– Собирайся на выход. Приведи морду в порядок, причешись… У тебя свидание с дамой.
При этих словах Давидович подскочил на лежанке как мячик.
– С какой дамой? Что за безобразие! Я должен знать с кем иду на встречу?!
Но охранник захлопнул перед носом Ромуальда Львовича, обитую железом дверь, и вопрос повис в воздухе.
Читать Чернухе больше не пришлось. Давидович бегал по камере, на ходу приглаживая густую по краям и скромную на темечке шевелюру, и донимал Николая Васильевича вопросами и восклицаниями:
– Хотел бы я знать, кто хочет меня видеть! Моя первая жена забыла, как меня зовут. Она давно в Кракове с польским дельцом Замашаньским. Верите, я же сам их и познакомил?! Вторая в Петербурге. Бедная Роза. Там двое моих деток… Когда закрыли границу в Бологое, я даже не мог помочь им материально! Третий раз я женился на Западе, за границей… Какая это была женщина! Сама водила «линкольн» и имела негра в прихожей. Мы были счастливы не меньше недели, а потом миссис Гольд решила, что мы возьмем в семью девять малюток из Северной Кореи. Я тут же сел на самолет. Заявление о разводе послал почтой…
Войдите в мое положение – я отец девяти косоглазых. У кенл, слава Богу, своих шестеро по разным городам. Этих тоже надо помочь вырастить…
Нет, миссис Гольд не приедет смотреть на меня. Ока мне написала жестокое письмо из Каира. Она вышла замуж за египетского еврея, и тот согласился усыновить девять желтых малюток. Стоит ли удивляться!? Ему в Египте легче прокормить девять корейцев, чем мне в Москве кошку. Я же не мог тогда знать, что меня посадят на казенный паек…
Последние годы я уже не женился. Не скрою, с женщинами встречался. Вы же понимаете, я нормальный мужчина к все такое… Но встречался исключительно с замужними. Они не имели на меня видов, и нам было хорошо.
– И вам не было стыдно? Ведь эти женщины обманывали своих мужей? – не выдержал Чернуха.
– Вы с ума сошли?! Я встречался с женщинами, чьи мужья так далеко ушли в политику, что давно забыли, какого они полу. Я просто помогал своим приятельницам легче пережить одиночество…
Железная дверь снова открылась, и Давидовича, продолжавшего делиться своими воспоминаниями, уже вели по тюремному коридору. Когда дверь камеры глухо закрылась, Николай Васильевич, оставшись один, улыбнулся впервые за много месяцев своего заключения.
А приключения Давидовича становились все невероятнее. В кабинете начальника тюрьмы он получил свое платье. Костюм стал Ромуальду Львовичу великоват и висел на нем как на вешалке. Из синей полотняной рубашки жалобно торчала сильно похудевшая сморщенная шея. Но как никак это был настоящий костюм и настоящая рубашка. Давидовича подвели к зеркалу. Заключенный внимательно осмотрел себя с ног до головы.
– Род Давидовичей должен гордиться моим поведением, – вздохнул Ромуальд Львович. – Что они сделали со мной?! И нее за то, что я не поменял фамилии предков.
Глаза Давидовича отвыкли от яркого солнечного света л, оказавшись за воротами тюрьмы, он щурился. Охранник, в шинели без погон, держал открытой дверку белого «полонеза». Второй военизированный извозчик, сопровождавший Чернуху I? Кремль, уже сидел на заднем сидении. Давидовича посадили туда же. Охранник сел рядом. Давидович оказался между двух конвоиров. Автомобиль набрал скорость и, прыгая на ухабах, помчал прочь от тюрьмы. За рулем сидел мистер Ройс.
Давидович крутил головой, он был в замешательстве. Больше всего его насторожил разговор с начальником тюрьмы, тот предупредил:
– Можете болтать обо всем, что придет в вашу голову, не если проболтаетесь, что сидите не один, – вам конец!
«Полонез» мчал, не разбирая дороги. Мистер Ройс, будучи всегда аккуратным водителем, сегодня не узнавал себя. Еще бы! Мистер Ройс влюбился. И удивляться тут нечему, мистеру Ройсу приходилось много перемещаться по свету и заводить длительные, обременяющие связи он не мог, да и не хотел. Но Кристина! Это совсем другое дело. Перед такой девушкой, наверное, и Папа Римский мог поиметь греховные мысли… – думал иностранец. Как она непосредственна. Прямо дитя. А глаза… Мистер Ройс с трудом остановил машину. Жутко завизжали тормоза. Еще секунда, и он бы врезался в летающую тарелку, которая так и торчала здесь в окружении зевак и сторожа с берданкой. Трехметровый болван пристально посмотрел своими щелками на мистера Ройса, но с места не сдвинулся.
