– Дак это Есенин вроде…
– Есенин? А… точно… он тоже кла-ассный… Очень люблю Есенина… Я вообще люблю стихи, музыку… Моцарта… Как ты, Мить!
Когда они дошли до ее дома, Тося уже буквально висела на мальчике.
– Опять у тебя новый… – покачала головой соседка с белой грузной собакой на длинном поводке. – Как же тебя хватает, а?
– Это мой самый люби-имый… Да, Мить? Я с другими просто так ходила… И ничего не было, не надо мне тут, теть Надь… Я Митеньку ждала… Я ему сейчас кофейку сварю… Любишь кофе, Мить?
Митя, растерянный и взбудораженный, кивнул. Когда Тося стала открывать дверь подъезда, он как-то заколебался. А надо ему это все? Может, свернуть, пока не поздно? У него с собой ролики, мотануть сейчас в парк, побегать там час, другой…
– Тось, я…
– Ничего слышать не хочу… – Маленькая Тося с неожиданной хваткой стала заталкивать его в подъезд. – Ты что, обидеть меня хочешь?
– Нет, но… У тебя Кирюшка…
– А ты знаешь это? Ты откуда знаешь? Да меня Кирюшка, знаешь, как обидел? Я тебе расскажу…
– Не надо. Я, наверно, не пойду…
– Ну, Мить… – Тося надула губки и собрала брови домиком.
– Не плачь, – испугался Митя. – Я не люблю, когда плачут. Ну ладно, я на десять минут, договорились?
– Ага, ага… – Тося быстренько захлопнула за ним дверь, взяла его крепко за руку и потащила за собой. – Вот тут, по лестнице, на второй этаж…
Митя старался глубоко не дышать, подъезд был грязный, хуже, чем у них.
– Заходи…
Митя огляделся. Как же он не любит чужих домов. У Эли – другое. Там чистота, красота, дизайн, все делали художники, можно рассматривать, подправлять в голове, как Митя привык, выравнивать, если что не так, забавляться, видя воплощенную чужую идею, он может себе представить, как это было придумано, как нарисовано… А в чужих обычных квартирах все так плохо, так неправильно, так мучает глаз… Вот как здесь – давяще низкий потолок, потому что сделаны антресоли на всю прихожую, неприятные обои, со стертым золотым рисунком, темный грязноватый линолеум на полу, грубая мебель… Все плохо, некрасиво, убого… Еще и нечисто… Запахи, огрызки какие-то валяются…
– Сюда, сюда, – заторопилась Тося, – вот сюда проходи, Митенька.
– Мы же кофе хотели пить… – удивился Митя, оглядываясь. Комнатка какая-то… Плакаты с полуобнаженными певцами, наклейки, одежда висит на стуле… сероватый лифчик… Окно пыльное, на подоконнике навалены тетрадки вперемешку с коробками, пакетами…
– Кофе, конечно, кофеёчек с коньячком… Я принесу сейчас… Ну, хочешь, на кухню пойдем.
Митя заглянул на кухню и отшатнулся. Посуда, немытая, наверно, неделю, стояла везде. Полуоткрытые банки с огурцами, какими-то консервами, грязные кастрюли, огромная сковорода с остатками блюда – черные страшные жирные куски чего-то невнятного, початая бутылка водки…
– Нет, я лучше сюда.
– Давай-давай, это моя комнатка… Здесь уютно… Умыться хочешь?
– Да нет.
Митя чувствовал себя крайне неловко и не мог понять, зачем он пришел. Он достал телефон, быстро включил его. Один пропущенный звонок от отца. От Эли – ничего. Ни-че-го. Ни единого словечка. Она подшутила над ним. Отомстила так за то, что он не писал ей две недели. Ну ладно. Он тоже ей отомстит. Митя снова выключил телефон. Его ни для кого нет. И – точка.
Митя сел с размаху на низкий топчан, похожий, как у него. Вообще все похоже, только у него свое, родное, и не убогое. У него хорошо и уютно, и очень чисто, мать следит за чистотой и его заставляет. Отец никогда не убирается, все швыряет, но мать каждый вечер убирает все так, как будто завтра к ним нагрянут все родственники, иначе спать не ложится, и Митю заставляет в комнате убираться.
У Тоси в комнатке все же было не так грязно, как в прихожей и особенно на кухне, приятно пахло чем-то восточным. Кучу одежды со стула Тося быстренько затолкала в шкафчик, зашторила окно. На шторе у Тоси оказался огромный павлин с разноцветным покачивающимся хвостом. Из форточки дуло, и павлин все качал и качал хвостом, мерно, настойчиво.
– Кальян будешь? – Тося втащила в комнату большой золоченый кальян.
– Да нет… Слушай, давай кофе попьем и пойдем гулять. – Митя с трудом оторвал глаз от павлина. – У тебя ролики есть?
– Ролики? – засмеялась Тося, как будто Митя сказал что-то очень смешное и даже неприличное. – Ролики есть… Сейчас покажу…
Она вернулась через минуту с дымящейся чашечкой кофе.
Митя понюхал.
– Какой интересный запах… – Он отхлебнул, удивился: – А ты что-то добавляла в кофе?
