– Я так счастлив, когда удается вот так вот застать в приходе и покормить Маттиаса, вечно он где-то шляется и помогает кому угодно, только не мне, – вдруг сказал отец Декамп, отщипывая сыр. – Не понимаю, как он живет, что он ест… – всё-таки он заметил, что я много ем, подумал Дэмьен, но, похоже, его это позабавило. – А я-то думал, раз он мой секретарь, будет всё время рядом. Слава Богу, ты появился, Оуэн. А то я стал подозрительно одинок. Будто кто испытывает меня. Даже на исповедь давно не ходят, видимо, я стал слишком придирчив, выпрашиваю подробности, будто в них суть… не то, что отец Амеди, у того запись на исповедь как к парикмахеру перед Рождеством.
– Я не знаю, чем тебе помочь, ты же только ноешь и пьешь, – сказал Маттиас; да, он ел совсем немного, видимо, действительно был неприхотлив во всем, Дэмьен уже завидовал этому «быть Маттиасом Мёльдерсом», супергероем из трущоб; но коньяк Маттиас в этот раз – раз не в храме – себе налил и достал сигареты, закурил; какой-то немыслимо крепкий «Житан», из запасов Первой Мировой; Клавелл сразу же принес пепельницу; простую, стеклянную – Дэмьен улыбнулся – у них в Братстве тоже только такие и были; Изерли всё время доставал такие из кармана фартука; «ты куришь, Оуэн? мы-то все курим, как паровозы, но не при прихожанах, конечно; светские пацанские привычки» – «да» – курил он сейчас ментоловый «Кент», он никак не мог найти любимые сигареты, все вокруг уже определились, а он всё искал; а отец Декамп курил с мундштуком, пахнущие кофе, коньяком, видимо, табак, выдержанный в бочках, английские сигареты, опять – как ван Хельсинг; будто он здесь; только моложе на двадцать лет.
– Потому что я несчастлив, вот почему я ною. Но Маттиас несчастьем считает только внешнюю сторону – бедность, порок, болезнь… Мое разрушение личности из-за потери цели он считает чем-то вроде невроза богатой барышни, которая закончила частную школу-пансион и не знает, чем заняться дальше. И не понимает, почему мне кто-то нужен рядом. Вовсе не для выслушивания-сочувствия, хотя не понимаю, почему это его пугает, он же бессердечный, как все профессионально милосердные… Я просто люблю, когда кто-то рядом. Чтоб можно было выпить, бумажки покидать…
– О, я гожусь, – сказал Дэмьен. – Я тоже люблю жить с кем-то, бумажки покидать, кино посмотреть… Я всё время живу с кем-то. Я профи в семейной холостяцкой жизни. Знаешь, как в том старом фильме с Леммоном и Маттау, когда он уходит от жены и поселяется у друга…
– Да, вот оно – начало прекрасной дружбы, – засмеялся отец Декамп, и опять так хорошо, тепло, разноцветно, будто выпустил в воздух, в пасмурное небо связку воздушных шаров, и она там лопнула, и всё небо в шариках; Дэмьена отпустило – всё же он в порядке, просто чудак, эгоцентричная личность; надо успокоить ван Хельсинга; они докурили, допили кофе; перешли в библиотеку, которая выполняла функции и гостиной – комнату с мозаичными камином и стеклянными полками, и креслами вольтеровскими; перенесли с собой бутылку коньяка; Дэмьен сразу пополз по полкам смотреть книги – они поразили его – количеством, разнообразием; это была настоящая библиотека, не коллекционная, для красоты и вложения капитала, хотя было очень много старинных книг – стоили они невероятно – золотое тиснение, натуральная кожа, замки; а для смеха и грусти, радости и полетов; Дэмьен понял, что в этой квартире живет очень тонкий, образованный, нервный, чуткий человек, и голова его полна мыслей и образов; квартира будто пахла – свежеиспеченными круассанами, свежесрезанными розами, – размышлениями, порывами сердца и души; Маттиас же и отец Декамп завалились в кресла и еще раз закурили, видимо, по старой традиции, с чувством, с толком; отец Декамп налил себе еще коньяка. За окном стемнело, и вот теперь везде включили свет, мягкий, из множества желтых, красных, оранжевых ламп.
– У меня еще минут десять, – отреагировал Маттиас на бой антикварных часов, сравнил их со своими роскошными, – и я побегу. Итак, Собор. Почему Собор?
Дэмьен так увлекся книгами, что даже не сразу понял, что Маттиас и отец Декамп смотрят на него и ждут ответа.
– Ну… почему бы и нет?
– Нет-нет-нет, тут что-то свое, юнговское, ницшеанское. Почему, например, не Жанна, не святой Себастьян? – не отставал Маттиас.
– У Дэмьена только что вышла книга про образы святых в кино и массовой литературе, – отец Декамп откинулся в кресле. – Плохо ты подготовился к приезду Оуэна. Он же известный писатель. Это как если бы к нам вдруг приехал бы Стивен Кинг, а ты его такой – а какого рода литературу вы пишите? Ах, ужасы… про вампиров? Убогость распоследняя…
Маттиас закатил глаза.
