не было: дрянь дворика, курятники, белье.
Небо! Трехэтажность счастья.
С неба – на землю, с бельевым квадратиком посередине…
«Как она похожа на тюремщицу!» – подумал Бибо.
Но экипаж был сказочным – шатер на колесах. Он раздувался от ветра, как пустой матрас. Полосы на матрасной ткани были все разного цвета, на каждой трепещущей грани – надувная карамель. Флажки и вымпелы развевались – драконы и тигры.
Внутри шатра помещалась мотоциклетка с коляской и темнокожим голым сушеным водителем за рулем.
– Это Хулио, брат Пусио, – пояснила Мадонна. – Наш человек. Делайте, как он скажет.
Бибо взгромоздился позади водителя, Бьянка погрузилась в коляску. Мадонна любовалась ими.
– Ну прямо похищение невесты!
– Мама! – возмутилась Бьянка.
– Ну и что ж, что вы разменяли медовый месяц, – тут же нашлась Мадонна.
– Мама!!!
Была Бьянка в белом платьице.
«Свадебное путешествие, однако, – усмехнулся Бибо. – Похищение жениха. Своеобразный местный обычай».
3-006
Так они ехали, грохоча и клокоча, клубясь и развеваясь, оставляя черную завесу за собой, раздвигая джунгли.
Теперь Бибо рассматривал все как впервые. Ни на пути к мертвому отцу, ни когда его арестовали, он не заметил дороги.
Другой мир! По крайней мере другое его полушарие. Представление о мире как о сложенном из двух половинок яблоке не казалось нелепым. Не видим же мы ту половину луны, как и ту половину яблока, пока не повернем его. Пока не облетим… Бибо задрал голову и ни луны, ни солнца не обнаружил: вершины деревьев почти смыкались над ним, оставляя лишь тлеющий белый отголосок неба.
Он был внутри.
Внутренним был и лес, и лист. Все здесь было внутри себя.
Как будто его, западный, мир был снаружи.
В какой-то мере это так и было: его Англия была для него нынче почти по ту сторону, и та сторона казалась ему освещенной: там рощи сквозили и листья глянцевели. Тут все было как бы с изнанки, с незримой теплой шершавостью, не предназначенное взгляду и им не обработанное. Не для глаз, не для человека.
Как бы ни нравилось ему здесь, цвет и тлен были равнопышны. Лианы, лишаи и листья пальм, как толстые зеленые высунутые языки, – природа задыхалась. На сук села большая, питающаяся падалью птица.
– А крокодилы здесь есть? – спросил Бибо.
– Нету крокодила, сеньор, – извинился Хулио. – Черепаха будет.
– Куда мы едем?
– Скоро будет.
И тут, как вздох, открылись прогалина, песочек, море, сосны. Как не туда попал.
Но именно тут он уже бывал.
Он понял это по встречавшему их безрукому туземцу.
Он стоял у хижины своего отца.
3-007
Крыша хижины была уже починена – заштопана свежим листом. Как справился с этим безрукий, оставалось загадкой.
Он рыдал на груди Бибо, обнимая его культями. И это было не противно.
Такой ровной, сильной любовью веяло от него. Смешанной с запахом пота и самогона.
Полную готовность перейти по наследству выразил он.
Слуга? раб? оруженосец? управляющий? лаборант? наперсник? брат?
Такую загадку разгадывал теперь Бибо с помощью переводчицы Бьянки и водителя Хулио.
Как ловок, как силен был Пусио! Все у него было руками: колени, подмышки, грудь и живот. Не говоря о пальцах ног.
Прижав обрубком кокос к животу, ухватив клешнею короткий меч, одним ударом срубал он верхушку ореха и тонким гибким ножом, одним круглым движением, добывал оттуда прохладный дрожащий белый мешочек, втыкал в него тростниковую трубочку и подавал гостю.
Бибо ласкал и мял в ладонях прохладный мешочек, как некое небесное вымя, посасывая из трубочки Богом охлажденное кокосовое молоко. И опять все было впервые, связанное с отцом! Очаровательное безвкусие свежести…
