class="p">– Ага, струсил, – засмеявшись, проговорил Юрий
Евдокимович, пожимая Нефедову руку, – это то, что, в
конце концов, вышло из вашего телевизора. Только вместо
программ у нас тот же единый банк информации и ты
можешь составлять себе любую программу. Эта штука
называется УП, то есть универсальный прибор, потому что
у него еще масса и других функций.
Он протянул Нефедову блестящий брусок без всяких
кнопочек.
– Собственно, все это как раз относится к теме нашей
предстоящей экскурсии, – сказал Юрий Евдокимович, –
сегодня я хочу показать тебе один из филиалов банка
58
памяти, как раз тот, что ориентирован на институт
восстановления.
– А что это было? Что такое ты смотрел? – спросил
Нефедов, еще не отойдя от такой прямо-таки невозможной
реальности исчезнувшей картины.
– Это я на себя самого себя молодого хотел взглянуть.
Это был один из последних вооруженных конфликтов на
планете, в котором я умудрился поучаствовать в качестве
сержанта. В этом бою меня, можно сказать, убили. Я был в
таком состоянии, что тогдашняя наука была бессильна. Они
просто заморозили меня и подняли только через пятьдесят
лет. Так что, к сожалению, не все годы своей жизни я жил.
В каком-то смысле, я и сам был подопытным… Так потом и
пошел в этом направлении… А ты ведь еще не завтракал.
Сейчас я закажу…
– А ребята где? – спросил Нефедов, заметив, что
Виктора и Толика уже нет в комнате.
– Пошли искупаться и переодеться. Они живут
поблизости. Позавтракают и за работу.
– А давайте позавтракаем вместе, – предложил Нефедов,
– я сейчас тоже в душ, а ты забирай продукты, зови ребят и
ко мне на кухню.
– Ну что ж, идет! – с удовольствием согласился Юрий
Евдокимович.
Когда минут через десять Нефедов появился на кухне,
Толик, Виктор и Юрий Евдокимович уже расположились
там на кухонных табуретках. Обе створки окна были
распахнуты, так что завтрак предстоял на свежем воздухе.
И вся эта свежесть как бы продолжалась в свежести и
здоровье одинаково молодых, жизнерадостных мужчин.
Юрий Евдокимович был в желтой рубашке. Толик и
Виктор тоже были в светлом и выглядели очень элегантно.
Нефедов, надев после душа белую рубашку с узким черным
галстуком, попал в общий стиль. На плите уже закипал
чайник. На столе были масло, сыр, сливки. Посредине
59
стола стояло что-то накинутое белым полотенцем, но в
кухне разносился такой знакомый, родной запах, от
которого закружилась голова, и в котором нельзя было
ошибиться.
– Это тебе сюрприз от Толика, – торопливо проговорил
Юрий Евдокимович, опасаясь, что Нефедов угадает
быстрее, чем это будет представлено.
– Каравай горячего хлеба! – сразу выпалил Нефедов.
– Ну-у, вот, – с наигранным разочарованием протянул
Толик. – Удиви его…
Он снял полотенце. Круглый каравай поджаристого
деревенского хлеба дохнул забытым теплом русской печи.
Но и это еще не все. Рядом стояла двухлитровая (кажется,
даже на вид теплая) банка парного молока. Нефедов не
удержался, потрогал ладонью и банку, и каравай. Детство,
все детство всколыхнулось в Василии Семеновиче.
– Толик уверял, что ты будешь в восторге, – сказал
Юрий Евдокимович.
– Еще бы! Давайте-ка, я вам молочка налью.
– Ну, уж, нет, – отказался старший восстановитель, – мы
все равно не поймем этого удовольствия, завари-ка нам
лучше свой чай.
Нефедов начал споласкивать заварник.
– Вы как хотите, – сказал Толик, – пейте свой чай, а я
поддержу Василия Семеновича.
Он взял ножик и, еле удерживая в руках горячий
шероховатый каравай, начал резать его, осыпая мелкие,
хрустящие крошки.
– А ведь это даже интересно, – сказал Виктор, с
любопытством рассматривая хромированную вилку, – мы
постоянно работаем над восстановлением всего этого, а
просто так по-житейски попользоваться какой-нибудь
вещью и в голову не приходит.
– Как же вы без этого можете понять человека другого
времени? – заметил Нефедов.
60
– Верно, – согласился Юрий Евдокимович, – понять
трудно. Но восстановление не в понимании. Если бы мы
восстанавливали тебя в соответствии со своим
пониманием, то твое «я» никогда бы не воскресло.
Воскрешать нужно математически точно. Человек для нас
– это формулы и последовательность длинного столбика
многозначных чисел. Природой каждому определено лишь
его индивидуальное, генетическое место, и все эти
возможные человеческие, варианты четко зафиксированы.
Так что, если абсолютно точно создать конкретную
биологическую ситуацию (то есть, одного конкретного
человека), то в это гнездо непременно влетит именно та
душа, именно то «я», которое единственно подходит. Не
прими нас за циников, но, увы, без расчетов человека не
получается.
– А если воскресить меня еще один раз? Какое «я» будет
у двойника?
– Никакого. Твой двойник просто не оживет или не
будет полноценным, потому, что твоя душа уже, можно
сказать, занята, уже использована тобой.
Пока заваривался чай для Виктора и Юрия
Евдокимовича, Нефедов с Толиком принялись за хлеб с
молоком: терпения у хозяина не хватало.
– А что, вкусно, – оценил Толик, – а Василий
Семенович так и вовсе заурчит сейчас от удовольствия.
– Ты еще маслом, маслом намажь, – подсказал Нефедов,
– язык проглотишь.
Самому ему пришлось оторваться, чтобы налить чаю
остальным.
– Слушайте, ребята, а чего вы со мной возитесь? –
пошутил он, охваченный особенной симпатией к ним. –
Опыт воскрешения удался и что я вам теперь, а?
Толик в это время на удивление неумело намазывал
масло на кусок горячего хлеба: масло плавало по ломтю и
капало на стол.
61
– А что, граждане, ведь Василий Семенович прав, – со
значением проговорил он, приняв чересчур серьезное, не
очень естественное для него, выражение, – давайте бросим
его.
– Давайте, – согласился Юрий Евдокимович, – вот
напьемся чаю и пошлем его к чертовой бабушке…
Нефедов на мгновение растерялся, и они прыснули со
смеху. Виктор, к тому же, захлебнулся чаем и потом долго
со слезами откашливался.
– Ну, вас, с вашими шуточками…
Но смеялись не от шуточек, которые и не были столь
остроумны, а от хорошего настроения, от особого теплого
расположения друг к другу. Потом, просмеявшись,
напротив, некоторое время молча и осторожно
прихлебывали горячий чай.
– Знаете, ребята, – заговорил Нефедов, зараженный этой
молчаливой и оттого еще более дружеской атмосферой,
надеясь, что его растроганно заблестевшие глаза, отнесут
на счет горячего чая, – я не могу освободиться от
ощущения нереальности. Лишь отвернусь от окна, как мне
начинает казаться, будто я в своем времени, а вы просто
знакомые или друзья, зашедшие на чашку чая. Мне даже
легче поверить в более фантастическую ситуацию, в то, что
это я в своем времени, а вы – пришельцы из будущего у
меня
