По мнению Акежана, эта идея созрела у президента еще в то время, когда он на заре своего существования в качестве председателя Совета Министров Казахской ССР сам то ли в порыве искренней преданности, то ли в расчете на ответную благодарность написал Динмухамеду Кунаеву полное сыновней преданности письмо. Там среди прочего были и такие смелые слова: «Я ваш сын!»
Как бы то ни было, но, ясное дело, «ноги» у этой идеи росли из советских времен. Так вот, из рассказа Кажегельдина складывалась следующая история.
Несколько месяцев тому назад «хозяин» пригласил премьера на дружеский ужин в свое личное охотничье хозяйство «Карачингиль». Акежан приехал не чинясь. Построенные в горах несколько новеньких финских домов, недавно собранных из хорошо просушенного и обработанного бруса, впечатлили его. По дороге Кажегельдин разглядывал их. Чистенькие, беленькие двухэтажные домики с деревянными крылечками. Искусственное озеро, вырытое посреди долины. Гаражи для джипов. Вооруженная охрана. Все чин чинарем.
Челядь встретила приветливо. Быстро разместила в одном из таких домиков. В казахских юмористических народных историях есть такой смешной персонаж – Алдар Косе. Похожий на него управляющий, круглый, как колобок, повел Кажегельдина в баньку, где уже собралась теплая компания во главе с хозяином.
В баньке, что стояла прямо на берегу быстрой и прозрачной горной речки, тепло и весело. Вне, так сказать, официальной, политической жизни президент – хороший хозяин, веселый собутыльник, компанейский человек. Умеет пошутить, любит играть на баяне, распевать душевные советские и русские песни. Короче говоря, вовсе не сухарь. Жизнелюб. Так что обстановка здесь была располагающая. И все оживились, когда на пороге сауны нарисовался и премьер в белом халате и белой войлочной банной шапочке с национальным орнаментом.
Народ на полках подвинулся. Дали место Кажегельдину. Лица все знакомые. Из ближайшего круга. Вот Булат Утепуратов, плотный, с усами человек, который может достать для шефа все на свете. За характерный нос ему в этом кругу дали прозвище Утенок. Рядом на полке потеет, пыхтит, трудится Темирхан Досмуханбетов по прозвищу Чубчик. Из старой гвардии здесь и серый кардинал, бывший правоверный коммунист, а ныне первый помощник президента Нуртай Абытаев по прозвищу Молчун.
А вот и гэбист, генерал Нартай Датбаев. Рядом с шефом – Жук (Шабдарпаев).
Чубчик, красный, весь в поту, говорит:
– Ну, что это за баня у финнов? Сидишь тут, как дурак, потеешь. Только время тратишь.
– Может, надо поддать? – спрашивает компанию генерал.
– Жарайда! О, кей! – только и произносит Молчун.
– Пожалуй, надо! – отзывается откуда-то сзади с верхней полки лежащий Хозяин. – Эй, мальчик! – обращается он к председателю Комитета национальной безопасности. – Поддай! Водичкой!
Тот опрометью бросается к двери парной. Через минуту шипит, закипает на камнях чистейшая горная вода. Пар горячей волной ударяет в стороны. Заполняет пространство. Кидается к потолку. А потом начинает медленно оседать вниз, обжигая обнаженные тела.
– Ты, черт! – первым не выдерживает этой жары сам Хозяин. Он сползает сверху вниз. И выходит из парной. Следом тянутся и остальные.
– Делать пар – это искусство! – наставительно говорит «ноль первый», сидя уже за столом в чайной комнате. – Это тебе не просто взять и плеснуть!
«Почти все здесь!» – думает Кажегельдин, молча наблюдая за «старой гвардией». Лица, не особо отмеченные печатью интеллекта. Но зато свои. Проверенные. Некоторые еще со времен Караганды. Вместе они прошли длинный путь борьбы за власть. Теперь могут и расслабиться. Пошалить. Даже дать друг другу прозвища. Говорят, оно есть даже у самого. Его между собой они зовут, кажется, Бабуин.
«Но зачем же все-таки он позвал меня? Не чаи же распивать…»
Выяснилось это гораздо позднее. После того как хорошо поужинали и выпили немало. После того как сам Хозяин взял баян и спел на бис: «Парней так много холостых на улицах Саратова…» Хорошо так спел. Душевно.
Вот тогда-то, отложив баян в сторону, сам и завел разговор, для которого, собственно говоря, и позвал своего премьер-министра-реформатора. И заговорил он не о приватизации, в которой каждый из здесь сидящих хотел урвать кусок пожирнее. И не о внебюджетных счетах за границей, в Лозанне, на которые поступали взятки за передачу лакомых кусков иностранным фирмам. А заговорил он о грядущих выборах, которые могли подвести черту под этим «пиром во время чумы».
