Николай Векшин - Эликсир жизни

На диване. Лук и сметана

В выходные Таня всё же приехала ко мне. Я заранее накрыл стол, а посередине всякой вкуснятины поставил розу. Поскольку вазы в доме отродясь не было, я установил розу в бутылку из-под пива. «Ты в своем репертуаре!», – засмеялась она, входя в комнату, и переставила розу в большой стеклянный фужер.

Она оглядела квартирку и тоскливо протянула: «Да-а-а… Типичная берлога холостяка. Обои безвкусные. Паркет не качественный, щели надо зациклевать. Разве это шторы? Это скорее занавеска для ванны! Какая-то синяя клеенка да еще с чайками». – «А мне нравится клеенка: не собирает пыль и, кроме того, когда утром через эту занавеску просвечивает солнышко, кажется будто я на Черном море и слышу крики чаек».

Мы сели на диван. Когда поели и хлебнули пивка, я придвинулся к Тане. Она спросила: «Где же твоя гитара?». Я снял инструмент с гвоздика и спел шутливую песенку «На диване», с такой концовкой:

Таня посмеялась. Потом, когда еще выпили, я почувствовал, что из первой – веселой – стадии опьянения перешел во вторую – грустную. Тогда спел заунывно-жалостный романс. Таня стала подпевать. Голос у нее был красивый, глубокий, грудной. «Теперь давай ты», – попросил я, протягивая гитару. Она взяла инструмент уверенно и бережно. Пела она замечательно, подыгрывая переборами. Я придвинулся и положил ей руку на плечо. Тряхнула плечом: «Не мешай! Женщина не гитара: поиграть поиграешь, но на гвоздик не повесишь». Я ретировался на нейтральную позицию. Она положила гитару и, глядя мне в глаза, нравоучительно изрекла: «Вы, дорогие мужчины, путаете любовь с сексом». «А Вы, милые женщины, путаете любовь с ЗАГСом», – парировал я. Она обиделась и съязвила: «А вы, мужчины, при слове ЗАГС сразу теряете чувство юмора». Я не остался в долгу: «Намерение женщины прожить в браке всю жизнь с одним мужчиной похоже на желание бесконечно наливать вино из единственной бутылки». Таня изрекла: «Мать нянчится с ним в детстве, подруги – в молодости, жена – в зрелости, дочь – в старости: небезопасно оставлять мужчину один на один с его предприимчивостью».

Через некоторое время Таня решительно заявила, что ей пора возвращаться в Москву. Я вручил ей розу и проводил на автостанцию. «Что ж, прощай!», – выдавил я со вздохом. «Круто рубишь!», – усмехнулась она и уехала.

Незадолго до 8 Марта мы встретились в последний раз. Таня была вся простуженная: лицо припухшее, как после пчелиной пасеки; из носа текло словно из водосточной трубы. Она хлюпала будто промокший сапог. Носовые платки сменялись один за другим. Мы зашли в аптеку. Она купила капли, отвернулась и закапала полный нос. Когда вышли на улицу, взяла меня под руку, и мы молча стали бродить по ярмарке за храмом Василия Блаженного. Ходили битый час и молчали. Кругом оживленно толпились люди, играли в аттракционы, пили пиво. А мы просто молча бродили. Когда вышли с территории ярмарки, навстречу попался иностранец. То, что он европеец, было видно с первого взгляда. Этот дядька был высокий, яйцеголовый, лупоглазый, розовощекий и быстро шел с кейсом в руке навстречу, чуть не лоб в лоб. В последнюю секунду он резко свернул, и мы не столкнулись. Таня нервно засмеялась: «А вот сразу по интеллигентской роже видно, что такой мужик не скажет „Е@ твою мать!“». Эта фраза меня покоробила. Я прокомментировал уныло: «На Западе гениталии используются для секса, а у нас для матерных ругательств». Таня с вызовом заметила: «А без мата жизнь была бы пресновата».

Мы погуляли в районе центра, а потом зашли в украинский ресторанчик. Таня попросила нарядного официанта принести борщ со сметаной, но без лука. Официант то ли забыл о просьбе, то ли перепутал, но борщ оказался без сметаны, зато с луком. «Я же просила: со сметаной, без лука!», – раздраженно произнесла она. Он смущенно пытался шутить: «Да, борщ без сметаны – как секс без любви! Непременно сейчас всё для Вас исправлю, мадам». «Вот только не надо, не надо хамить!», – резко заметила она ему. Официант закаменел и вежливо принес извинения. Вежливость не должна умирать в официанте даже тогда, когда в клиенте рождается вулкан. Я попросил подать новый борщ побыстрее. И сказал Тане: «Не волнуйся, скоро принесут. А пока, чтобы не терять время, подарю тебе презенты к 8 Марта. Можно?». «Даже нужно», – по инерции сердито поправила она. Я вручил ей подарки. Настроение у нее улучшилось.

