Из открытого окна ей в спину пахнуло холодом. Комната начала вращаться, левая стена словно грозила вот-вот обрушиться, и только алтарь в глубине спальни оставался неподвижным.
Вдруг тиски, сжимавшие ее сердце, расслабились. Стало легче дышать. Глаза увлажнились слезами. Почему-то она вспомнила Клару и ее песню и снова посмотрела на алтарь, на образ девы Марии, на деревянную урну с голубым черепом.
Мисс Иносенсио поднялась с колен, полная решимости освободиться от прошлого. Она подумала: «Если я действительно свободна, то никто не осудит меня за то, что я уйду».
Она вышла, не зная, смотрит ли кто-нибудь ей вслед с укоризной. Она сама пришла к ним, а теперь хотела уйти.
Она шла через залу и слушала, как шелестят листья кокосовых пальм по ту сторону улицы. Наверное, решила она, пальмы машут листьями, приветствуя ее освобождение.
Не слишком ли легко досталась ей свобода? Когда мисс Иносенсио вышла на крыльцо, она почувствовала, что дышит с трудом. Господин Видаль опять покачивался на стуле и курил сигарету. При виде нее он встал и предложил ей стул.
— Благодарю вас, — сказала она, все еще задыхаясь, но не села.
— Жаль, что я не набожен, а то бы присоединился к вам. — Господин Видаль мягко усмехнулся, а затем добавил уже серьезным тоном: — Тут в темноте я размышлял о вашей работе. Я понимаю всю трудность вашего положения — ни общения с коллегами по профессии, ни книг, ни журналов! Что за глушь, забытая богом! Как тут можно работать над собой?
Она облокотилась о перила, глядя на силуэты пальм — стройные темные тени на фоне еще более темного неба.
— Мне кажется, — продолжал господин Видаль, — школьный совет выбрал для вас неподходящее место. Я упомяну об этом в моем отчете.
Господин Видаль бросил сигарету, подводя черту под официальной частью разговора. Затем он привлек ее к себе так, словно, убежав из спальни, она кинулась к нему в объятия. Оглушенная неожиданностью, она вдруг услышала гул молящихся голосов в спальне и будто оказалась рядом с рассерженным пчелиным роем.
— Быть может, вас устроит перевод в большую школу? — говорил господин Видаль. — В столице провинции есть подходящая вакансия. Ну, так как же?
Его голос был очень ласковым, но у нее не было сил произнести хотя бы слово. При мысли о том, чтобы стать его протеже, она как будто онемела.
— Быть может, вы хотели бы получить летом направление на курсы повышения квалификации?
Он обвил рукой ее плечи — вполне уместный покровительственный жест, решила она, который должен уберечь ее от посягательств селения и его призраков. Она позволила господину Видалю нежно обнять себя и услышала свой голос:
— Это очень любезно с вашей стороны... — Словно кто-то другой принял за нее решение. Она вздрогнула, отступила на шаг и с холодной твердостью договорила: — Я должна остаться тут...
Вот она и сказала эти слова!
А сказав, позволила господину Видалю снова взять ее руку и ласково задержать в своих. Но лишь на одно мгновение. Темные пальмы пристально смотрели на нее.
Педро С. Дандан (род. в 1916 г. в Маниле) — один из видных’ представителей старшего поколения тагальских новеллистов. Выступает в печати с 1938 г. не только с рассказами, но и с романами, пьесами, стихами. Работал в Маниле в управлении национальных железных дорог, литературой занимался в свободное время. Рассказы П. Дандана отмечены различными национальными литературными премиями.
Когда после скромного венчания, прямо из церкви, они вернулись в крохотную квартирку на чердаке, которую сняли незадолго до этого, Тана прежде всего вытащил из потайного кармана карты и «счастливые» кости.
— Первый день нашей семейной жизни мы посвятим игре? — пошутила Синта.
— Я хочу лишь доказать тебе, что держу свою клятву, — ответил он.
— Ты помнишь! — просияла она.
— От этого зависит наша жизнь, Синта!
(...В тот день он напился, так как проиграл в карты около пятисот песо — те самые деньги, которые рассчитывал истратить, если Синта согласится стать его женой. Он заявился к ней в швейную мастерскую и, потрясая револьвером, взятым у приятеля — служащего мэрии, начал пугать ее страшными словами:
«Если и ты меня обыграешь... ик... то пуля из этого револьвера оборвет мою жизнь... ик... А если я выиграю тебя... ик... ик... то покончу с игрой навсегда... ик... потому что тебе это не нравится... ик...»