– Я прошу прощения, абсолютно искреннее, я не знал про святых, я только про Иисуса книгу нашел и прочитал. И то она у меня на ночном столике с закладкой на сто пятнадцатой странице… из пятисот, окей, каюсь. А книгу про святых можно купить? У тебя есть, Декамп?
– Еще чего… Соборную библиотеку обворовывай, там есть обязательный экземпляр. Ну, ладно, она и вправду только вчера пришла по почте, два экземпляра, один я сразу закинул в библиотечные комнаты. Мне кажется, она сразу провалилась в загадочную книжную массу, и та ее переваривает… такой там нереальный срач, и пока Дэмьен в ней порядок будет наводить, можно что-то стащить, всё равно только я помню, что там есть, но проверять у меня руки не дойдут…. но вот завтра туда придет Оуэн, разберется, и – никаких «о, возьму-ка я подшивку «Плейбоя» за прошлый год, всё равно никто не заметит, что я подписал Собор на него…».
– У нас нет «Плейбоя», сумасшедший ты человек… у нас только официальные мещанские издания типа городской ежедневной газеты и «Мира цветов» для общества Святого Розария, они же все еще там цветочницы – представляешь, Оуэн, какое совпадение: все наши тетеньки-прихожанки – владелицы цветочных магазинчиков по Асвилю, цветочная католическая мафия. Но книга об Иисусе шикарная, без бэ; я, когда гуглил ее, устыдился, – ощущение, что ее читали все, кто интересуется католичеством и кино… не знаю… как «Богатый папа, умный папа» мечтающие о богатстве читают…
– Да, книга об Иисусе просто супер. Я был так горд за христианство, когда читал ее. Но если бы я писал книгу, – отец Декамп взял новую сигарету, вкрутил ее в мундштук и поднял мундштук к небу, будто призывая Маттиаса и Дэмьена в свидетели, – я бы написал о Дьяволе. О том, что он повсюду. Если бы я был Антихристом… выбирал бы, каким быть в мире, чтобы нравится, соблазнять, сбивать с толку, сводить с ума, я бы выбрал… ммм… да, Стивена Фрая. Идеальный Антихрист. Ну, я не утверждаю, что Стивен Фрай Антихрист, – отец Декамп засмеялся. – Это метафора. Я не фанатик, я слишком ленив для этого. Это чисто умозаключение. Я не храню для него или еще кого семь кинжалов, выкованных в Риме, под кроватью. Но я бы точно стал таким, будь я дьяволом: очаровательным, обворожительным, слегка обрюзгшим гомосексуалистом с кембриджским образованием, идеальным британским акцентом, актером и писателем, достоянием нации; пожилым красавцем с прекрасным чувством юмора, стал бы образцом прямо-таки собственного чувства юмора, и иконой стиля, фоткался бы в шикарных галстуках даже посреди пустыни. Писал бы книги о чем угодно, о всякой ерунде, как я люблю сладкое, как подростком угодил в каталажку, или про то, как выбирать пижамы, или про то, как я ездил по Скандинавии, – и книги бы расходились огромными тиражами… о, и я бы вел программу на национальном радио о классической музыке – непременно – классическая музыка по радио – это так старомодно – и никакого джаза…
– Ну, не знаю, какие там тиражи у Оуэна, – начал Маттиас.
– Очень пока далекие от Фраевских, – Дэмьен покраснел, аж щеки заболели. – Хотя книгу об Иисусе уже включили в обязательное чтение в университетах для культурологов и искусствоведов. Книга про святых у меня есть своя, придет в коробках, я дам почитать… она только-только вышла, на этой неделе появится во всех книжных.
– Короче, я к тому, что отец Декамп скромничает, – Маттиас неожиданно налил себе еще на палец коньяку, видно, разговор его страшно развеселил и он передумал куда-то там бежать. – Он сам может быть чем-то вроде французского аналога Стивена Фрая.
– О, нет. Я же священник.
– Ты также восхитительно придаешь значение ерунде, у тебя шикарный акцент, у тебя много непонятных старомодных увлечений вроде верховой езды и страсти к средневековой поэзии, и ты играешь великолепно на органе, и ты – о, да – католический священник. Как стильно! Тебе нужно начать с кулинарной программы с Клавеллом в качестве помощника, – Маттиас выпил. – Всё равно я думаю, что Стивен Фрай упомянут после обеда не случайно. Что-то отец Декамп прочитал такое с утра, что привело его в белую ярость…
– Аннотация к последней книге, – честно признался отец Дэмьен. – Флавия покупает кучу книг, я тоже иногда, но она больше, и пересылает их сюда, потому, что там у нее нет места для книг, и вообще, ей нравится, когда всё в одном месте; и я взял из коробки последнюю книгу Фрая почитать, поржать; иногда у него бывают хорошие пассы; а в аннотации зачем-то написали, что, ко всем прочим титулам и увлечениям, Стивен Фрай активно борется с вмешательством католической церкви в частную жизнь, причем это официальный статус – борец против вмешательства католической церкви в частную жизнь; а к книге, к сюжету, это вообще никакого отношения не имеет; просто так написали…