Ройс дал задний ход. Пришельца он успел сфотографировать еще в первый день приезда в Москву и больше им не интересовался.
«Полонез» объехал толпу зевак и через десять минут, промчавшись по Москве, остановился возле интерклуба.
Ройс шел впереди. Давидович с конвоирами за ним. Перед пресс-залом Ройс вынул из кармана две упаковки заокеанской жвачки и протянул конвоирам. – Посидите тут с гардеробщиком, пока будет проходить встреча.
– Нам приказано следовать за заключенным неотступно. Мистер Ройс вынул еще две упаковки жвачки:
– Вы нас будете видеть.
Аргумент подействовал, и конвоиры остались возле гардероб уселись у курительного столика так, чтобы не упускать из виду заключенного и иностранца.
Мистер Ройс повел изумленного Давидовича с уверенностью человека, хорошо знавшего каждый метр здешнего пространства. За столиком у окна сидела Маша Невзорова в кокетливом, но немного спортивном свитере. Кокетливость его заключалась в том, что воротник и одно плечо были специально недовязаны. Этот свитер мистер Ройс вчера подарил своей возлюбленной…
Маша встала навстречу мужчинам.
– Знакомьтесь, – галантно поклонился мистер Ройс, – Это известный еврейский патриот Давидович, а это очаровательная Кристина – скандинавская журналистка. Она хочет сделать интервью с вами для одной европейской газеты. Интерес к вам, как видите, перешагнул границы.
Для проведения этой встречи, божешь мой, мне пришлось обратиться к самому президенту!
Маша усадила Давидовича к окну, Сама села напротив. Девушка разглядывала Ромуальда Львовича и не знала, с чего начать. Ройс догадался, что ей нелегко.
– Я немного поболтаю с приятелем, – сообщил он, проявив удивительный для его натуры такт.
Ромуальд Львович, разглядев журналистку, приосанился и выпятив тощую грудь, собрался красочно рассказывать ужасы тюремной жизни, но Маша перебила его:
– Я к вам от друзей из Петербурга. Вам кланяется ваша вторая супруга и девочки. Вас ценят и уважают в новой Еврейской партии. Мы не станем требовать смены вашей благозвучной фамилии. У вас будет дом и работа.
– Не совсем понимаю, как я смогу исполнять должность в Петербурге, сидя в Московской тюрьме? – искренне удивился Давидович предложению девушки.
– Если дело только в фамилии, согласитесь подумать… Вас выпустят, а мы поможем вам перейти через границу.
– Милая девушка, я хоть и сижу в тюрьме, но поверьте слову мужчины, уголовником никогда не был. Тайные переходы через границы, побеги, все это не кажется достойным для персоны в моем положении и возрасте. Но, если вы сумеете помочь моим крошкам… Как они там, не голодают?
– Нет. Они в полном порядке. Роза Михайловна работает в горсовете и имеет приличный паек. Мясо получает раз в неделю.
По тому, как Ромуальд Львович проглотил слюну, Маша поняла, что он голоден,
– Вас плохо кормят?
– В тюрьме, милая девушка, вообще редко кормят хорошо, а когда приходится делить порцию на двоих, совсем не сладко.
– Так вы не один?! – Маша была настолько поражена этим открытием, что даже схватила стул и передвинулась к Давидовичу.
– Мне запретили говорить об этом, под страхом смерти…
– Я вас умоляю. С вами же человек. Как ему смогут помочь, если о нем ничего неизвестно!
– Милая девушка, вы я вижу, такой же журналист, как я доктор. Если решили изображать журналиста, так хоть для вида раскройте блокнот и что-нибудь пишите.
Маша густо покраснела. В смущении она была прелестна. И Ромуальд Львович не устоял:
– Со мной сидит второй политический. Он сидит уже давно. Больше года. Он располагает какой-то тайной – за это его и держат. Он такой же преступник, как и я. Приличный честный человек. Инженер.
– Фамилия вам известна?
– Фамилия у него мрачная – Чернуха. А зовут Николаем Васильевичем.
Маша заметила как мистер Ройс возвращается, лавируя между группами писак.
– Милый, добудь что-нибудь съестного для товарища Давидовича. У них там с питанием слабовато.
– Божешь мой! Дорогой мой Ромуальд Львович, как я сразу сам не догадался. Я сей момент.
Оставшись снова наедине с Давидовичем, Маша спросила:
– Я хочу знать, как бы вы отнеслись, если я попробовала бы организовать вам и вашему товарищу побег?
– Насчет себя могу заявить твердо – выйду из тюрьмы только юридически оправданным. Это принципиально для меня. Считаю менять фамилию по национальной конъюнктуре непозволительной низостью. Мой пример должен показать это другим.