– Акежан Магжанович! – напрямую спросил шеф. – Скажи мне такую вещь! Тут ходят слухи, что ты на выборы собрался? Президентом хочешь стать? А? – Бабуин хитро сощурился, заглядывая ему в зрачки своими сделавшимися узкими, как щелочки, острыми глазами. – Почему? Тебе чего-то не хватает?
– Да нет! Ну что вы! – собирая серебряной вилкой с фарфоровой китайской тарелки конскую колбасу чужук, ответил Кажегельдин, опуская упрямую черноволосую голову. – Какой из меня президент? Это все вранье!
Он знал о том, что шеф еще с советских времен придерживается в таких делах средневековых обычаев. Устроить совместные попойки. И, напоив человека до изумления, слушать, что он будет нести, когда водка развяжет ему язык. А потом делать выводы. Так поступали русские цари. Такие застолья делали генсеки. Так учил его выискивать отступников среди своих и Кунаев. Поэтому Кажегельдин заранее был готов к «душевному» разговору. И не стушевался.
– Ну, если вранье, тогда что нам мешает сейчас договориться? – пьяно ухмыльнулся «ноль первый». И сам себе ответил:
– Ничего не мешает!
Откуда-то из-за спины ему протянул синюю папку Чубчик. «Ноль первый» достал листок белой бумаги.
– На вот, подпиши!
– Это что?
– Почитай! И подпиши! – настаивал визави.
– Сейчас?
– Да, сейчас!
Кажегельдин вчитался в письмо и, мягко говоря, по-русски опешил. Это была такая пионерская клятва. Что он такой-то, верноподданный президента получил от него все, что возможно получить: должности, деньги, звания, награды. И поэтому клянется клятвой верности в том, что никогда в жизни он не замыслит такого, чтобы препятствовать президенту в чем бы то ни было. Никогда не будет покушаться на его место. На его должность, на его звание отца нации… И так далее и тому подобное.
Дочитав до конца изобилующее даже орфографическими ошибками такое чудное послание – клятву верности, Кажегельдин отложил листок в сторону и со свойственной ему простотой и ясностью сказал, мотая упрямой головой:
– Нет, я это подписывать не буду! Это какая-то средневековщина. Я что, раб какой-то? – и еще раз, отодвинув листок, добавил:
– Нет, я это подписывать не буду! Тем более под диктовку.
– Тогда сам пиши! – пьяно настаивал шеф.
– И сам не буду! – упрямо качнул вперед голову, словно собираясь бодаться, премьер.
Видимо, Хозяин понял, что проиграл этот раунд. Он выдохнул перегаром. Налил себе в фужер водки:
– Ну, тогда давай выпьем, Акежан! – как-то даже слегка угрожающе произнес он.
– А вот выпить могу! – Кажегельдин встал. Они со звоном чокнулись хрустальными фужерами. Махнули разом. Кажегельдин аккуратно поставил свой бокал на стол. А президент шваркнул свой на пол так, что осколки полетели по углам. И неожиданно резко пошел, покачиваясь, к двери.
Премьер посидел-посидел в опустевшей чайной комнате, слушая, как гудят за дверью голоса. Понял, что спектакль окончен. И стал собираться на выход…
Вот об этой истории с «письмом верности» и напомнил Амантаю зять Хозяина. И это напоминание отозвалось тревогою в сердце молодого министра. Так что, когда Рахат ушел, он крепко задумался о происходящем. Ему уже намекали пару раз о том, что его непосредственный начальник впал в немилость. Намекал старый аппаратный волк – Чубчик. И так укоризненно, понимающе смотрел на Амантая, что тот кожей чувствовал неладное. Ведь в политике прямо, в открытую редко кто решается говорить. Особенно о том, что ему надо сделать свой выбор. С кем он? С премьером-реформатором? Или с ними? С командой Хозяина. Отсюда и выводы будут делаться.
Амантай Турекулович оделся и вышел на улицу. Вдохнул прохладный осенний воздух. Как хорошо здесь, в самом центре Алма-Аты.
За квадратным кубом Дома правительства прекрасный парк. Деревья самые разные. И хвойные, и лиственные. Все посажено с любовью, все дышит красотой и покоем. Умели люди украшать жизнь. Делать комфортной.
Скоро зима. А пока по осенним асфальтированным дорожкам можно гулять без препятствий.
Откуда-то потянул легкий ветерок. С ближайшего дерева веером сорвались вместе с серой стайкой воробьев сухие листочки.
Он прошелся еще немного. Дождался у выхода из зеленой зоны своей машины. Сел в синий БМВ седьмой модели не на заднее сиденье, как обычно, а почему-то вперед. Рядом с верным Ерболом. Охранник снаружи недовольно захлопнул дверь. Ведь это явное нарушение инструкции. Но ничего не сказал. Устроился сзади…
