– Покой в этом мире когда-нибудь будет?
Я сообщил анекдот:
– Наркоман спросил у приятеля: «А сегодня что – пятница?» – «Нет, сегодня вторник». – «Выходит, пятница была вчера?» – «Нет, вчера был понедельник». – «Тогда пятница будет завтра, да?» – «Завтра будет среда». – «Получается, что на этой неделе пятницы вообще не будет?»
Нисим выключил телевизор и, укоризненно посмотрев на меня, стал клятвенно уверять, что он не наркоман.
– Допускаю, – уклончиво проговорил я.
Нисим спросил о здоровье моей жены.
Я промолчал.
– Уже не то, да?
– Теперь – не совсем то…
– Тяжело с ней?
Я снова промолчал.
– В последние четыре года тебе достаётся…
Я протянул термос. Нисим залил в него чай.
– Приходится держать оборону, – сказал я. – Кому, как не тебе, знать, что когда отступать некуда, силы бойца удваиваются. И, кроме того, Эстер даёт мне возможность ощущать себя мужчиной.
Нисим хмыкнул:
– Потрясающе счастливая возможность…
– Вот видишь: выходит, что я не истец, а должник. – Я прихватил с собой термос и присел возле окна.
– Сегодня выглядишь изнурённым, – заметил Нисим, ставя на мой столик бутылку минеральной воды и стакан.
– Наверно, рассыпаюсь, будто высохшая горбушка хлеба, – смущённо отозвался я. – Или чахну, как увядающее сердце…
– Сердце не увядает, – возразил Нисим. – Бывает, что оно печалится, глупеет, болеет, а увядать – это нет.
– Может, тускнеет?
Нисим покачал головой, спросил:
– Устал?
– Возраст, – пояснил я. – Переходный.
– Откуси себе язык, отрок. Как всегда пытаешься играть по правилам? Когда карты тебе противятся, остаётся одна возможность выиграть – играть не по правилам.
– Мне нужно выиграть?
Нисим задумчиво посмотрел на окно и вдруг сказал:
– Дов в больнице. Врачи нащупали в его печени паршивую опухоль…
Лицо Нисима приняло горестное выражение. Он замолчал. Я – тоже.
Я вспомнил то время, когда молодой Дов уезжал в Париж учиться на архитектора, а потом он вернулся, и по его проектам построили дома в Холоне, Герцлие, Реховоте. Полгода назад один из его проектов отобрали на международный конкурс. Теперь выиграть приз Дов вряд ли успеет…
– Такая вот нелепость, – сказал Нисим.
Во мне проснулся философ. Я напомнил:
– Мир стоит на нелепостях.
Нисим вобрал голову в плечи.
– Жизнь парш-ш-шивая! – прошипел он. – Ты не знаешь, почему мы за неё цепляемся?
Сделав попытку вызвать ответ, я постучал себя по лбу:
– Возможно, завтра что-то изменится…
Мы снова помолчали.
Я подумал, что скоро бедняге Дову выигрыши не понадобятся. Никогда уже не понадобятся.
Вдруг Нисим сказал:
– По вечерам Дов заходил сюда, и мы играли с ним в шашки или говорили о старости…
Я опешил:
– Что уж такого хорошего можно сказать о старости?
– Так мы ничего хорошего о ней и не говорили. Мы чаще о прошлом вспоминали. Мы обожали говорить о прошлом. Бедняга Дов… Почему в мире так – одним перепадает разное добро, а другим – всякое говно? Знаешь, порой меня пробирает страх.
Я не поверил.
– Эй, полковник, что в этом мире осталось ещё такого, что может напугать тебя?
Нисим выставил передо мной четыре пальца:
– Старость, одиночество, нелепости и тараканы.
– И тараканы?
– Они больше всего. Я просто прихожу в ужас от мысли, что наступит время, когда по столу и стенам моей комнаты примутся шнырять тараканы, а я окажусь настолько старым и слабым, что сил не хватит их прикончить.
Я налил себе стакан минеральной воды. Немного отпил.
– А теперь Дов из жизни уходит, – продолжил Нисим. – Он будет там, а мы пока ещё здесь… Это ужасно!
– Думаешь, то, что мы ещё здесь – ужасно?
Нисим не ответил.
Я стал думать о тараканах, а потом сказал:
– Скоро и перед нами, заложниками старости и смерти, распахнутся тамошние ворота, и прогремит победный салют в знак нашего наступившего умиротворения, когда чувствовать себя смертными больше не придётся…
– Салют? – настороженно спросил Нисим.
– При входе нас примет вспышка ярко-синего света. Возможно, фиолетового.
Нисим приблизил ко мне озабоченное лицо:
– А если от нас с тобой там откажутся и не примут?
Я развёл руками:
– Возможно, что откажутся, но, думаю, примут…
Наверно, мои слова о тамошних воротах Нисим воспринял как философскую примочку, потому что, покашляв, покусав губы, пошевелив ушами и поскрипев зубами, сказал:
– Кажется, наш с тобой разговор напоминает, как говорят англичане, брызги мочи на ветру… Фейерверк!.. Салют!..
