Отец Амеди оказался очень приятным, тоже молодым; огромным, горбоносым, черноволосым, с легкой сединой на висках; раньше он работал медбратом на «скорой», рассказал про него Маттиас, потом увидел что-то такое и пришел к Богу; «о чем была проповедь?» спросил Маттиас – отец Амеди пересказал – говорил он очень ясно, выразительно, простые очень вещи в проповедях, типа: «И вот сегодняшний день прожит, и мы можем просто прийти домой, поужинать, послушать наших близких, не отказывать им в своей любви; не нужно вообще отказывать никому в любви – она не деньги, от расхода её становится всё больше…» – будто надписи на открытках; «что-то такое» – «хорошая» – «да, людям вроде понравилось… хотя я каждый день что-то такое говорю» – видимо, он волновался за свои проповеди, вот брат Маттиас и спросил; и Дэмьен сразу же вспомнил о Тео; что делает Тео сейчас; не проспал ли он утром мессу – из-за разговоров с попутчиком, отцом Макнейлом он забыл позвонить, а потом заснул в поезде, и проснулся, а телефон разрядился – он забыл выключить интернет; в любом случае, на мессу в университете можно сходить еще вечером; а сейчас, наверное, Тео пошел в столовую, набрал булок с корицей, карамелью и орехами пекан на ночь – он ел по ночам, когда работал, сладкое, а свежую выпечку собственного производства в столовой продавали с шести утра до позднего вечера – как я потом, после выпуска, буду жить без университетской столовой, шутил Тео; а потом… Дэмьен не знал, что делал Тео, когда оставался один… рисовал новые комиксы? читал Агату Кристи? уходил гулять по университетскому парку? играл с кем-нибудь в покер? смотрел самое последнее европейское кино с кинофестивалей? пил сам с собой «Джемесон»? танцевал сам с собой, прыгая под отличный бит? складывал пазл в тысячу кусков с каким-нибудь европейским замком или шедевром живописи? шел в клуб и танцевал там с кем-нибудь? шел в клуб и слушал какую-нибудь новую британскую группу? шел в паб и там напивался? читал на кровати или в часовне, открытой круглосуточно, Розарий? просто спал? покупал винтажные кеды и часы на eBay?.. Маттиас посмотрел еще раз на часы, и Дэмьен подумал, что, наверное, это семейная реликвия – дедушкины там, военная награда; хотя легко было представить Маттиаса мальчиком-звездой; без родственников каких-либо, без прошлого; присланным на землю в помощь ангелом сродни Ричи, только рангом пониже – рядовым, медбратом, уборщиком, выполняющим желания и разгадывающим математически головоломки.
Отец Амеди угостил их кофе – кофе он заваривал прямо в чашке, специальный мелкий помол; кофе и кофе, из большой стеклянной банки с плотно закрывающейся крышкой; молол он дома; из ящика стола извлекался чайник, прозрачный, с подсветкой, в котором вода завораживающе булькала, воду наливали из-под крана в рукомойнике, чашки были красивые – темно-зеленые снаружи, коричневые внутри; у нас тут в сакристии чего только нет, – доставая сахар, сливки, мед, всё в этой зелено-коричневой посуде, – сказал отец Амеди, – коньяк? – нет – замотали головой Дэмьен и Маттиас – ну как хотите, а то холодно уже, осень; после кофе Маттиас, наконец, повел его, как и мечталось, в путешествие по Собору, взял из бездонного ящика стола – у нас там еще бита есть и дробовик – ну, всякое бывает, людям помощь бывает иногда не на словах, а на деле – фонарь – на манер средневекового, с окошками, с огромной оплывшей свечой внутри. «Зажигалка, если погаснет от сквозняка, в кармане – нет ничего лучше старых добрых свечей. Я хочу просто показать Вам размеры, мне так нравится смотреть на лицо человека, наконец, осознающего, что такое Собор, а всякие подробности Вы утром рассмотрите»; большие боковые нефы с боковыми алтарями были погружены в полный мрак, такой живой, дышащий, будто лесной; только изображения Марии и Иисуса были подсвечены, картины Рафаэля – будто живые лица выступают из темноты, словно Мария и Иисус идут к тебе навстречу по Собору, держа у лица по такому же фонарю со свечой, как у Маттиаса; по остальным помещениям Маттиас шел и щелкал выключателями; они шли и шли по залам и классам для воскресной школы и парадных приемов, костюмерной, репетиционной, столовой, кухни; и под ними будто качалось море; лестницы винтовые на хоры к органу и выше – к колоколам – и выше – на крышу – прямой выход, на плоскую площадку; по небу летели облака и то открывали, то скрывали круглую луну, белую, серебряную, жемчужную, невозможно далекую, надменную, испанскую королеву; вокруг громоздились шпили и купол, всё выше и выше; будто сидишь среди города загадочного, или леса, или среди исполинских мачт; «иногда мы все дружно сидим на крыше, на этой площадке, когда у кого-то день рождения, едим торт и курим; сидим и смотрим на город; это страшный секрет; священники Собора не должны так хипповать»; и, наконец, библиотека – Маттиас сразу извинился за бардак, но всё равно Дэмьен не ожидал такого завала – это было как в фильмах про полицейские архивы – куча бумаг под потолки – в эпоху цифры-то: книжные шкафы из разных эпох, от резных барочных, в немыслимых завитушках и деревянной мозаике, английских застекленных на замках и с бронзовыми накладками, до простых некрашеных икеевских; такие же – из всех европейских гостиных – ампир, классицизм, барокко, арт-нуво, даже плетеные – стояли кресла и столы – будто сначала эта комната, вернее, комнаты – их было три, арки без дверей – были изначально складом антикварного мебельного магазина; а потом туда еще перевезли чью-то библиотеку – несколько чьих-то библиотек; и теперь везде стояли, лежали книги, переваливались, громоздились, заполняли комнаты до потолка, до предела; ступить некуда в самом прямом смысле – будто никто и не собирался заглядывать сюда вообще никогда – пусть лежит и лежит; ура, куда-то влезло. Помимо книг, здесь были папки, карты, схемы, чертежи, какие-то картины, потемневшие от времени, стопки журналов, подшивки газет; Дэмьен никогда такого не видел, такой массы вещей, вмещенных в столь небольшое для массы пространство; это был даже не чемодан Тео – «Тео, зачем тебе на два дня три рубашки и два свитера и три футболки – два дня всего, Тео!» – то, на что смотрел Дэмьен, вообще было немыслимо.
