Она поняла, что через час в школу придет инспектор, и поглядела на часы, венчавшие пустой книжный шкаф у стены из пальмовой дранки. Четыре часа. Мисс Иносенсио отошла от стола к окну. В него жаркой волной врывались лучи июльского солнца.
Учительница почему-то взглянула тайком на сад за окном, на полосу кустов и травы, где ее ученики собирались посадить гибискус, розы и другие цветы. Там виднелся старый колодец, давно заброшенный, из которого теперь не брали воду. Мисс Иносенсио взглянула на сад так, словно там кто-то стоял — мужчина, быть может ее возлюбленный, хотя, конечно, там никого не было и не с кем было поделиться тайной, разве что с камнями вокруг колодца, которые как будто шептали ей: «Да, правда, была война. Но ведь мы готовы начать все сначала, ведь готовы...»
А дети слышат их голос? Они смотрели на нее из-за парт, и она уронила зажатый в руке карандаш.
— Вы знаете свои задания? — спросила она, и хор голосов ответил почтительно:
— Да, госпожа учительница.
— И не забудьте, — она нагнулась за карандашом, обращаясь больше к мальчикам, — сегодня мы должны поработать в саду.
Ее слова вызвали веселое оживление. Она не сказала им про школьного инспектора.
Мальчики, шумно топая, уже выбирались из-за парт, вновь охваченные радостным возбуждением, которое испытали на прошлой неделе, когда старый школьный сад был поручен их заботам. «Мы принесем свои лопаты и мотыги, госпожа учительница!» «А у нас есть семена, госпожа учительница! Нам американские солдаты дали». «Мы и колодец вычистим, нам ведь будет нужна вода, чтобы поливать цветы». И мисс Иносенсио предупредила их тогда: «Только не вздумайте пока пить эту воду! Колодец такой грязный, что пользоваться им нельзя». Говоря это, она уголком глаза следила за Леонсио, своим любимцем, который, не спуская с нее глаз, жадно ловил каждое ее слово.
И теперь именно Леонсио первым сказал: «Добрый день, сэр!», когда в дверях возник школьный инспектор — высокий, прямой, с глубоко вырезанными ноздрями. Он пришел раньше, чем она ожидала. Остальные дети поздоровались без лишней робости, и посетитель с улыбкой похвалил манеры учеников мисс Иносенсио.
— Благодарю вас, сэр, — сказала она, краснея.
Леонсио почтительно прошел мимо инспектора и впереди остальных мальчиков спустился с крыльца.
— Они по расписанию должны работать в саду, сэр, — объяснила мисс Иносенсио. — Может быть, вы зайдете, сэр?
Посетитель переступил порог, и солнечные лучи упали на его ботинки и брюки без отворотов.
— Нам скоро пришлют учебники, сэр? — взволнованно спросила мисс Иносенсио.
— Примерно через неделю, — ответил инспектор, обводя взглядом классную комнату.
— А новые доски?
Инспектор заверил ее, что и учебники и доски — короче говоря, все школьные принадлежности и оборудование, о которых она просила, — уже высланы из столицы провинции и прибудут в селение с ближайшим почтовым пароходом.
— Вы отлично тут поработали, мисс Иносенсио, — сказал инспектор.
— Благодарю вас, господин Видаль, — ответила она и со словами: — Разрешите, сэр? — прошла впереди него на крыльцо, закрыв за собой дверь.
— Для начинающей учительницы вы добились отличных успехов, — продолжал господин Видаль.
— Благодарю вас, сэр. Видите ли...
— Я понимаю. Кое-что сделать вообще невозможно.
— Вот-вот, сэр, — сказала мисс Иносенсио. — Конечно, будь я мужчиной... Женщине в такой глуши нелегко, сэр.
Она чувствовала, что ей следует это сказать. Если господин Видаль обнаружит какие-нибудь недостатки в том, как она ведет школу, он не станет судить ее слишком строго. А он мог обойтись с ней строго. Ведь он же инспектор всех школ провинции.
— Разве жители селения вам не помогают? — спросил господин Видаль.
— Я не могу на них пожаловаться, сэр.
— Потом все пойдет много легче и, возможно, по той самой причине, которая сейчас приносит вам затруднения.
Ей были приятны эти слова. Она чувствовала, что производит неплохое, если не просто хорошее впечатление. Он отметит ее и, может быть... нет, нельзя думать сейчас об этом. Ведь она не пробыла тут даже трех недель и вообще только проходит испытательный срок. «И все-таки мне хочется, чтобы обо мне сложилось хорошее мнение», — подумала она, а вслух сказала:
— Вот, например, сад... — в изящной позе она прислонилась к перилам. — Я все продумала заранее, сэр, — добавила она и улыбнулась ему.
—Сад... Так что же?