Мы улыбнулись друг другу.
«Как два идиота, как два никчёмных анахронизма», – подумал я и убрал термос с чаем под стол.
Нисим вернулся к стойке.
За соседним столиком, искоса заглядывая в свои рюмки, двое мужчин, громко переговариваясь, поедали куриные ножки. В том, у которого было одутловатое лицо и седые плохо подстриженные усы, я узнал бывшего актёра Шимона Вольского. Лет семь назад его уволили из городского театра за чрезмерную страсть к вину, и тогда он, поступив на службу в один из крохотных театров старого Яффо, сменил свой image: стал употреблять исключительно водку. Его собеседником был молодой художник Дима Клоц, которого, как я понял из услышанного разговора, жена выгнала из дома. Теперь он, пытливо заглядывая в глаза актёру, жаловался:
– Мою душу сверлит невыносимая боль.
Актёр покачал головой и, громко фыркнув, изложил свою версию боли.
– Боль – это прямой результат постоянного и гипертрофированного присутствия в нашей жизни клизмы, – бесстрастно разъяснил (пояснил) актёр. – В школе нам её ставили учителя, в армии – прапорщики, в университете – декан. Даже детей делают чем-то таким, что внешне напоминает клизму. И ничего иного, кроме как клизмы, ждать от этого мира не приходится.
Дима Клоц устало вздохнул.
Актёр приподнял рюмку:
– За твою свободу!
Они сделали по большому глотку, и Дима Клоц сказал:
– Жена отлучила меня от своего тела.
– Отпей ещё, – предложил актёр.
Дима Клоц отпил ещё.
– Как она могла обойтись со мной так?
– Крепись! – сказал актёр.
Дима Клоц отпил ещё.
– Свобода… – проговорил он. – Только бы не растерять…
– Не каркай! – попросил актёр.
– А что, если моя жена вдруг…
– Не надейся, чудес не бывает, – перебил актёр. – Из одной мухи можно сделать лишь одного слона, не более…
– Ну да, – согласился Дима Клоц.
Актёр криво усмехнулся и для пущего эффекта ещё дополнительно рассказал анекдот о муже, который повёз свою жену к чудодейственному источнику, но чуда так и не свершилось – они до сих пор вместе…
– Я свою не повезу! – разволновался художник. – Но вот не прощу себе, что перед уходом не сорвал с неё блузку. Упустил шанс…
– Оплошал, – согласился актёр.
– Знаешь, – печально проговорил Дима Клоц, – у меня в доме осталась дочка.
– А у меня сын, – сказал актёр. – Однажды он из дома сбежал.
– Я всегда хотел сына, а получилась дочка, – сказал Дима Клоц.
Актёр стал объяснять, как делаются сыновья.
– Я делал всё точно так же, – сказал Дима Клоц, – но у меня дочка.
– Странно, – удивился актёр.
В кафе заглянул молоденький солдат. У него было озадаченное лицо.
– Что, боец, офицер клизму поставил? – спросил актёр.
Щёчки солдата покрылись алыми пятнышками, и он, попятившись назад, аккуратно прикрыл за собой дверь.
Актёр, заново наполнив рюмки себе и художнику рюмки, спросил:
– И что, собственно, сказала твоя жена?
– «Убирайся вон!»
– А ты что сказал?
– «Прости!»
– А она?
– «К чёрту!»
– А ты?
– А я промолчал. Что тут ещё сказать?
Актёр покачал головой и опрокинул в себя рюмку.
– За твой первый день свободы! – объявил он.
Художник прикрыл веки.
– Решил вздремнуть? – удивился актёр.
– Просто зажмурился. Свобода – это как смотреть на солнце… Что же теперь будет дальше?
Взболтнув графинчик, актёр объяснил:
– Дальше будет второй день свободы.
Художник заплакал.
– Я лучше пойду, – сказал он и ушёл.
Покончив с куриной ножкой, актёр задержал взгляд на моей бутылке с минеральной водой и презрительно усмехнулся.
Я задержал дыхание.
– Непристойный дринк, – гнусаво хихикнув, изрёк актёр. – В подобной жидкости копошатся смертоносные бактерии…
– Это правда? – спросил я у Нисима. – В твоём заведении хранятся микробы?
Нисим издал хриплый, как у попугая, вопль:
– Вр-р-раньё! Вр-р-раньё! Вр-р-раньё!
– Ха-ха-ха! – весело отпарировал актёр. Подняв над столиком рюмку с водкой, он с настойчивой торжественностью заявил, что на самом деле лишь только в aqua vita, в этой воде жизни плещется источник истинной бодрости и силы.
По взгляду, брошенному на актёра Нисимом, было не трудно угадать, как велико его желание открутить актёру нос, но вместо этого хозяин кафе почему-то зажёг спичку и стал смотреть, как она разгорается. Потом зажёг другую.
