– А это вообще не твоя проблема! – повысила голос Лелька. – Он что, суперпринц? Это ему негде жить, а не тебе. Кончай геройствовать. Пусть ищет квартиру, работу, что там
еще…
– Расслабься, я с ним уже расплевалась, – остановила я ее, – и причем, ты будешь ржать, вовсе не из здравого смысла. Прикинь, он у моей мамани занял бабки – и свалил. Но
в й о «о
в
^ она у меня, сама знаешь, недоверчивая, поэтому бабки ему хоть и дала, но взяла в залог его портфель. Правда, заглянуть туда не догадалась. Думала, там ценный веник лежит или золота пять кило.
– А потом, когда он бабки не вернул, обнаружила там три куска хозяйственного мыла и полотенце с надписью «Ноги»? – весело предположила Лелька.
– Хуже, Лель. Нет, ты только прикинь: открывает моя мама Женькин портфель, приговаривая: «Там наверняка его паспорт лежит. Сейчас в милицию позвоню, заявление напишу, чтоб жулика поймали и на двадцать лет посадили», а там…
Скворцова подалась вперед:
– Ну?!
Я выдержала эффектную паузу.
– А там лежат три пары моих трусов!
Секунду Лелька молчала, а потом села на корточки рядом со мной и заскулила:
– Твои трусы?! Он их что, носил? Целовал на ночь? Нюхал их, что ли?!
– А я знаю? Сама в осадок выпала, когда увидела. А уж мамино лицо даже описать не могу… В общем, бабки он вернул только через месяц. Когда за портфелем своим явился. Хотя, нет, не за портфелем. Он явился к моему папе просить моей руки и
сердца.
– О…
– Ого. Прихожу я домой после работы, открываю дверь и вижу картину: на кухне сидит мой батя. Лицом суров, как Александр Карелин перед боем. Молчит. В прихожей стоит моя мама. В слезах. Я тоже стою, ничего не понимаю. Только одно чувствую: в сортир срочно надо, иначе просветления не достигну. Но в сортир я зайти не успела, потому как услышала Женькин голос: «Дядя Слава, я люблю Ксюшу и прошу вас разрешить ей выйти
>3
«о I
>3
3
н
«о
ч
3
"5
*3
й о «о
за меня замуж!» Я сначала думала, что у меня переутомление и глюки. Потом поняла, что ни фига. А тут мама голос подала: «Нет, Слава, не разрешай! Он прохиндей и извращенец!» Меня почему-то никто не спросил, хочу ли я замуж за фетишиста Женю? Ну да ладно. Стою, дальше слушаю. Женька, что характерно, меня не видит. А папа бороду в кулак взял, как Иван Васильич в том фильме, и говорит: «Ксюха – баба взрослая. Я за нее ничего не решаю. Ты у нее спрашивай. А что касается меня… » Тут, Лельк, такая пауза повисла…
– Верю. Папу твоего прям как живого щас вижу…
– Спасибо. Можно подумать, он помер, тьфу-тьфу-тьфу. Ну вот, молчит он, а я трясусь как Паркинсон. Потом папа говорит: «А что касается меня, то если она мне хоть раз на тебя пожалуется, я тебе, сынок, не завидую. Ксюха мне в последний раз жаловалась, когда ей десять лет было. Ее тогда мальчик на физкультуре в живот ударил… В общем, попусту она ко мне не придет, учти. И одного ее слова мне хватит. Ты все понял?» Уж не знаю, что там собирался ответить Женька, но я решила, что мне пора выйти на сцену. И вышла. Как царица грузинская Тамара. И говорю: «Я тут краем уха слышала, что меня замуж зовут. Так вот: замуж я не собираюсь. Там хреново кормят, я помню. И уж тем более не пойду за того, кто у меня трусы тырит. Это неинтеллигентно».
Скворцова прикурила новую сигарету.
– Батя у тебя что надо. Всегда его уважала. Другой бы на его месте еще и в табло бы Женьку накатил.
– Я тоже папу люблю, – кивнула я. – Если бы не он… Но дело не в нем. А в том, что я пришла к тебе на свадьбу с целью жениха найти, а тут только Марчел да дядя Митя какой-то нев-
нятный. И я расстроилась, Ольга Валерьевна. Изрядно, между прочим.
– Да иди ты! – отмахнулась Лелька. – Нашла где жениха искать. Ты это… Пока не рыпайся. Не хватай всякое дерьмо. Я скоро в Отрадное перееду, к тебе поближе, тогда и займемся поисками, хочешь?
– Не хочу, – улыбнулась я. – Ты мне найдешь, пожалуй.
– Найду, – согласилась Лелька. – Во всяком случае, трусы он у тебя переть точно не станет.
И мы пошли пить дальше.
Конечно, я Лельке не все рассказала, справедливо полагая, что за некоторые подробности она меня будет ругать, презирать и долго жалеть. Например, я умолчала о том, как мне пришлось познакомиться с матерью Женькиной дочери.
Я вечно вляпываюсь в идиотские ситуации. Но в такую – еще не приходилось.
