Люди не любят правду. Люди любят быть правыми. Правдивые слова не всегда приятны (а приятные слова не всегда правдивы). Орлов смотрел на меня круглыми глазами. Потом отвел взгляд и долго молчал, глядя в окно. Вытащил сигарету, закурил и задумчиво промолвил: «Вообще-то ты, Викентий, кое в чем прав. Извини, я погорячился». «И Вы меня извините, Валерий Николаевич, за резкость», – искренне отозвался я. Докурив сигарету, он заметил: «А все-таки насчет того, что Институт плохо работает и что люди бездельничают, это ты зря». Я усмехнулся: «У бездельников нет недостатка в помощниках. На работу большинство приходит не в 9 утра, а приползают в 10 или даже в 11. Потом в 12 расходятся на обед, на пару часиков, а в полпятого – снова дружно по домам!». «Но ведь не все так делают! Вот я, видишь, сижу допоздна», – возразил Орлов. И добавил гордо: «Научные сотрудники честно отрабатывают свою мизерную зарплату». Я хитро улыбнулся: «А давайте посчитаем, сколько дней в году научный сотрудник работает реально, а сколько – отдыхает». «Ну, давай…», ожидающе ухмыльнулся Орлов. Я стал вслух подсчитывать: «Выходные (суббота и воскресенье) – 103 дня. Отпуск – примерно 30 дней (кстати, некоторые лодыри целый год только и делают, что ждут отпуска, а уйдя в отпуск не знают, чем себя занять). Аварии, пожары, затопления, отключения, переезды, ремонты и прочие катаклизмы – 20 дней. Медосмотры, болезни – не менее 20 дней. Командировки, конференции и прочие полуувеселительные мероприятия – как минимум 15 дней. Митинги, демонстрации, профсобрания, заседания – примерно 10 дней. Рождество католическое плюс Новый год, плюс Рождество православное, плюс Старый Новый год – 14 дней. Дни рождения – примерно 4 дня. Майские праздники – 9 дней. Пасха и прочие религиозные события – 10 дней. День защитника Отечества 23 февраля (кстати, февраль – слишком короткий месяц, чтобы успеть отдохнуть от праздничного января). Женский день 8 марта. День смеха 1 апреля. День Независимости (кстати, от кого?). День Конституции. Дальше. 1-е сентября. День единения (не понятно, кого с кем?) 4 ноября или Октябрьская революция 7 ноября. Итого 235 халявных дней. Получается, что научный сотрудник пребывает в лаборатории не более 130 дней за год».
«Ни фига себе!», – присвистнул Орлов, затягиваясь очередной сигаретой. «Это еще не все, – заметил я, – давайте теперь прикинем, какая часть времени тратится на реальную работу. Вычтем время на написание проектов, планов и отчетов – не меньше 15 дней. Сколько тратится на чаепития и перекуры? В общей сложности примерно 5 дней. Сколько на пустые разговоры? Не менее 10 дней. На хождение по институтским коридорам и визиты – около 5 дней. Ожидание в приемных и т. п. – около 5 дней. Всякие лекции, семинары, встречи – это еще не меньше 10 дней. Итого набегает еще 50 дней. Из 130 минус 50, остается всего 80 реальных 8-часовых человеко-дней». Орлов закурил снова и воскликнул: «Э! Стоп! Праздники, выходные и прочее часто пересекаются: приходятся на одни и те же дни!». Рассмеявшись, я заметил: «Пересекаются иногда. И не забывайте, что мы еще не брали в расчет отгулы и прогулы. Уж не говорю о свадьбах, похоронах и прочих увеселительных мероприятиях».
