– Мы вышли в священный поход, и вместе с нами идут наши предки и наши еще не родившиеся младенцы. Нам предстоят годы терпеливых трудов и часы неувядаемой славы. Враг России будет разгромлен, и его опозоренные знамена упадут на брусчатку. Братья, мы победим! С нами Бог!
Площадь ликовала.
– Президент! Президент! – выдыхали тысячи ртов.
Бекетов чувствовал, как глаза наполнились слезами, а сердце любовью к этому человеку у ослепительного самолета, вокруг которого играли лучи. Он любил его, был верен ему, был готов служить ему, идти за ним сквозь все труды и невзгоды.
Площадь колыхалась, гудела. Чегоданов стоял, воздев руки. Внезапно к небу устремились лазерные пучки, и на облаках, на волнистых тучах стали рисовать волшебные узоры. Божественные цветы – алые розы, белые лилии, голубые тюльпаны, фиолетовые пионы. Все небо было в дивных цветах, словно к земле приблизились сады Рая, и все, кто стоял у трибуны, вместе с Чегодановым, возносились в эти райские цветники.
В апрельское воскресенье состоялись президентские выборы. Зашевелился огромный муравейник страны, и люди прилежно потянулись бесчисленными тропами выбирать себе матку. Избирательные участки в школах и Домах культуры были украшены первыми цветами. Классные дамы, взявшие на себя роль председателей счетных комиссий, перелистывали списки, словно школьные сочинения. Кабинки напоминали часовенки, в которых один за другим скрывались избиратели, сжимая заветный бюллетень. Наблюдатели, как зоркие ястреба, подмечали промахи и злоупотребления комиссий. Полицейские с дубинками охраняли священные алтари – прозрачные урны. Камеры наблюдения делали выборы гласными и открытыми. «Карусели» с наймитами кружили среди участков, и наемники по нескольку раз отдавали свои оплаченные голоса. Проходили тайные вбросы фальшивых бюллетеней, где значатся «мертвые души». Подкупали стариков, отдающих свой голос за сотенную купюру. Одаривали водкой деревенских пьянчуг, падающих на землю тут же, возле участков. Нервничали губернаторы, следящие за голосованием в своих регионах. В тайных сводках спецслужбы извещали Центр о политической обстановке в губерниях. Неутомимые журналисты жаждали провокаций и скандалов. Работала электронная система «ГАЗ-Выборы», в которую не проникал ни один, самый въедливый наблюдатель, машина, равнодушная к прозрачным урнам и телекамерам, с тайной, заложенной в нее математикой.
Люди шли выбирать себе правителя, насмотревшись агитационных роликов, начитавшись заказных статей, надышавшись приторным воздухом предвыборных посулов и обещаний. Они верили, что новый правитель прибавит хоть малую толику к их скромным достаткам. Не желали думать, что этот правитель может послать их на войну, разорить их утлый уклад, ввергнуть государство в испытания, которые приведут народ к бунту, революции, распаду страны.
Градобоев, после разгона «Марша миллионов», после бойни у Каменного моста, понимал, что случилась катастрофа. Чья-то безымянная беспощадная воля послала его в ловушку, ослепила, внушила умопомрачительный план и ввергла в погибель. Среди его сторонников начались аресты. Прокремлевская пресса обвиняла его в попытке государственного переворота. Науськивала на него правоохранительные органы. Намекала на склады оружия, боевиков, снайперов, которые отслеживали маршруты Чегоданова. И конечно, упоминались иностранные деньги, американский посол, специалисты по «оранжевым» революциям. Страна бурлила, ужасалась, обыватель верил чудовищным слухам. И все это, накануне голосования, сулило поражение.
Изведенный, с красными от бессонницы глазами, Градобоев явился на избирательный участок. Верный телохранитель Хуторянин окружил его плотным кольцом охраны. Шел впереди, раздвигая стену журналистов, отводя рукой назойливые телекамеры и косматые микрофоны. Градобоев с деланым весельем принял от седой благовидной женщины бюллетень, скрылся в кабинке. Перечеркнул в бюллетене ненавистную фамилию Чегоданов. Сунул сложенный вдвое листок в щель прозрачной урны, напоминающей аквариум, стоявший когда-то в его детской комнате. Изумрудные водоросли, цепочки серебряных пузырьков и крохотные, как радуги, рыбки, гонявшиеся одна за другой.
Вышел из кабинки. Несколько журналистов, допущенные Хуторянином, поспешили задать вопросы:
– Позвольте узнать, Иван Александрович, за кого вы голосовали?
– За Россию, – улыбаясь, ответил Градобоев.