– Ксенечка… – Лицо Женьки выражало мировую скорбь и нечеловеческую муку. – Ксенечка, мне очень нужна твоя помощь. Прямо не знаю, что делать…
– Что случилось? – Я отложила в сторону калькулятор, с помощью которого производила нехитрые математические действия, наивно полагая, что на дисплее высветится ответ, как прокормить семью из трех человек, включая безработного Женю, на пятьсот рублей в неделю. Вместо ответа там почему-то выскочило число со знаком минус.
Женька поднял на меня серые глаза, в которых били через край скорбь и мука, и, помявшись, сказал:
– Дочка моя, Лизонька… Она больна очень. Тамарка, мать ее, звонила мне сегодня. Сказала, что Лиза в больнице лежит с жуткой аллергией. Отек спинки у нее.
– Отек Квинке, – машинально поправила я. – Дальше что? Женька похрустел своими длинными пальцами и закончил:
– Деньги на лекарства нужны. Очень. Девочка умереть может. А мне взять негде…
Я тяжело вздохнула.
– А я что – дочь банкира? Ты прекрасно знаешь, сколько я сейчас зарабатываю. Сама вторую неделю с температурой тридцать девять на работу ползаю, чтобы мы все тут с голоду не подохли. И лечусь только аспирином. На другие лекарства денег нет. Чем я могу тебе помочь?
>з «о
I
>3
3
н
«о
Ч 3
"5
Сожитель добавил в глаза тоски и скорби, хотя, казалось бы, куда уж больше-то? И прошептал:
– А у соседей занять не можешь? Мне всего-то полторы тысячи нужно. Я отдам. Буквально через пару дней. Ты ж сама мать, должна понимать, каково, когда твой ребенок болеет, а ты ему помочь не можешь.
Я посмотрела на Женьку в упор.
– А чем ты думал, когда ребенка заделывал, а? Что тебе тупо впишут в паспорт «Смирнова Елизавета Евгеньевна, год рождения двухтысячный» – и на этом все? Думаешь, почему, когда у меня Андрюшка болел, я думала, где заработать, занять, спереть
с* в й о «о
в
^ необходимые на его лечение деньги, но мне и в голову не приходило у кого-то просить? А потому что это мой ребенок. Так вышло, что теперь он только мой. У тебя разве друзей нет, что ты ко мне обращаешься?
Женька покраснел.
– Есть у меня друзья. В Ростове-на-Дону. Я же в Москве год только. Ты ведь знаешь, я с отцом жил, пока мать в Москве устраивалась…
– Отлично. А Тамара что, тоже не москвичка?
– Москвичка…
– Ну вот и отлично. Пусть она и занимает деньги. Я-то тут при чем?
Женька рухнул на диван и закрыл лицо руками.
– Она уже в такие долги влезла… На работе заняла, у друзей, у родственников… Лизонька очень, очень больна. Прямо сейчас я должен поехать в больницу и отвезти полторы тысячи. Ровно столько стоит ампула с лекарством для Лизы… Она умирает, моя доченька…
И я дрогнула. Подошла к детской кроватке, в которой спал мой двухлетний сын, машинально поправила ему одеяльце, погладила по русой головке и молча вышла из комнаты.
Через полминуты я уже звонила в дверь к соседу Севе. Еще через минуту на лестницу выскочила всклокоченная Севкина жена Оксана.
– У вас пожар?
– У нас финансовый кризис. Жуткий. Если можешь, дай на пару дней полторы тысячи, а? Очень надо…
Оксана посмотрела на меня, склонив голову на бок.
– А что случилось, если не секрет? Я опустила глаза:
– Не могу сказать, Оксан. Но через два дня деньги верну, обещаю.
В тот момент я была уверена, что Женька меня не подставит. Соседка еще раз внимательно посмотрела на меня.
– Можешь вернуть через неделю. И вынесла мне деньги.
Я вернулась к себе и протянула Женьке три бумажки по пятьсот рублей.
– Возьми. И езжай в больницу. Деньги надо вернуть через неделю максимум. Сможешь?
Женька подскочил как мячик.
– Ксюх… Спасибо! Ты меня так выручила! Верну через два дня, как обещал! Спасибо, родная моя! Дай Бог тебе здоровья! Я скоро вернусь.
Он не вернулся.
>з «о
I
>3
3
н
«о
Ч 3
"5
Ни в тот день, ни на следующий, ни через неделю… На восьмой день Женькиного отсутствия я пошла к маме на поклон. Просить взаймы. Чтобы вернуть долг Оксане.
Мама взаймы дала, но сурово поинтересовалась, каким образом я ей эти деньги верну.
Хороший вопрос. Я сама не знала. Но ответила, что верну непременно, в самое ближайшее время.
с* в й о «о
в
Голова шла кругом. По моим меркам, долг был огромен. К тому же снова заболел Андрюшка. Нужны были лекарства. А денег не было. Я попросила у начальника месячную зарплату вперед и еще пятьсот рублей в счет следующей. Он посмотрел на ^ мое зареванное лицо, дал мне три тысячи и добавил, что тысячу я могу не возвращать.