Илона. Беседы об актуальном
Илона была из тех немногих женщин, которые не только похвально отозвались о моем сайте афоризмов, но действительно его как следует почитали. Мои личные перлы тоже произвели на нее благоприятное впечатление: «Очень хорошо! Да Вы просто современный Эразм Роттердамский!». Я подумал: «Эразм жил в Роттердаме. Интересно, а как бы меня называли в средние века? Викентий Биог@внянский? Или правильнее сказать – Биогаванский? Хотя при чем тут Гавана?». Я отреагировал на комплимент Илоны смущенно-шутливо: «Вы меня вогнали в краску. Пощадите. Не хвалите. Я к этому не привык». Но похвала вкусней халвы. Как говорится, если кто-то тебя похвалил, то подумай: зачем? Нас хвалят умные, ругают дураки. И порицание, и похвалу из уст достойных приму достойно. Впрочем, пусть совсем не хвалят, лишь бы хоть немного понимали.
На фото Илона выглядела не лучшим образом: заумного вида некрасивая девочка-переросток в огромных очках. Но что-то в ней было. Глаза осмысленные, черты лица приятные. Я не мог себе объяснить, что именно в ее облике мне понравилось. А может, сердце затрепетало от ее дифирамбов моим афоризмам? Известно, что если похвалить как следует, то даже гранитная скала растает, как сосулька.
Не знаю, почему в день свидания я так разволновался. Никакой видимой причины не было. Возник мандраж, как перед экзаменом. Чтобы снять напряжение, перед свиданием немного выпил, чуть-чуть. Помогло. Потом принял для храбрости еще немного. Совсем похорошело. Мы встретились на Шаболовке. Илону невозможно было узнать. Во-первых, очки отсутствовали. Во-вторых, передо мной стояла не «девочка синий чулок» с фотки, а современная элегантная красотка. Стройная, как лань. На высоких каблуках-шпильках. Ножки точеные. Модная юбочка с блузочкой. Стрижка «модерн». Лоб идеальный. Брови ниточкой. Носик пипочкой. Личико – персик. Губки – кораллы. На розовых ушках висят до плеч гигантские золотые клипсы. Только умница способна сделать себя красавицей; вот почему красивых мало. И среди всего этого великолепия косметики, роскоши, моды и природной грации – глаза: зеленые, внимательные, умные, теплые, да еще и с длиннющими ресницами. Я был ошарашен. Тем более, что в момент встречи осознал, что сам являю жалкое зрелище: в выцветшей рубашке и старых джинсах, да к тому же изрядно поддатый. В горле у меня от волнения пересохло, и я не нашел ничего лучшего, как предложить: «Вдарим по пивку?». «Пожалуй, я лучше куплю себе мороженое», – мягко отклонила она мою идею. Мы заглянули в торговую палатку. Я взял себе пиво, а Илоне эскимо. «Что ж, раз Вы меня угостили, в следующий раз пивом Вас угощу я», – подчеркнула Илона. Я страшно обрадовался, услышав слова «в следующий раз». Они означали, что мой затрапезный вид ее не слишком шокировал.
Мы не спеша двинулись по улице. Жара уже немного спала. Я с отвращением отхлебывал из горлышка теплое пиво, а Илона вела героическую борьбу с подтекающим мороженым. «Помочь?», – тупо пошутил я. «С такой проблемой я, пожалуй, справлюсь сама», – иронично усмехнулась она. Я спросил: «Чем по жизни занимаетесь?». – «Информационным бизнесом». – «Это как?». – «Наша фирма торгует информацией. В одном месте мы ее добываем, в другом продаем». – «Ага, понятно: спекуляция». – «Ну почему сразу спекуляция? Просто бизнес». «Ладно, назовем это бизнесом», – согласился я и добавил с усмешкой: «Удачливый спекулянт: бизнесмен. Неудачливый бизнесмен: спекулянт. Кстати, в разных странах бизнес это разное». – «Что значит – разный бизнес?» – «Бизнес по-американски: подарить нищему доллар и заработать на этом миллион. Бизнес по-английски: купить старье и продать как реликвию. Бизнес по-французски: взять в долг и всё потратить на любовниц. Бизнес по-итальянски: взять кредит и испариться. Бизнес по-немецки: всю жизнь откладывать по одному пфеннингу и потратить накопленное на свои пышные похороны. Бизнес по-русски: устроить „пирамиду“ и на уворованные деньги построить синагогу». Илона рассмеялась и пояснила: «Во-первых, наша фирма делает нужное дело. Во-вторых, дело очень прибыльное, гораздо доходней, чем торговля товарами». Я съехидничал: «Да, сейчас процветает торговля воздухом». Илона отметила: «Прибыль не пахнет». «Ага, воняет. Постыдная прибыль это такая прибыль, которой стыдно за своего хозяина», – съерничал я. Илона деликатно возразила: «Это не совсем так. Поставка информации – ключевой момент в любом деле». Я кивнул и шутливо заметил: «Кто страдает от недостатка информации, тот на многое вынужден отваживаться».