– Правда ли, что ваши соратники планировали захват Кремля и арест Чегоданова?
– Для меня и моих сторонников Конституция – превыше всего. Мы против насильственных действий.
– Вы не боитесь, что атака на вас в правительственных СМИ предвещает грандиозную фальсификацию выборов? Уже поступают сообщения о злостных нарушениях и вбросах.
– Если власть украдет у народа голоса, как она украла нефть, землю, алмазы, народ выйдет на улицу. И я буду вместе с моим народом.
Вопросы продолжались, но Хуторянин увел Градобоева, заслоняя его своим телом, усадил в машину, и они покатили в штаб.
В особняке было людно. Толпились журналисты, переговаривались политтехнологи. Члены штаба встретили Градобоева с повышенным воодушевлением, как встречают пациента с тяжелым диагнозом, стараясь скрыть правду. Елена была тут же, с болезненным несчастным лицом, умоляющими глазами, и вид этих беспомощных глаз породил у Градобоева едкое раздражение, желание причинить ей боль.
– Где же Бекетов? – спросил Градобоев. – Он учил меня Русской Победе. Так давайте праздновать!
По телевизору шли репортажи о голосовании в разных регионах страны – на Дальнем Востоке, в Восточной Сибири. То и дело включалась трансляция демонстрационного зала Центральной избирательной комиссии. Председатель комиссии Погребец, бородатый, степенный, как старообрядец, зачитывал сводки голосований. Открывалась карта России, покрытая золотыми и зелеными пятнами, свидетельствующими о симпатиях избирателей. Золотой цвет принадлежал Чегоданову, а зеленый Градобоеву. Золотой был яркий и свежий, а зеленый с мутноватым оттенком. И в этом Градобоев усматривал дискриминацию.
И вдруг – о, чудо! – Погребец возвестил, что на Дальнем Востоке с небольшим отрывом побеждает Градобоев. Это сообщение вызвало в штабе взрыв ликования, аплодисменты. Все кинулись поздравлять Градобоева, а в нем брызнула радость, как брызжет в разрыве туч летящее солнце.
Журналисты окружили Градобоева, наперебой спрашивали:
– В случае победы кто будет вашим премьер-министром?
– Есть ли шанс у коммунистов войти в правительство?
– В своих предвыборных речах вы обещали начать расследование злоупотреблений прежней власти. Ваши обещания в силе?
Градобоев отвечал, иногда шутил, иногда говорил с непреклонной волей и твердостью, как власть имеющий. В штабе царило воодушевление. Кто-то принес цветы. Кто-то бросился открывать шампанское. Но скоро воодушевление угасло. Дальневосточные голоса сравнялись, а потом вперед вырвался Чегоданов.
– Мерзавцы! Фальсификаторы! – тоскливо произнес Градобоев.
День длился. Все новые регионы в Восточной и Западной Сибири завершали голосование, подводили итоги, и повсюду с подавляющим перевесом побеждал Чегоданов. И в селах, и в мегаполисах, и в промышленных центрах, и в заполярных стойбищах, и в гарнизонах, и на кораблях дальнего плавания. Градобоев понимал, – это был разгром, повсеместный, необратимый, испепеляющий его судьбу, отдающий его во власть жестоким циничным победителям, которые уничтожат его.
Журналисты покидали штаб Градобоева. Перемещались туда, где царил победитель. Градобоев с презрением смотрел, как они укладывают камеры и осветительные приборы, отводят блудливые взгляды, не прощаясь уходят. Один из них напоследок протянул Градобоеву мохнатый микрофон и нагло спросил:
– Господин Градобоев, вы намерены поздравить господина Чегоданова с победой?
– Это воровская победа, как и все, что связано с Чегодановым! Уже сегодня я призову народ выйти на площадь и потребовать отмены фальшивых выборов! Народ – не быдло! Народ имеет право на восстание!
День тянулся тоскливо, Градобоев томился, с отвращением ожидая появления старообрядческой бороды Погребца. Тот сытым, спокойным голосом возвещал об очередной победе Чегоданова. Пристрастия избирателей распределялись в пропорции «восемьдесят к двадцати» в пользу Чегоданова, и вес Чегоданова неуклонно увеличивался. «Ты взвешен и найден слишком легким» – язвили память Градобоева библейские слова, звучавшие для него как приговор. Не политический, а приговор всей его жизни, всем его устремлениям и мечтам. Неведомой волей он был вовлечен в западню и там уничтожен. И больше никогда не явится ему пленительная драгоценная капля, радужная Божья росинка, утренний бриллиант, который вел его, словно путеводная звезда, от той утренней детской лужайки в Кремль.
