— Видишь ли, — ответил Кико, скребя в затылке, — это длинная история.
— Ну как, выиграли мы? Заговор подействовал?
— Да-да, амулет сработал.
— Вот здорово! — сказал я. — До чего же я рад! И сколько мы выиграли?
— Видишь ли, компаньон, — протянул Кико, — пожалуй, лучше будет, если я расскажу тебе все по порядку.
— Валяй, — сказал я. — Просто умираю, до чего интересно.
— Ну вот, прежде всего пошел я в город и там заставил петуха проглотить амулет. Ясное дело, после этого петух стал совершенно неуязвим. Я же говорил, что так будет. Во время боя все наступательные маневры его противника оказались бесплодными.
— Так-так. Ну дальше, дальше!
— Как я уже сказал, противник не смог причинить нашему петуху никакого вреда.
— Ну, а потом?
— Потом наш петух перешел в атаку, он бросился на противника и нанес ему удар колоссальной силы. Хочешь верь, компаньон, хочешь нет — он разорвал противника пополам.
— Ух ты! И это, значит, принесло нам победу?
— Нет, компаньон, это принесло нам поражение.
— Минутку-минутку. Что-то я не пойму. Ты же сказал, что наш петух разорвал противника пополам. Верно?
— Верно.
—Так я и понял. Значит, мы выиграли.
— Нет, компаньон, проиграли.
— Проиграли? Почему же?
— Вот это я и пытаюсь тебе втолковать. Мы проиграли вот почему: когда наш петух увидел, что его противник развалился на две части, он решил, что теперь у него два противника, и бросился наутек.
— Значит, вышла ничья.
— Нет, компаньон, мы проиграли.
— Почему?
— А потому, что другой петух исхитрился сделать вид, будто он сдох, бросаясь в атаку. Ты же знаешь, как решается дело в таких случаях. Если петух убежал, он считается побежденным.
— Ты хочешь сказать, что противник сумел, как положено, нанести два удара клювом?
— Ну да, компаньон.
— Да как же это он изловчился? Ведь наш петух разорвал его пополам?
— Рефлекс, понимаешь? Что ты так удивляешься, компаньон? Взять, к примеру, змею. Я сам видел: змею разрежут пополам, а она после этого еще сколько времени извивается, даже укусить может.
— Так то змея. А тут петух. И потом — где это слыхано, чтобы один петух разорвал другого пополам? В петушиной ноге нет такой силы.
— А силу ему дал амулет, понимаешь, компаньон? Я же тебе говорил: амулет мощный. И он сделал петуха неуязвимым и сильным. Пожалуй, даже слишком сильным, это ему и повредило. В науке это называется: точка убывания прибылей. Что это такое, ты узнаешь в старших классах.
— Послушай, Кико. Ну, проиграл наш петух, и ладно. Но для чего тебе нужно было все это наворачивать?
— Ты о чем?
— А вот о чем: для чего ты уверял меня, будто наш петух неуязвимый?
— Он и был неуязвимый.
— Но как же неуязвимый петух мог проиграть?
— Я ведь тебе уже объяснил, компаньон. В конце концов, я сказал только, что он неуязвимый. Я же не говорил, что он непобедимый. А это, знаешь ли, большая разница. Сдается мне, что ты все перепутал, компаньон.
— Так, ясно. Ну, а где же,петух? Хотелось бы взглянуть на петуха.
— Петух? Какой петух? Ах, петух... Ну да, петух. Это второе, о чем я собирался тебе рассказать. Я... я его прикончил.
— Прикончил? Но почему?
— Так он меня возмутил — подумать только! Повернул хвост и пустил прахом все наши денежки. Вот я его и прикончил.
— Но каким же образом? Ты ведь сам говорил, что он неуязвимый.
— Ну да, он и был неуязвимый. Я утопил его в реке, по дороге домой. У того, кто проглотил амулет, кожа непроницаемая, но утонуть-то он может, от этого амулет не спасает. Ты ведь и сам знаешь, компаньон.
— Но где же он, этот утопленник? Почему ты его не принес? Ведь ты всегда приносишь убитых петухов домой, чтобы мать зажарила.
— Только не этого, компаньон. Из него ничего не приготовишь. Мясо у него стало совсем жесткое — из-за амулета. Как же его зажарить? А потом, ведь мать больна и готовить не может. Кстати, как ее здоровье? Лучше?
— Мать не припутывай. Слушай, а может, все-таки петух не был неуязвимый? Может, ты не принес его потому, что он весь изранен?
— Да что ты! Я даже не понимаю, о чем ты говоришь.