Он говорил так, чтобы добиться согласия девушки. Но Синта любила его, хотя для нее и не была тайной его страсть к игре.)
Карты он засунул в щель перегородки, а кости положил в банку из-под помады и поставил ее на полку.
— Всякий раз, когда я буду смотреть на карты и кости, я буду вспоминать свою клятву. Отныне ноги моей не будет в игорном доме! Ты увидишь, я стану совсем другим человеком! В жизни не притронусь больше к картам!
— И я хочу, чтобы так было! — ответила Синта, снимая подвенечное платье...
Синта прониклась уважением к мужу, когда он объявил ей, что получил работу на одном из участков местной железной дороги. Сутки работать — двое отдыхать. Обрадованная, она решила не отставать от него: заказов на платья — хоть отбавляй.
Все свободное от работы время Тана проводил дома, стараясь как можно реже появляться в квартале — ведь именно здесь располагался знаменитый игорный дом дядюшки Густинга. Синта это прекрасно понимала и делала все, чтобы помочь мужу сдержать клятву. В доме, где они жили, не было водопровода. Тана аккуратно каждый вечер ходил за водой к колодцу. Ему приходилось также чистить канаву, по которой стекали нечистоты из кухни, — специально для этого он принес с работы кокосовый черпак. Покончив с мужскими делами, он иногда даже помогал жене сметывать платья...
Часто, лежа в постели, они говорили о том, как бы накопить денег, чтобы можно было подумать и о ребенке. Тана предлагал купить большую копилку в виде свиньи и складывать этой свинье в рот монеты. К тому дню, когда копилка наполнится, округлится и живот Синты, и они смогут истратить скопленные деньги на малыша.
— Зачем нам копилка? — протестовала Синта. — Лучше купить живого поросенка, откормить его, а потом продать — вот тебе и деньги! Конечно, придется положить немало труда, зато он окупится сторицей!
Тана согласился. Синте удалось сэкономить кое-что, и они купили поросенка австралийской породы, которого назвали Битьянгом и поместили в маленьком, четыре квадратных метра, дворике. Они вместе ухаживали за поросенком, помогая друг другу. Иногда тому удавалось вываляться в грязи и глине, и тогда Синта терпеливо чистила его. Тане нравилось почесывать поросенка перед сном, слушая его довольное похрюкивание. Он с удовольствием возился с Битьянгом — это помогало ему забыть о своей пагубной страсти.
Как-то Синта попросила Тану сходить к знакомым, взять в долг немного мяса. Он отказался, ибо путь лежал мимо игорного дома. Когда ему приходилось навещать тетушку Тале, он вынужден был идти мимо этого дома; в таких случаях он лихорадочно ощупывал карманы и тотчас спешил в китайскую лавчонку — истратить все деньги на сигареты, лишь бы не поддаться искушению.
Так они и жили. И по мере того, как жирел Битьянг, округлялся живот Синты.
— Вот откормлю тебя — тогда можно и рожать! — приговаривала Синта, возясь с Битьянгом.
Но Тана думал иначе. Он считал, что жене в ее положении трудно да и вредно много работать.
— Нет уж, предоставь это мне! — сказал он однажды. — Не могу видеть, как ты надрываешься. К тому же, когда я возле поросенка, я не думаю о картах.
—Когда рожу, вот тогда-то и придется трудно, — улыбнулась Синта.
Тана не солгал жене, сказав, что покончил с игрой. Однако, случалось, когда он оставался наедине с самим собой, его одолевали сомнения. И он боялся себе в этом признаться. Вот уже девять месяцев он не прикасался к картам. Девять месяцев! Теперь остается лишь испытать себя: отправиться в игорный дом и убедиться, что все прошло всерьез и навсегда!
Последние два месяца Синта не брала в руки иголку: она уже не могла так быстро, как раньше, справляться с заказами. Небольшие сбережения, которые ей удалось сделать, быстро таяли, зарплаты Таны едва хватало на жизнь. Все их надежды были только на Битьянга — он один мог принести им деньги, в которых они так нуждались перед рождением ребенка.
Понедельник. Утро. Сегодня у Таны выходной. Синта проснулась раньше его, и он попросил ее сходить взглянуть, как там Битьянг. Тот потерся боком о ногу Синты, словно осуждая ее за то, что она сказала:
— Тана, пора вести Битьянга на бойню. Чувствую: вечером ты увидишь своего ребенка! Ну же, бери его. Какой он у нас славненький!
