40
В оригинале стоит “happy hours”. – Ю.М .
41
Имеется в виду «антиутопический» гротеск Михаила Харитонова «Маленькая жизнь Стюарта Кельвина Забужко». Автор, несомненно, перечитался обличительной фантастики 50–60-х, но получилось у него недурно. – Ю.М .
42
Ср. у Бл. Августина в «Исповеди»: «Что же такое время? Кто смог бы объяснить это просто и кратко? Кто смог бы постичь мысленно, чтобы ясно об этом рассказать? О чем, однако, упоминаем мы в разговоре как о совсем привычном и знакомом, как не о времени? И когда мы говорим о нем, мы, конечно, понимаем, что это такое, и когда о нем говорит кто-то другой, мы тоже понимаем его слова. Что же такое время? Если никто меня об этом не спрашивает, я знаю, что такое время; если бы я захотел объяснить спрашивающему – нет, не знаю». Привожу в переводе М. Сергеенко по изданию 1992 г. – Ю.М .
43
Ср. также: «Чистое Время, осязающее Время, реальное Время, Время, свободное от содержания, контекста и комментария-репортажа, вот мое время и моя тема». Соч. Вана Вина «Ткань времени» («Ада, или Страсть», 1969. Пер. О. Кириченко).
Сомнительно, чтобы Н.Н. Усов был знаком с этими сочинениями. – Ю.М .
44
Даже легендарный комбриг-авиаконструктор и визионер Роберт Людвигович Бартини, и тот, зная о времени побольше иных прочих – он ставил на личных бумагах совершенно произвольные даты, – не избежал этого ложного образа: он уподобляет время, им же самим признанное объемным, трехмерным, даже обладающим собственным пространством, киноленте; но при этом все же замечает, будто наше сознание перескакивает от кадра к кадру через «разломы» непрерывности – промежутки небытия. «Передо мной качается маятник часов. В своих крайних положениях маятник останавливается, между этими положениями он находится в движении. Качание маятника я заснял киноаппаратом. Последовательные положения маятника на киноленте отображены рядом, они присутствуют тут неподвижно и в одинаковой мере. Но все кадры несколько смазаны: во время экспозиции маятник переместился, центр груза изображен не точкой, а черточкой. Когда я увеличивал скорость съемки, длительность экспозиции сокращалась и черточка становилась короче. Что же будет в пределе? Очевидно, я получу вереницу неподвижных дискретных точек, плотно прилегающих друг к другу: тут точка есть, потом она исчезает и появляется рядом. Это та же самая точка? Или исчезла одна, а появилась другая? Что есть движение – сумма неподвижных положений или сумма исчезновений и появлений? Как возникает движение? Куда исчезает и откуда появляется точка? Уничтожается ли она, когда исчезает, или существует попеременно в бытие и инобытие?» Говоря все это, Бартини понимал, что «никакого движения в мiре нет, а есть скачкообразная, от “кадра” к “кадру” смена состояний». Это противоречие – неизбежный плод безбожия, пусть даже самого тонкого, изысканного и виртуозного, но безбожия. Как и все тварное, время предназначено Создателем только для этого, земного, тварного, повторимся, мiра, только в нем оно действует, существует, может быть наблюдено и проч., что, кстати, явно понимал Н.Н. Усов (см. несколькими абзацами ниже). Поэтому любые рассуждения о некоем всеобщем времени, неведомо как объединенном с пространством или даже имеющем собственную пространственность (по формуле, предложенной Бартини), прикровенно зиждутся на материалистическом постулате «объективной реальности» – и потому заводят в тупик. – Ю.М .
45
Н.Н. Усов перелистывал роман норвежца Эрленда Лу «Наивно. Супер». Но что попалось на глаза автору – самому Лу? Среди прочего это мог быть Ричард Бах с его «максимой»: «Нет прошлого, нет будущего, только настоящее». Усов, несомненно, читал М.А. Булгакова, но его сочинение «Блаженство» он, вероятно, не приметил. А ведь именно герой «Блаженства» инженер Рейн прямо говорил, что «время есть фикция… не существует прошедшего и будущего». Зато ловкий эпигон отечественной словесности 20–30-х годов прошлого века проф. В.В. Набоков мимо Булгакова не прошел – и не преминул пококетничать: «Сознаюсь, что я не верю во время». – Ю.М .
