Девушка обернулась. Рядом стоял Алессандро и смотрел на нее.
– Разговариваю с черепахой, – отозвалась Ангелика.
– С черепахой? – Алессандро наклонился к воде. – Какая же она огромная. Говорят, мясо черепах очень вкусное. Можем попытаться втащить ее в лодку.
– Нет! – Ангелика вскрикнула громче, чем хотела. – Пусть плывет себе своей дорогой.
Перед глазами девушки возник образ Винченцо, бьющего кулаком по рыбьей голове. Ангелика почувствовала жалость и даже уважение к этой, не знающей устали морской путешественнице. Ее не съели акулы и другие подводные чудовища, так почему человек должен был ее съесть? Да и кто они вообще такие, чтобы распоряжаться жизнью этого существа?
– Нет, мы не должны ее есть, – повторила девушка.
– Нет так нет, – отозвался Алессандро, наклонился к черепахе, обхватил ее тело руками и развернул мордой в сторону от лодки.
Черепаха взмахнула ластами, раз, другой и поплыла прочь. Ангелика и Алессандро смотрели ей вслед. На губах обоих играли полуулыбки.
– Так ты почему не спишь? – Алессандро повернул голову к Ангелике.
– Не спится. Алессандро улыбнулся.
– А я спал, но почему-то проснулся, увидел тебя, подумал, может, опять земля привиделась.
– Нет, – Ангелика улыбнулась. – В этот раз ничего не привиделось.
Ангелика взглянула на черепаху в стороне от лодки. Какой же медлительной та была. Поистине существо, не знающее о существовании времени. А если и знающее, то определенно игнорирующее его бег.
– Я сегодня игрался с компасом, – сказал Алессандро. – Течение сносит нас на юг. Если ничего не изменится, нас может вынести к берегам одной из латиноамериканских стран. Главное, чтобы нас не подхватил Гольфстрим, иначе мы так и до Европы можем добраться. Нет. Я ничего не имею против Европы, но думаю, если мы до нее и доберемся, то, увы, мертвыми. Вряд ли нам хватит наших скудных запасов воды и еды на дорогу до Европы. В нашем случае нет ничего лучше, как пристать к берегу если не США, то какой-нибудь латиноамериканской страны. Это намного ближе, чем плыть к Европе.
– Ты действительно думаешь, что у нас есть шансы на спасение?
– Ангелика посмотрела на Алессандро.
– Даже когда их нет, мы должны их придумать.
– А почему нас до сих пор не нашли спасатели?
– Не знаю. Должно быть из-за того, что найти лодку в океане так же трудно, как иголку в стоге сена. Видишь, за все-то время, что нас носит по волнам, мы ни разу не видели, ни кораблей, ни самолетов. По всей видимости, мы забрались в сторону от судоходных и авиапутей. А возможно я ошибаюсь, завтра мы увидим корабль, а главное, на корабле увидят нас и нашим приключениям придет конец.
– Было бы замечательно.
– Эй, вы двое. Вы что хотите всех разбудить? – зашипел недовольный голос.
Ангелика и Алессандро обернулись и увидели, как из-под навеса появилась синьора Полетте и направилась к ним.
– Ложитесь спать. Завтра будете разговаривать. Алессандро и Ангелика переглянулись, улыбнулись.
– Спокойной ночи, Ангелика.
– Спокойной ночи, Алессандро.
Ангелика под присмотром синьоры Полетте вернулась под навес, легла на свое место и закрыла глаза. Как было бы здорово, если бы завтра, и правда, они увидели корабль. Как было бы здорово. Тогда бы уже послезавтра она была бы дома.
– Лео, милый, где же ты? – Ангелика снова подумала о Леопольдо, открыла глаза и поднесла к глазам правую руку, на которой все так же, как и раньше красовалось колечко, грязное, но все такое же красивое. – Почему же ты меня не ищешь?
Уже засыпая, Ангелика подумала о том, что было бы чудесно, если бы следующую ночь она провела в объятиях Леопольдо, наслаждаясь его поцелуями и ласками, а не в лодке посреди Атлантики.
Леопольдо рывком оторвал туловище от кровати и вперил взгляд в темноту. Лоб взмок, спина покрылась испариной, сердце молотком стучало в груди. В голове, будто кто в колокол бил, так сильно пульсировала кровь в висках. Мысли дотоле вялые и редкие заспешили, заметались, сбились в кучу, а потом бросились врассыпную, словно за ними гнался хищник. Как же это было не похоже на ту тишину, что окружала его в комнате. Даже с улицы не доносилось ни звука, будто кто накинул на дом, в котором находилась квартира Лео, звуконепроницаемый купол. Леопольдо даже мог бы догадаться кто, если бы хотел. Ночь. Больше некому. Ночь неспешно все еще плыла над Ареццо.
