– Земляк ваш, тоже смоленский.
Довольно крупный мужчина протянул мне руку:
– Николай, – но, заметив разницу в возрасте, поправился: дядя Коля.
Он тут же приступил к расспросам, и я понял, что такое «земляк». Его глаза, на дублёном северными ветрами лице, потеплели и смотрели по-доброму заинтересованно. Эдик тем временем деликатно разговаривал с другими мужчинами, очевидно, товарищами моего земляка.
Вдруг из пассажирского трюма послышался шум. Дядя Коля насторожился. Шум усилился, раздался быстрый топот ног, и вскоре на палубу выбежало несколько наших ребят.
Они шустро пробежали палубу и сгрудились в углу у канатов. Вслед за ними появилась ватага разъярённых людей. Они с глухим рычанием направились к перепуганным ребятам. Быстро надвигалась беда. Но тут перед ними выросла фигура моего земляка. Это был уже не тот «дядя Коля», с которым я только что мирно беседовал. Его угрожающая поза и особенно лицо, ставшее страшным, сузившиеся глаза, выступившая резко вперёд нижняя челюсть – всё это остановило ватагу, преследовавшую наших ребят. Несколько резких, как удар хлыста, команд с последующими фразами на непонятном мне языке, и группа преследователей повернула к себе в трюм. Мой земляк проводил их.
– Это наш «бугор», бригадир – по-вашему. Его сам начальник лагеря уважал, а для нас, зэков, очень большой «авторитет»!
– А на каком это языке дядя Коля с ними разговаривал? – полюбопытствовал я.
Эдик только снисходительно ухмыльнулся: он-то знал.
– Да это он по «фене ботал», – с готовностью объяснил мне товарищ дяди Коли, но, видя, что я так ничего и не понял, добавил: – Это язык такой – «блатной», или воровской, если так будет понятнее.
Вскоре вернулся мой земляк. Его лицо вновь обрело своё прежнее выражение, и только левое веко нервно подрагивало, да и внешне он был спокоен.
Он кивнул своему спутнику, и тот налил всем стоящим за столом водки в большие гранёные стаканы. Потом дядя Коля обратился к Эдику: «Скажи своим ребятам – пусть успокоятся. А в карты с моими ребятами они, я думаю, больше играть не сядут. Связался чёрт с младенцем…» – помолчав, прибавил он.
Выяснилось, что с нами на пароходе добирается до Соликамска партия бывших заключённых, только что получивших свободу, долгожданную, но ещё живущих по лагерным законам и инстинктам. Не случись в этой ситуации моего земляка, который был таким же «только что освобождённым», наши ребятки пошли бы на зимний запас корма местным рыбкам.
А по времени наш вояж по уральскому северу совпал с массовой «хрущёвской» амнистией. Опьянённые свободой, не будет преувеличением сказать, одуревшие от неё, эти получившие вновь гражданские права люди бесились, пьянствовали, вливая в глотки всё, что «лишь бы с ног сшибало», насиловали, проигрывали в карты всё, что можно было поставить на кон, даже человеческие жизни. Работники железной дороги «Соликамск – Москва» собирали на железнодорожных насыпях и в кюветах бесчисленные трупы исколотых, изрезанных и искалеченных людей.
Какое же это счастье: блага цивилизации! Мы получили сразу по две стипендии, а я ещё и перевод из дома, так что было на что совершить культпоход в баню, посетить и другие культурные «мероприятия», как парикмахерская, магазины, особенно продовольственные с их винными и водочными отделами. Я даже смог купить себе новую одежду. Странно и необычно было видеть своих товарищей по отряду: грязных оборванцев – теперь чистеньких и неприлично культурных. Что же касается нравственных и моральных последствий нашего посещения мест «не столь отдалённых», так это то, что мы дружно влились в пресловутое движение «шестидесятников»!
Все знают «оттепель» как явление климатическое, погодное. Вместо лютых морозов или снегопадов с метелями и вьюгами, что так свойственно русской зиме, вдруг как грянет оттепель, как развезёт всё вокруг, вмиг превратит сугробы в непотребную грязную жижу. Нехорошо это, а главное – для здоровья плохо, особенно ревматикам. Но не об этой «оттепели» пойдёт разговор в этом рассказе. Многие сразу догадались, что речь пойдёт о «хрущёвской оттепели», грянувшей в шестидесятые годы прошлого столетия и даже тысячелетия.
Этот период истории совпал с моей юностью, и хотя я не очень ностальгирую по тем временам, тем не менее время было интереснейшее, очень повлиявшее на дальнейший ход исторического процесса, а стало быть на судьбы людей. Главное, что случилось в это время: рухнула и рассыпалась в прах необоснованная вера в «светлое будущее», как и в лицемерных приспешников этой идеи. Разочарование народа было обвальным. Молодёжь на все эти события реагировала значительно острее – на то она и молодёжь! Вот об этом и пойдёт рассказ.