– Часть еще в подвале; там две комнаты под хранилище отведено, но работать там нельзя, там именно хранилище; есть стул и стол, но не более; там все средние века и Просвещение, например, Энциклопедия французская; здесь только самые последние поступления, в основном, за последние пятьдесят лет; а в подвале акклиматизаторы стоят; отец Дэмьен настоял, чтобы сделать там книгохранилище; епископ бесился ужасно, такие расходы, мол, зачем это всё нужно Собору – своя библиотека; отдать городской – пусть парятся с оборудованием, хранением, формулярами; но отец Декамп был непреклонен – книги Собор не покинут; эта такая же ценность, как и дарохранительницы и иконы – книги… У нас часто люди берут книги читать, из прихожан, отец Амеди записывает, кто что взял и когда, божится, что всё возвращают. Но так чтобы сидеть и работать с библиотекой, составить каталог, посчитать, хотя бы составить всё на полки… гм… мы первые дни составляли, потом полки закончились, и стали складывать, куда лезет… выглядит, как комнаты сумасшедшего ученого, только что кошек-франкенштейнов не хватает… согласен. Мы все запустили… Поэтому я так обрадовался тому, что Вы приедете… чисто меркантильная радость… Дэмьен, скажите хоть что-нибудь… – Маттиас отвел фонарь от кип книг и поднял, чтобы осветить лицо Дэмьена. – Формулируете причину для отказа поцензурнее? Или Вы азартны, как мы с отцом Дэмьеном и надеялись, рискнете еще в подвал спуститься?..
Дэмьен же стоял и улыбался и – правда – он слышал Маттиаса – но он слушал книги. Они пока молчали, спали, как дети. Дэмьен был книжник-книжник – книги были его самыми лучшими друзьями, его лучшими вещами, его вдохновением; он любил книги всем сердцем, готов был плакать порой, дотрагиваясь до корешков, от восторга, вспоминая, про что эта книга, или предчувствуя, – он был чернильное сердце, чернильная кровь, чернильная смерть; готов был ехать за нужной книгой хоть на край света, хоть ночью встречаться в закоулке в самом плохом районе незнакомого города; когда он входил в библиотеку или в книжный магазин, книги становились девочками в школьном коридоре, а он – самым красивым мальчиком в школе – девочки пихали друг друга с шепотом: «это он, это он… аххх», и ноги у них подгибались, и внизу живота всё тянуло и теплело, а он шел и улыбался, и этот мир был лучшим из миров; Дэмьен понял, что это его сад; эта брошенная библиотека – его сад; как тот, что был у Тео в Братстве; Дэмьен тоже давно ждал такого вызова, дефанса от жизни. Он обернулся и посмотрел на Маттиаса – тот молчал, подняв золотистые брови, и свет лампы, запах нагретого металла, расплавленного парафина стоял в ледяном воздухе. Дэмьен чувствовал себя спортсменом – на старте; он же бегун – когда не победа залог – а страсть: небо, ветер, воздух; Дэмьен не просто любил библиотеки и книжные магазины – он только в них себя и чувствовал спокойно, защищенным; «на ручках» язвил Тео; с ним всё было в порядке среди книг. Мир был добр к Дэмьену, и ему не нужно было какое-то особое фрейдистское укрытие, зона комфорта; он любил многие места – кинотеатры, галереи, кафе, магазины одежды и музыки, продуктовые, вокзалы, парки, сады, лекционные – но книги давали ему его суперменскую силу, сверхъестественное чувство веры, Бога, порядка, полета, электричества; здесь он был чемпионом, абсолютным, повелителем стихий, здесь он был влюбленным, крылатым; здесь он был счастлив просто от прикосновения к корешкам, от запаха этой особенной книжной пыли, здесь он был «дома»…