– Опять, – пробормотал Леопольдо и вытер ладонью лоб, мокрую ладонь положил на кровать и тяжело вздохнул.
Он снова пришел. Этот сон. Пришел, чтобы вновь вырвать его сознание из мира ночных фантазий, вернуть в реальность, такую мерзкую и дождливую, как порой бывает, когда с неба свисают, будто гроздья винограда тяжелые черные тучи, в подворотнях завывает ветер, а земля полнится озерцами луж.
Как и прошлые ночи ему снилась она. Ангелика. Она ему и раньше снилась, еще тогда, когда он был в Милане. Но никогда прежде сны о ней не были такими навязчивыми, даже настырными. По большому счету это даже были не сны, а один сон. Он видел Ангелику, бывшую одна-одинешенька в резиновой лодке посреди бескрайних просторов океана. На глазах девушки он видел слезы, губы что-то шептали, а взгляд был устремлен вдаль. И руки вытянутые вперед ладонями вверх. Вот и весь сон. Но после того как Леопольдо просыпался, его тело трясло, он обливался потом, а сердце готово было выскочить из груди. Как будто кошмар приснился. Но это сон и кошмаром назвать было нельзя. Обычный сон, да только вот повторялся он с завидной регулярностью, каждую ночь, иногда по несколько раз за ночь. И так уже неделю, всю ту неделю, что Леопольдо находился в Ареццо.
Он был рад, что вернулся домой. По крайней мере была рада та его частичка, которой удалось избежать того водоворота мук и страданий, в который он погрузился, когда потерял всякую надежду снова когда-либо увидеть Ангелику. И который превратился в настоящий душевный хаос, когда к боли о потере любимой примешались муки сожаления о боли, которую он причинил Марине. Он так и не смог понять, чем вызвал такую волну ненависти по отношению к себе со стороны Марины.
Первое время даже думал, возможно, не стоило тогда спешить и уходить. Выяснил бы, в чем был не прав. Но эти мысли уходили, стоило ему вспомнить о красном пятне на простыне. И тогда дождь из сожалений только усиливался, и на него накатывали одна за другой волны безудержного отчаяния. Казалось, он разучился чувствовать радость. Когда мать увидела его после возвращения, даже всплакнула, говорила, превратился в некое подобие того Леопольдо, каким он был раньше. Может, и так. Он не спорил, со всем соглашался. По правде говоря, ему было все равно. Он чувствовал себя так, будто его жизнь заканчивалась, а он вместо того, чтобы попытаться удлинить ее, как тот всадник на ипподроме, только подгонял своего скакуна, желал, чтобы тот как можно быстрее домчал до финиша. Жить совершенно не хотелось. Да и зачем. Он неудачник. Он потерял любимого человека и сделал больно другому.
По возвращении в Ареццо Леопольдо – когда время от времени покидал полюбившийся ему омут – пытался дозвониться до Марины и попросить прощения, тем самым хоть немного разогнать тучи, сковавшие его разум, но в ответ слышал только длинные гудки. А несколько дней назад во время очередного дозвона и их не услышал – приятный, но механический женский голос сообщил ему, что абонент находится вне зоны доступа. Так и закончилось его знакомство с россиянкой Мариной. Время от времени Леопольдо вспоминал о ней, об их встречах, прогулках, о том коротком животном сексе, что был у них, и который стоило признать, и стал причиной для их расставания. Он его ненавидел. И не потому что благодаря ему их отношения с Мариной закончились. Нет. Потому, что это был секс, в основе которого кроме симпатии и похоти не было больше ничего. Животный секс, обычное спаривание самца с самкой, совсем не то увлекательное, трогательное, полное невероятных нежности и чувственности путешествие по потаенным уголкам друг друга, что у них было с Ангеликой. А еще воспоминание об этом кратковременном спаривании пробуждало в нем муки совести. Вот это было действительно страшно. В такие минуты он мечтал о том, чтобы кто-нибудь стер ему память. Но никто не спешил ему на помощь, разве что Паола Витале, с болью в глазах наблюдавшая за тем, как чахнет ее мальчик.
Когда он приехал, его мать даже настаивала, чтобы он первое время пожил в отцовском доме, но Леопольдо отказался, хотел быстрее оказаться в собственной квартире, закрыться в четырех стенах и остаться наедине с собой, наедине с собственными болью и сожалениями. Но его мать так просто не сдавалась, каждый день навещала его, готовила кушать, убирала. Первое время приходила одна, а ближе к концу недели вместе с Софи, бывшей, как известно, дочкой ее лучшей подруги синьоры Риччи. Леопольдо знал, что было у матери на уме, но теперь нисколько не сопротивлялся желанию матери свести его с Софи. По большому счету ему было плевать на все кроме своей боли. Наступит завтра конец света или Софи станет его женой. Разве что-нибудь может сравниться по значимости с тем адом, что гложет душу человека, утратившего смысл жизни? Разве что еще больший ад.