Мы дошли до Донского монастыря. «А Вы давно в Москве живете?», – спросил я. «Недавно. Я из Санкт-Петербурга», – ответила Илона. Я не удержался, чтобы не заметить: «Когда говорят „из Петербурга“ мне почему-то сразу времена Петра Первого вспоминаются. Такое возникает ощущение, как будто человек приехал в современную Москву из прошлых веков. Или как будто, наоборот, вдруг оказался в XVIII веке. После всей этой чехарды с перенаименованиями городов, улиц и площадей не поймешь, в каком веке мы живем». – «Но ведь и советские названия, как правило, были результатом перенаименования». – «Конечно. Но ведь мы к ним привыкли, они стали частью истории. Сейчас власть в стране переменилась, а традиция глумления над собственным прошлым осталась». «Да, у нас преемственность: каждое последующее поколение оскверняет святыни предыдущего. Народ, который позволяет глумиться над своей историей, этого-то и заслуживает», – справедливо заметила Илона. «Безусловно. Это у нас на роду написано: губить свою родину. Но сказанное не снимает ответственности с тех власть-придержащих космополитов, которые инициировали в стране фальсификацию исторической памяти и развал социалистического государства. Растащили, растерзали, разворовали страну жадные шакалы», – заметил я. Илона удивленно вскинула брови: «Вы хотите сказать, что при социализме было хорошо? Вспомните: маленькие зарплаты, полупустые прилавки, длинные очереди, вечный дефицит, засилье парткомов и исполкомов, отсталое производство, закрытость от развитых западных стран, опасность ядерной войны, тиражирование одной и той же партийной лжи во всех газетах и телевидении, престарелые маразматики в Кремле…». Я усмехнулся: «Всё это так. Партия собирала под свои знамена всех, кто был не способен в жизни шагу ступить без барабанного боя. Но в чем же радость, что культ личности сменился культом барахла? Вот москвичи устроили развитой капитализм в отдельно взятой столице. В большинстве малых городов и поселков российской глубинки – шар шаром покати, по-прежнему. Зарплата у населения мизерная, и это особенно постыдно на фоне зажравшихся политических функционеров, полукриминальных бизнесменов, новых русских, сытой попсы и продажной прессы. Прилавки ломятся? Так это потому, что людям не на что покупать. В бедном государстве постыдно богатство, а в богатом – нужда. Вместо идиотского засилья КПСС теперь власть более страшная – продажных партий, воровских денег и криминала. Производство? Его развалили, чтобы скупить за бесценок. Открытость границ? Пожалуйста: в страну хлынул поток наркоты, а „в обмен“ – вывоз капиталов, утечка мозгов. Война? Малая уже есть: Чечня. Танки и пушки – пара железных костылей, на которые опирается больное правительство. После того, как кремлевские иуды предали Югославию, Америка может бомбить кого угодно и сколько угодно. Газеты и телевидение? У них появилась свобода говорить, но не отвечать за свои слова. Свобода слова не есть индульгенция на любое высказывание; свобода слова это право на защиту от лживых слов. Большинство журналистов обслуживает интересы капитала и нынешних кремлевских маразматиков – старых и молодых. А еще прибавьте к этому безработицу, проституцию, падение уровня искусства и культуры, развал науки и военно-промышленного комплекса, ликвидацию социальных гарантий и бесплатной медицины. Так много ли страна выиграла, когда продалась за сникерсы и памперсы?». После этой тирады воцарилось долгое молчание.