— Прекрасно понимаешь. Ты уже не первый раз просаживаешь мои деньги на петушиные бои. Помнишь того петуха, у которого на ноге были семь чешуек неправильной формы? Тогда ты меня уверил, что уж его-то никто не побьет, потому что те семь чешуек — это семь добродетелей. А его все равно побили.
— Но я объяснил тебе: его побили потому, что смертных грехов тоже семь.
— Зачем же тогда ты уговорил меня на него ставить? А что ты скажешь насчет другого, с двенадцатью неправильными чешуйками? Ты утверждал, что его никому не побить, потому что апостолов было тоже двенадцать.
— Так и есть, апостолов было двенадцать. Но ведь верными господу нашему остались только одиннадцать? Вот и выходит, что нам надо было искать петуха с одиннадцатью неправильными чешуйками, а вовсе не с двенадцатью. Наука о числах совсем не такое простое дело, как ты думаешь. Это штука сложная. Тут приходится каждую мелочь учитывать. А главное, никогда ни на что,— слышишь, ни на что,— нельзя полагаться целиком и полностью.
— Почему же ты тогда не выложил мне все это перед боем? И потом, вот что, мне просто интересно: которая половина противника ухитрилась нанести нашему петуху два решающих удара?
— Та, что с клювом, — ответил Кико.
С меня довольно, решил я. Больше о бойцовых петухах знать не желаю. Мало того, я перестал делать ставки заочно и решил не вступать ни в какие разговоры о петухах. Даже с цыплятами имел дело только тогда, когда их ел. Кико, разумеется, лез из кожи вон, чтобы снова приохотить меня к петушиным боям. И о чем бы мы ни говорили, сворачивал на свое.
Как-то раз, к примеру, шел у нас разговор о взятках и коррупции в правительстве. Вдруг Кико прервал меня:
— Слышишь, петух пропел!
— Нет, — говорю. Я мог голову дать на отсечение, что ни один петух и не собирался петь.
— Да, кстати, о петухах, — сказал Кико. — Видел ты моего нового, красноперого пету...
— Прекрати, — оборвал я его. — Сказано тебе, я больше про петухов слышать не желаю. Они у меня уже в печенках сидят, черт побери!
Убедившись, что я твердо решил не иметь с петухами никакого дела, Кико переменил тактику. Как-то раз он признался мне, что амулет не сработал. Но тут же сказал, что вовсе не собирался меня обманывать, и всю вину свалил на полицейского, продавшего ему этот амулет. Он даже пригрозил вздуть полицейского, когда будет в городе, — пусть он только на глаза ему попадется. Я чувствовал, что Кико изобретает какой-то новый психологический ход, но никакие приемы моего братца уже не могли возродить у меня интереса к петушиным боям. Чтобы вновь втянуть меня в это дело, потребовался Король-петух.
Этот самый Король-петух был отчасти и моим творением. Однажды учитель дал нам задание: записать какую-нибудь легенду в нашем поселке. В связи с этим внеклассным мероприятием я отправился к Лакай Кардо, и тот рассказал мне народное предание о происхождении петухов.
Вот эта легенда в том виде, как я записал ее для учителя.
За много тысяч лет до испанского завоевания жил-был добрый и могущественный король. Были у короля два сына-близнеца. Когда король умер, близнецы перессорились из-за отцовской короны: каждый уверял, что он — единственный и законный наследник престола. Ссора их так разгневала Батхалу33, что он их проклял. Едва произнес он слова проклятия, как оба королевича покрылись яркими перьями, руки их превратились в крылья, голени усохли, обросли плотными чешуйками, ступни превратились в лапы с когтями, носы и подбородки слились в твердый клюв, глаза очутились на месте ушей, а в довершение всех бед у каждого из них на голове выросла корона из его же собственного мяса. Батхала обратил их в петухов!
Но так велика была власть старого короля, что мы ощущаем ее и поныне. Едва прокричит петух, все люди, начиная с самого президента, поднимаются с постели. А потомки короля и сейчас еще норовят сорвать друг у друга корону с головы.
Кико прочитал мое изложение и сказал:
— Очень интересно. А знаешь, по-моему, тебе надо всерьез заняться писательством. Как знать, может, из тебя получится новый Ротор или новый Аргилья.
Если бы Кико, прочитав мое изложение, ограничился этими комментариями, то я, быть может, больше не стал бы подвергать себя превратностям петушиных боев. Но совершенно неожиданно для меня легенда о происхождении петухов натолкнула моего брата на новую идею, и она завладела им целиком. Через несколько месяцев он подошел ко мне и объявил:
— Пойдем со мной. Я хочу тебе кое-что показать.
Мы спустились по лесенке во двор, где расхаживал на
