И, взяв за плечи, поставил перед собой девочку лет двенадцати, одетую в солдатский ватник, женский платок и огромные латаные валенки.
— Здравствуйте, Валя, — торжественно сказал Суслин и пожал девочке руку.
— Тут в каждой хате по палате, — продолжал ефрейтор. — Раненые, санитарочки, врачей навалом. Сборный пункт, что ли. Эвакуации ждут.
— Большие бои? — солидно спросил младший лейтенант.
— Немцев в колечко взяли, — пояснил Святкин, — Слышали днем дальнобойную? Это их обрабатывали. Так что мы, считайте, в тьлу.
— Я пойду, — сказала девочка, с любопытством рассматривая усталого младшего лейтенанта. — Мне завтра вставать рано. В Некрасовку побегу, к бабушке.
— Там же, говорили, немцы? — удивился Игорь.
— Нет, — девочка открыто, по–детски улыбалась в глаза младшему лейтенанту. — Там бабушка наша. Немцы отступили, а она под ними была.
— Ну счастливо тебе, Валюха, — сказал Святкин. — Спасибо за помощь.
Девочка убежала. Святкин продолжал топтаться возле командира взвода. Подошли Гарбузенко, Мятников и Сайко.
— Тут вот какое дело, — степенно начал Мятников. — Двадцать лет — это ведь не шутка, правда, товарищ младший лейтенант? Не баран чихнул, как говорится.
— Дата, — увесисто подтвердил Сайко.
— А будет ли у парня очко или сразу перебор — неизвестно, — глубокомысленно изрек Гарбузенко. — Война, она и не такие банки срывала, верно говорю, хлопцы?
Суслин молчал. Сержанты переглянулись.
— Ну так как, товарищ младший лейтенант? — спросил Мятников.
— Что — как?
— Уважим?
— Ничего не понимаю, — Игорь пожал плечами. — Что вы крутите, Мятников?
— Чего там не понимать? — удивился Гарбузенко. — Двадцать лет Витьке Свату стукнуло, вот и все понимание.
— Двадцать лет? — иронически переспросил Суслин. — Надо же, какое совпадение. Не успели из роты уйти, как сразу…
— Чтоб мне провалиться! — вдруг заорал Святкин. — Чтоб меня в первом бою разорвало, чтоб мне век свободы не видать, чтоб… — не найдя слов, он с остервенением щелкнул ногтем большого пальца о зубы. — Вот!..
— Ну поздравляю, — сказал Суслин, озадаченный его горячностью. — И что дальше?
— А дальше — война, — угрюмо сказал Святкин. — Дальше — пиф–паф. Может, завтра, может, через неделю. Так имею я право свой день рождения отметить или нет у меня такого права? В селе есть самогонка. Меняют на сахар. Вот я и прошу, в первый и последний раз прошу, лейтенант, позволь сегодня выпить. Просто так, по глоточку. Я — беспризорник, это мой первый день рождения. Первый, ребята, а может, и последний. Вот!..
Святкин замолчал. Молчали и сержанты, ожидая, как решит командир. А Суслин тоже молчал, потому что не знал, как ему поступить.
— Разрешите, товарищ младший лейтенант, — негромко сказал Гарбузенко. — Все хлопцы просят.
— Фронтовых сто грамм нам еще не положено, товарищ старший сержант, — официальным тоном изрек Суслин.
— Так трепачей–то у нас вроде нет, — улыбнулся Сайко. — Ни трепачей, ни стукачей.
Игорь сердито молчал. Кодеридзе с грохотом швырнул котелок и подошел к Святкину.
— Друг! — звонко сказал он. — Мне нечего подарить тебе в этот твой большой праздник. Возьми мой сахар, возьми мой хлеб, возьми мою селедку. Больше у меня ничего нет. Извини, дорогой.
— Спасибо, Абрек, — тихо сказал Святкин. — Ты мировой кореш, я всегда это знал.
— А что же вы молчите, товарищ младший лейтенант? — громко спросил Хабанеев. — Неужели непонятно, что надо делать? Неужели вы не можете…
— Сахар принадлежит взводу, — деревянным голосом перебил Суслин.
— Ура!.. — завопил Хабанеев. — Попьем, ребята, кипяточку без сахарку? За здоровье Виктора Святкина?
— Весь сахар — ефрейтору, — сказал Глебов. — И сегодняшний и завтрашний. Так что ли, Крынкин?
— Так, — послушно сказал Крынкин. — Это правильно.
— Ну спасибо, лейтенант, — облегченно улыбнулся Сайко. — Я понимаю, трудно такие решения принимать без привычки. Погодите с шамовкой, ребята. Мы с Хабанерочкой сахарок мотанем!..
В большой комнате женщины накрывали на стол. А привезенные со станции сыновья и дочери бродили по дому, не зная, куда себя девать.
— Вы бы пока познакомились друг с другом, — сказала Анна.