Глава 9. Товарная станция
Я лежал на кровати в общежитии и наслаждался чтением какой-то очень увлекательной книги. Это был «сопромат» или «теория механизмов и машин», не могу вспомнить. Разбудил меня, то есть прервал моё чтение, приход Володи Гладких. Это был мой однокурсник, здоровенный парень с Урала. Он придвинул стул к кровати, сел и, посмотрев на обложку книги, одобрительно заметил: очень хорошее снотворное! Закурив, продолжил:
– А ты не забыл, что первомайские праздники на носу?
– Нет, не забыл.
– А материальными средствами обладаешь на их проведение?
– Отвали, дядя! Если есть какие соображения, то поделись.
– Пожалуйста. Собираю крепких парней на товарную станцию, разгружать вагоны. Работаем по ночам, разгружаем всё что предложат. Платят наличными и сразу.
– Ну, ты, Вова, прямо Дед Мороз, жаль, что сейчас не Новый год.
– Такты что, отказываешься, не пойдёшь?
– Что ж я, дурак отказываться, если дело обстоит так, как ты сказал.
– Тогда будь готов, вечером зайду.
Ещё апрельское закатное солнце освещало ржавыми лучами закопчённые постройки, как мы были уже на товарной станции, где собирались обменять свою мышечную энергию на деньги, чтобы те, в своё время, обменять на пищу, которая даст энергию нашим мышцам, которую те затратили на добывание денег – примитивнее даже, чем рисунок дикаря.
Жаждущие этого пошлого обменного эквивалента были, в основном, спортсмены из студентов. Володя Пан, это его сокращённая фамилия, избранный из нас бригадир, уже общался с человеком в брезентовом плаще, из-под расстёгнутой полы которого высовывалась сумка на ремне. Пан вернулся к нам со стопкой рукавиц и пустых мешков.
– Разбирайте! Мешками укройте спины и плечи. Будем разгружать рефрижераторы с мороженой рыбой.
Рыба так рыба – легкомысленно подумалось нам – что ж тут особенного. А это «особенное» мы очень скоро почувствовали на своих спинах и плечах.
Было не важно, какой рыбой были заполнены эти рогожные кули, но их замороженные плавники и хвосты кололи так беспощадно через мешки и наши спортивные костюмы, что казалось, эта бывшая живность отыгрывалась на наших спинах за свою безвременную кончину. Мы на ходу обменивались эмоциями:
– Как же я с такой спиной пойду на тренировку?
– Прошлый раз овощи разгружали: морковки наелись, и капуста такая сочная была… животы, правда, сильно раздуло…
– Это что – овощи! Нам один раз довелось «катать» селёдку, так один бочонок оказался разбитый… Паровоз подошёл к водокачке заправляться, а там воды – ни капли: мы всю выпили!
Что нас подгоняло: рыба своими колючками или космический холод рефрижератора и морозильных камер, но работали мы бегом, без остановок и перекуров, так что предмайский рассвет и наш наниматель приятно поразились, что вагоны опустели, а их содержимое переместилось куда надо и там аккуратно уложено.
– Ну, ребята, да вы просто герои труда!
– Как бы ваша устная оценка нашей скромной работы не заменила или не повлияла на размер материального вознаграждения.
– Да что вы, дорогие мои! Я своих штатных грузчиков не могу дубиной заставить разгружать эту «колючую проволоку», как они называют мороженую рыбу. Так что получайте по высшему тарифу, да ещё и с премиальными!
Глава 10. Кабацкое застолье
Близость первомайских праздников волновала и заставляла ребят группироваться по интересам для проведения оных. Станислав Логинов, гитарист и комнатный песнопевец, Владимир Пьянков – мастер художественного чтения и конферансье нашей самодеятельности. Есть такой анекдот: почему милицейский наряд состоит из трёх человек? Ответ: один милиционер умеет читать, другой писать, а третьему очень приятно находиться в интеллигентной компании. Вот, примерно, таким «третьим» и был я. Хотя надо признать, что и физическая культура не была изгоем у интеллектуалов.
На экстренном совещании мы деловито обсудили наши финансовые возможности. Стасу, у которого родителей не было, прислала денежный перевод сестра, которая только что окончила медицинский институт, получила работу и вышла замуж за Кузьму. Стае с большой радостью принял деньги, но долго не мог успокоиться из-за «Кузьмы», что-то уж очень неблагозвучное слышалось ему в имени его нового родственника. Вовочку осчастливил денежкой его дедушка, так как его maman только что вышла замуж и ей было пока что не до своего, уже взрослого, первенца. Я же обрёл свою финансовую состоятельность «своим горбом». Рассудив, решили: кабак!