— Я все продумала, — повторила она. — Как избавить детей от наиболее тяжелой работы — от расчистки. Ведь сейчас, сэр, он совсем как давно заброшенное рисовое поле. Подобная работа по плечу только взрослым.
В классе девочки усердно протирали пол мокрыми тряпками. Они передвигали парты, и скрип неприбитых половиц напоминал мисс Иносенсио, как небрежно перестелили пол плотники из селения.
— Так что же вы придумали? — спросил господин Видаль.
— Для начала я хочу, чтобы сад был расчищен, — ответила она. — Надо выполоть бурьян и обнести сад забором. Для этого потребуется нанять пять человек. Потом колодец... Он очень старый, сэр, но еще может давать воду.
Заложив руки за спину, господин Видаль прошелся по крыльцу. Его тяжелые кожаные ботинки слегка поскрипывали.
— Ах, так! — сказал он, внезапно останавливаясь. — Неплохая мысль. Вы умеете думать, а это как раз то, что нам требуется. Свежие мысли! Вам следует получить постоянное место.
— Благодарю вас, сэр, — сказала мисс Иносенсио. — Видите ли, сэр, я забочусь о том, чтобы детям было лучше.
— И прекрасно. Однако этому селению очень повезло, что тут вообще открыли школу, — заметил господин Видаль. — Ведь у нас не хватает средств. Впрочем, эти деньги не потрачены зря.
— Вы хотите сказать, сэр, что школу открыли временно, что вы можете ее закрыть?
— Ну, я закрыть ее не могу, — ответил господин Видаль. — Но могу рекомендовать это в отчете.
— Какой ужас! — мисс Иносенсио растерянно прижала ладонь к губам. — Не делайте этого, сэр! Пожалуйста!
— Тут многое зависит от вас, — сказал господин Видаль.
— Я буду стараться, обещаю вам, сэр! А вы видели это здание раньше, сэр, сразу после оккупации?
— Нет, но я слышал, что японцы использовали его как казарму для воинского гарнизона.
«Надо рассказать ему!»
— Вон в том углу все было черно от сажи, сэр. Японцы кипятили там чай. А на дрова, конечно, изрубили парты и половицы. И еще они держали тут пленных. Партизан, сэр. Среди них были молодые люди из этого селения.
Ноздри господина Видаля раздулись, и он посмотрел по сторонам.
— Так, значит, сына господина Малабанана убили тут? — спросил он.
Такой поворот разговора застал мисс Иносенсио врасплох.
— Да, — ответила она, замявшись.
— И его близкие до сих пор не могут этому поверить.
— Да, сэр.
— Он ведь был единственным сыном. Вы его знали?
— Пепито Малабанана, сэр?
— Совершенно верно, его звали Пепито! — Господин Видаль щелкнул пальцами. — Отец все еще надеется. Как и старая госпожа Малабанан. Не далее как сегодня, когда я завтракал у них, они спрашивали, верно ли, что некоторым партизанам из отряда с острова Панаи удалось спастись и они потом сражались в частях регулярной армии. В один прекрасный день Пепито вернется домой — они в этом убеждены. Как вы думаете, может быть так, что он жив, что он вернется?
— Не знаю, сэр.
— Старики очень добры и самого лучшего мнения о вас, — сказал господин Видаль, спускаясь с крыльца. — Вы ведь приглашены отужинать у них, если не ошибаюсь? Госпожа Малабанан хочет сделать мое пребывание тут как можно более приятным.
— Благодарю вас, сэр, что вы зашли в школу.
Вернувшись в класс, чтобы посмотреть, как справляются со своей работой девочки, мисс Иносенсио все еще испытывала неловкость и смущение. Она посмотрела в окно, на Леонсио и других мальчиков, которые выпалывали в саду когон. Но думала она о том, как господин Видаль, прежде чем повернуть за угол и скрыться позади высокой бамбуковой изгороди, помахал ей рукой, словно говоря: «Я ваш друг, а вовсе не придирчивый школьный инспектор».
Теперь, когда инспектор ушел, девочки принялись болтать. Они трещали, как сороки, и мисс Иносенсио немного отвлеклась. Девочки совсем развеселились. Десятилетняя Клара, водя тряпкой по ободранной доске, вдруг запела «Сердце банана». Пепито Малабанан любил эту песню не больше, чем все другие юноши и девушки селения, и все-таки для мисс Иносенсио это была его песня. Сколько раз он, наигрывая на гитаре ее тоскующую мелодию, пел у нее под окном. В апрельские и майские ночи. Перед войной. «Но я не должна больше о нем думать», — сказала себе мисс Иносенсио, разобрала учебники на столе, вынула тетрадь с планами уроков и, сняв колпачок с авторучки, начала размышлять о том, как построить завтрашние занятия.