К Константину подошел начинающий полнеть солидный мужчина в очках. Представился:
— Сайко Юрий Иванович. Профессор. Доктор наук.
— А я Костя, — усмехнулся капитан, пожимая руку профессору. — Костя–капитан. Знаете такую песню?
Доктор наук смутился и отошел. Подскочил невзрачный малый неопределенного возраста:
— Лавкин. Леня Лавкин. Может, сообразим со встречей–то? С морозца, а?..
— Все в свое время, Леня! — крикнула от стола Анна.
Красивая женщина протянула Константину руку:
— Хабанеева Юнесса. Солдатская дочь и мать двоих детей.
— А это — сестры Крынкины, — сказала Анна.
На лавке у стены рядышком сидели две очень похожие друг на друга женщины. Они были одинаково одеты и одинаково собирали слезы в зажатые в кулаках платочки.
— Глебов. Племянник, — представился коренастый мужчина в дорогом костюме, но почему–то в сапогах.
— Эх, скучно, братцы! — снова подал голос Лавкин. — Сообразить бы хоть на четверых. Я и сбегать могу.
— Не торопите события, — покровительственно улыбнулся профессор Сайко. — Вам же сказали: все в свое время.
— В свое время только краны текут. Утверждаю как сантехник, — Лавкин вздохнул. — Отсюда вопрос: время для нас или мы для времени?
— Видите ли, для пловца, плывущего по течению, вода не меняется, — принялся солидно разъяснять профессор. — А вот для тех, кто плывет против течения, она всегда новая. Если вы плывете вместе со временем, то становитесь рабом этого времени. Но если вы преодолеваете время, сражаетесь с ним, тогда каждый завоеванный вами час — это ваш час. Тогда вы из пассивного раба времени превращаетесь в его активного повелителя.
— Видать, образование у вас большое, — с уважением констатировал Глебов–племянник.
— А нам мыло прислали, — сказала вдруг одна из сестер Крынкиных. — Мама наша померла, и аккурат посылка прибыла. С мылом. Мы хотели хоть обмылочек навсегда сохранить. Да затерялся он где–то. Как в новую избу перебирались, так и затерялось тоё мыло.
— Вот какие люди были, — несмело добавила вторая сестра. — Война ведь, и голод, и смертушка. А они за всех думали. За всех болели. За все времена и за всех детишек, как вот правильно товарищ говорит.
Повисла пауза.
— Так как относительно преодоления времени, товарищ профессор и доктор наук? — усмехнулся Константин.
— Да, — вздохнул профессор. — Велика ты, Россия, и не объять тебя никаким самым современным умом. Нет ли у вас папиросы, товарищ капитан?
— У меня сигареты.
— Безразлично. Я неделю назад курить бросил.
— Так, может, не давать?
— Все равно закурю, — еще раз вздохнул профессор. — Не сейчас, так к вечеру. Когда, понимаете ли, сотрясение воздухов, а тут — посылка с мылом, так не то что закуришь, а и за рюмочкой потянешься.
— Это точно! — засмеялся Лавкин. — Это ты правильно выразил, товарищ профессор.
Распахнулась дверь, и вошел красивый грузин в форме летчика Аэрофлота.
— Здравствуйте. Кажется, я не ошибся?
— Здравствуйте, Тенгиз, — сказала Анна. — Знакомьтесь, друзья. Это Тенгиз Кодеридзе.
Следом за летчиком шофер такси уже вносил большие корзины с гвоздиками.
***
Колхозный сарай. Самогонка уже разлита по кружкам, хлеб и селедка поделены. Именинник Святкин уселся на почетное место. Глебов разжигал костер у входа в сарай.
— Там девочки прогуливаются, — сообщил Сайко входя. — Может, пригласим их, товарищ лейтенант?
— Какие еще девочки? — нахмурился Суслин.
— Санитарочки.
— Ну не знаю, — неуверенно протянул Игорь. — Ну попробуйте.
— Хабанерочка, изобрази, — сказал Сайко.
— Есть изобразить, — Хабанеев вскочил. — Абрек, помоги.
— Потому что грузин, да? — вдруг обиделся Кодеридзе. — Раз грузин, значит, девочки, да? Обидно, понимаешь.
— Да у тебя — усы! — загорячился Хабанеев. — Усы, понимаешь? Ты же мужчина, сразу видно.
— Это совсем другой разговор, друг. Это правильный разговор.
Хабанеев и Кодеридзе вышли из сарая.
Две девушки в военной форме прогуливались в длинных мартовских сумерках по окраине Ильинки.
— И зачем ты меня сюда затащила? — ворчала одна из них, но ворчала вполне добродушно.
— Там все время молоток стучит, — вздохнула вторая. — Стук, стук — гроб, гроб. Круглые сутки.
Из сумерек возникли фигуры Кодеридзе и Хабанеева. Девушки остановились, и первая сказала с досадой:
— Здрасте вам.
— Здравствуйте! — обрадованно воскликнул Хабанеев. — А мы — за вами.