Когда поели, Таня заметила: «У тебя толстые губы. Наверное здорово целуешься». «Хочешь попробовать?», – хотел было я предложить, но раздумал, почувствовав что прозвучит это грубовато. Мы вышли на улицу. Когда поравнялись с метро, Таня вдруг сказала: «Ну, ладно; тебе – туда, а мне – прямо». Я растерянно спросил: «А разве мы не проведем вечер вместе?». Она съязвила: «У меня дома для тебя, к сожалению, не найдется лишнего коврика». Я скис: «Таня, я уж и не знаю, что сделать, чтобы в тебе появились чувства». Она победно засмеялась: «Чтобы завоевать женщину, ее нужно смешить, стращать и любить».

Назавтра она прислала короткое сообщение: «Привет, Викентий! Ты человечище. Но я в тебя не влюблена. На выходные уезжаю на дачу. Приеду – напишу». Я в сердцах отреагировал так: «Есть тип женщин, которые, долго выбирая между мужчинами – с каким из них провести выходные – в конце концов с облегчением уезжают в одиночестве на дачу. То, что ты не влюблена, видно невооруженным глазом. Переписываться и встречаться более нет смысла: зачем мучить друг друга? Желаю тебе счастья. И – попутного ветра в твой главный парус!».

Как известно, опоздать на встречу на 10 минут это норма, на 20 – обстоятельства, на полчаса – оскорбление. Яна не могла не опаздывать, причем, на полчаса или час. Каждое свидание начиналось с того, что она подбегала, запыхавшись, и начинала извиняться: «Ой, Викентий, пожалуйста, простите! Не обижайтесь!». Я грустно отвечал: «Есть верный способ ни на кого не обижаться: простить заранее».

Вначале Яна попыталась прощупать, не донжуан ли перед ней: «В отличие от женщин, у мужчин не бывает единственной любви; мужская душа слишком мятежна, чтобы угомониться с первого раза. Так ведь?». Я шутливо раскланялся: «Преклоняюсь перед женщиной, которая умудряется сразу найти своего единственного среди сотен равноценных обормотов». Она засмеялась и спросила: «А Вы верите в настоящую любовь?». – «Любовь – слияние двух душ через соприкосновение двух тел. Любовь, как жизнь, не бывает наполовину: либо настоящая, либо ее нет». Яна снова рассмеялась: «Вы идеалист, как все мужчины». Смеялась она заливисто, искренне. Я улыбнулся: «Идеалистами рождаются, материалистами становятся. Яночка, не делайте из меня материалиста». Она спросила: «А не боитесь, что вся жизнь пройдет в тоске по идеалу?». Я отшутился: «Пусть будут идеалы, которые не мешают наслаждаться жизнью».

Я спросил Яну о ее профессии. «Работала инженером, потом программистом, а сейчас сижу без работы, подрабатываю на домашнем компьютере. Поэтому у меня много свободного времени». – «И что Вы делаете в свободное время?». – «Занимаюсь с дочкой уроками, варю борщи». – «А дочка сама не может? Маленькая?». – «Может. Ей 16 лет. Но пусть лучше занимается, готовится в институт. А борщ я так и так обязана варить: кормлю бывшего мужа. Он мне ползарплаты отдает». – «Так он к Вам ужинать приходит?». – «Почему – ужинать? И завтракает, и обедает. Он в той же квартире живет. Обещает к лету разменять». «Так, может, зря развелись?». – «Дочка тоже так считает. Но я не могла быть с ним: шляться начал». – «Ну, эка невидаль: мужик загулял! Простить не пытались?». – «Есть вещи, которые не прощают. Я могу простить обидчика, но не обиду». Я заметил: «Правильно. Кто снесет обиду, тот снесет и оскорбление».

Как-то раз Яна потащила меня на выставку кошек, но очередь была такая, что решили не стоять. Тогда Яна предложила отправиться на митинг. Это было недалеко.

Человек одинок, поэтому его тянет на собрания, митинги, демонстрации… словом, туда, где он может наиболее остро ощутить свое одиночество. Митинг это когда в толпе бушуют сразу два желания: кричать «ура!» и бросать тухлые помидоры.

На Пушкинской площади собралось несколько сотен людей, протестующих против очередной американской экспансии. Вид у них был не митингующий, а скучающий. Даже концерт, начавшийся вскоре, не вывел их из полусонного состояния. Яна была раздосадована: «Я думала, тут будет настоящий большой митинг. Ведь под американскими бомбами гибнут люди! Вся Европа протестует. А нашим – наплевать. Ну как так можно!?». – «Ох, Яна, если бы митингами можно было остановить бомбы!». «Но что-то нужно делать!», – искренне переживала она. У нее было врожденное чувство справедливости, идущее от сердца, а не из логических построений. Мужчины часто посмеиваются над женской логикой; а зря, ведь в таких насмешках нет ни здравого смысла, ни логики.