– Добавляла… Секрет…
– Коньяк, что ли?
– Капельку, да. А себе – вот. – Тося облизала рюмочку, задорно глядя на Митю. – Пей-пей, там полчайной ложки, не парься…
– Хорошо. – Митя отхлебнул еще кофе, чувствуя, что в голове у него как-то все стало… яснее. Хорошо и весело. Да, хороший кофе. Приятная девчонка. Милая такая. Он отпил еще. – А есть еще кофе?
– Да, есть, сейчас-сейчас… – Тося взяла у него чашечку, ненароком задев его своей огромной грудью, тут же вернулась. – Вкусненько, правда? Я так всегда Кирю… – Она осеклась. – Слу-ушай, давай музон поставим!
Митя услышал про Деряева, не дурак, но вовсе не расстроился. Ну и что. Он – лучше Деряева. Он – виолончелист, он красивый, Деряев – урод. У Мити фигура шикарная, и вообще… Бабы за ним бегают, все, особенно 45+. Да! Митя встал, размялся, пошатнулся.
– Ой… Что-то я…
– Сядь, сядь, Мить…
Тося, включившая медленную музыку, усадила его на свою кровать и сама села рядом. Совсем рядом, ближе, чем Митя мог себе предположить. Как она так сумела? Ловко, быстро… Митя не успевал за мгновенными перемещениями Тоси… Вот он уже оказался на подушке, вот ее красивое, сильно накрашенное лицо приблизилось к нему – почему ему раньше казалось, что она некрасивая, нет, она очень красивая… Тося сбросила лифчик… Фиолетовый, в зеленый горох… Какая крохотная грудь… Милая и крохотная… А он думал – огромная, пухлая… но это даже лучше… Митя ткнулся в нее губами… Тося захихикала и быстренько расстегнула на нем все, что расстегивалось.
Тося плыла перед его глазами, но это было не плохо, а забавно. Приятное, теплое ощущение, маленькая, ловкая, умелая Тося… Ничего с ней не стыдно… Так непривычно… Но как будто он это уже когда-то все делал… Ничего особого… Минута острого, обжигающего наслаждения… Тосино лицо рядом, черные угрожающие стрелки, которые чуть смазались, оттопыренные губы с замазанными пупырышками и корочками… герпес… это называется гер-пес… гнусное слово… Митя резко отвернулся.
Как-то стало душно и неприятно. И невероятно противно. Его собственное гадкое тело, слабое, волосатое… Почему слабое? Он же сильный, спортивный… Нет, слабое и мерзкое… Раздетая некрасивая Тося, с жалкими коричневыми сосочками на прыщавой груди, ее толстые ноги, которые она так откровенно раскинула, ничуть не смущаясь. Митя пошарил рукой на полу, дотянулся до телефона, включил его.
– Ну ч? По второй? – подмигнула Тося и снова полезла к нему, так откровенно, так грубо и так настойчиво, что он просто не успел отказаться. Этого он не ожидал. Он видел, ему показывали, но он не ожидал, не думал, что и ему так предложат…
Митя выдохнул. Сладко и гадко одновременно. Тося быстренько закурила сигаретку и вставила ему в рот.
– Покури…
Митя затянулся пару раз, закашлялся.
– Крепкие сигаретки… – тихо засмеялась Тося.
– Это с чем? – ужаснулся Митя.
– Ни с чем, не бойся… Для расслабления… Не наркота, не наркота, просто табак крепкий очень, я люблю иногда покрепче, когда все задолбает…
Митя попытался встать, Тося держала его так, что никакой возможности освободиться от нее не было.
– Понравилось тебе? – спросила она. – Я еще и не так умею. Покажу-у потом…
– Я пойду, – сказал Митя.
– А сказочку рассказать? – улыбнулась Тося.
Когда губы у нее не накрашены, они, оказывается, такие безобразные… Распухшие, потрескавшиеся, кривые из-за герпеса…
Стараясь не смотреть на подругу, Митя все же встал, оделся, не попадая в рукава, никак не мог застегнуть молнию, пуговицу… Черт, как-то все криво и тошно… Воняет чем-то… Этот гнусно ухмыляющийся павлин, глаза вытаращены, как у Деряева… Хвост успокоился, теперь голова колышется, как будто он глазами вертит, вертит, осматривает Митю, усмехается…
– Вот так и уйдешь? – спросила Тося, не вставая с кроватки.
– Ага…
– Ну иди… Приходи еще… Ты придешь, я знаю… Первый раз так всегда бывает… Ты классный, Мить… – Она неожиданно вскочила, прыгнула на него, повисла, целуя его.
Митя даже отпрянул, пошатнулся.
– Ты – классный. Слышишь меня? Самый-самый…
– Правда? – недоверчиво спросил Митя. – Я…
– Да… – горячо зашептала Тося. – Давай сейчас сразу не уходи… В кинцо сгоняем, потом вернемся…
– Не, я домой… – Митя отвернулся. Уходить, надо уходить, что-то ему подсказывало, что уходить надо как можно скорее. Как-то все это неправильно, хотя… Она сказала, что он – классный?