46
Обычно весьма приметливый Н.Н. Усов упустил забавную деталь: в повести Эрленда Лу под именем философа Поля выведен никто иной, как сам Хокинг. Кстати, Хокингом с середины 90-х годов, заинтересовали какую-то часть современных отечественных читателей – потомков тех, кто прежде зачитывался бр. Стругацкими и тому подобным вздором «с ироническим подтекстом». В 2000-х названных авторов (и заодно Ильфа и Петрова) заменили Сорокиным и Пелевиным. Упоминаю об этом, т. к. именно Хокинга читает героиня одного из популярных пелевинских романов – лиса-оборотень, работающая элитной проституткой. Но мiровая научная мысль упорно не стоит на месте. «Исследователи из США предложили сделать биологическое время двумерным. В модели ученых время представляется не осью, а двумерной поверхностью в трехмерном пространстве» – об этом открытии я прочел совсем недавно, уже занимаясь подготовкой к печати записок Н.Н. Усова. Далее читаем: «В рамках нового подхода время представляется в виде двумерной поверхности, задающейся следующим образом. Имеется центральная ось, которая представляет собой обычное время. Вдоль этой оси “едет” перпендикулярный вектор, вращающийся с большим периодом 24 часа, к которому добавлены периоды таких процессов, как дыхание и сердцебиение. В результате конец вектора описывает некоторую кривую в пространстве, которая может рассматриваться как график биологического процесса. Кривая при этом располагается на геликоиде – т. н. винтовой поверхности, напоминающей по форме штопор. Эта поверхность и представляет собой биологическое время». Штопор ничем не хуже, а иногда и полезней стрелы. Заметка кончается напоминанием, что в феврале 2010 года сотрудники Национального института стандартов и технологий США – в точности следуя роману смешливого норвежца! – разработали самые точные в мире атомные часы. Уверен, что Н.Н. Усов, попадись ему это сообщение, по достоинству оценил бы перечисленные в нем новшества и учел бы их в своем трактате о феномене времени. – Ю.М .
47
Это не столь просто. Хокинг придумал свои стрелы времени, «творчески развив» кое-какие соображения Петра Демьяновича Успенского, а именно: «Фигура трехмерного времени предстоит в виде сложной структуры, которая состоит из лучей, исходящих из каждого мгновения времени: каждый из них содержит внутри себя собственное время (подчеркнуто мною. – Ю.М. )». Привожу по знаменитой его кн. «Новая модель Вселенной». Впервые опубликована в Англии в 1930 г. Как мы вскоре увидим, судя по отмеченной фразе, П.Д. Успенский знал о свойствах времени нечто сходное с тем, что пришлось узнать Н.Н. Усову – Ю.М .
48
Шопенгауэра навязал наивному Афанасию Афанасьевичу гр. Л.Н. Толстой. – Ю.М .
49
Не в смысле количественном, но как объект изучения-умозрения, судя по контексту, откуда взята цитата. – Ю.М .
50
Для меня нет ничего удивительного в том, что именно русский оказался первым и покуда единственным, кому дано было изыскать слова, пригодные для умопостигаемого выражения этого опыта.
А.И. Введенского, по словам автора статьи о нем в электронной энциклопедии, «интересовали три вещи: время, Бог и смерть» и, добавим от себя, результаты соприкосновения человека с этой Триадой (или составляющими Ее по отдельности). Но что же иное в состоянии нас заинтересовать? Русский человек не умозрительно, а, почитай, утробно, спокойно и твердо знает, да только не обязательно проговаривается, насколько неточны, необязательны, невесть откуда и с какого боку привнесены – все, без изъятия, – частные проявления видимого бытия в их взаимосвязях со временем как составляющим все того же бытия, – а в особенности те из них, кои ловко скрывают свою отменяемость, т. е. мастерски выдают себя за «так-всегда-было-есть-и-будет». И недаром же граф Л.Н. Толстой всё повторял перед смертью: «Всё проявления… Довольно проявлений…».
Оставался русским и П.Д. Успенский, нами здесь цитируемый, несмотря на изрядную свою замутненность. Кстати, совершенно обрусел и незаконнорожденный австрияк Роберт Людвигович Бартини, демонстративно проставляющий в своих документах «русский». И ему также была отпущена некая толика знаний о времени, потому что подобные дела совершаются не «по плоти и крови», а по дару присоединения к русской истории во всей ее полноте. Эта наша русская история исподволь развила в нас особенный человеческий орган-датчик, позволяющий нам с высокой точностью ощущать, вернее – опознавать роковую тварность мiра и, среди прочего, тварность времени. Эту свою тварность мiр изо всех приданных ему силенок пытается от себя же – скрыть или хотя бы содержать под большим секретом.
Русский же, как говорится, инстинктивно отличает все тварное – от всего нетварного; провести его даже на самой лучшей мякине обыкновенно бывает сложно. Он с немалым удовольствием слушает байки об очередных ученых достижениях в какой угодно области бытия, восторгается, хлопает себя по ляжкам, ухает, обязуется всю жизнь свою строить исключительно в пределах этих и последующих достижений – сохраняя при этом неистребимое улыбчивое трезвение, опытное ведение и отеческую веру в умонепостигаемое. Поэтому и природа твари-времени легче предстает перед ним в своем настоящем облике.
