От заключительных слов Амирова многие закряхтели и беспокойно заворочались на своих местах. Выступить больше никто не пожелал.
Перешли к выборам правления. Первым снова вылез Сирота.
— Товарищ секретарь, — льстиво воскликнул он, — вы не очень-то обращайте внимание на наши споры. Люди мы простые, деревенские, почесать языками для нас вроде физзарядки. Горожане руками машут и приседают, а мы за день с мотыгой земле накланяемся, у нас другой спорт. И то сказать: с трактором не поговоришь, не посоветуешься… Так вот. Я предлагаю в председатели Нифталы. Он горластый. Бывало, на табун гаркнет — жеребята от страха врассыпную. А наш народ надо прибрать к рукам, распустились. Прав я или нет?
Шамсиев за весь вечер не разомкнул губ. Лишь сейчас как-то неопределенно, полувопросом обронил:
— Надо… не надо…
Я так и не понял, что он имел в виду. Гораздо больше меня удивило согласие с этой кандидатурой Велишева. Скорее всего, тот ухватился за первое попавшееся имя, чтобы самому сложить с себя председательство.
Однако его имя назвали тоже. Сначала выкрикнул тракторист Амир, затем подхватили остальные. При голосовании Амир возразил против Нифталы самым оригинальным образом. Выпрямившись во весь огромный рост, он посмотрел на собрание сквозь перекрещенные пальцы.
— Нифталы-киши, как вы знаете, три года провел за решеткой. Пусть даже он раскаялся. А все не след открывать перед волком овчарню.
Нифталы в бессильной досаде так двинул плечами, что пальто с каракулевым воротником, наброшенное из-за духоты внакидку, соскользнуло на пол. Резким жестом сдвинул папаху на затылок.
— С меня сняли судимость!
Амир покачал головой:
— Жаль, что нельзя указом изменить и характер.
В общем, Велишев прошел единогласно, а Нифталы выдвинули на пост председателя ревизионной комиссии. Велишева это тоже обрадовало.
— Всей душой голосую за него, — сказал он. — Нифталы и его приятели распускали слух, будто мы транжирим колхозные средства. Теперь он сможет лично проследить за каждой копейкой.
Когда стали расходиться по домам, Велишев пригласил нас к себе. Я сказал, что хорошо бы к утру успеть в райком, но Амир шутливо замахал руками.
— Плов у сестрицы нашего председателя уже и так перестоял на огне. Да ты не хмурься, начальник, — обернулся он вдруг к Шамсиеву. — Не стал Нифталы председателем, зато в правление все-таки вошел.
Шамсиев в смущении поспешно отвернулся. Я не захотел углублять странный разговор.
— Может быть, братец Амир, пригласишь меня попить чаю в свой дом? Если все набьемся к уважаемому Велишу, там будет не повернуться…
Пели уже вторые петухи, но люди расходились неохотно. Во всех окнах светились огни. Сирота Иси бочком пробирался домой в одиночестве.
…Сегодня я счастлив! У нас большой день. Вступает в строй второе Дашгынчайское водохранилище, которое расположилось выше первого, в ложбине между холмами, за каменным карьером. Когда оно заполнится целиком, его водами можно будет оросить десять тысяч гектаров неполивных земель Карабахской низменности. Тогда не только расширится площадь виноградников, но и окрестные селения получат дешевое электричество.
Поначалу не все шло гладко; возведение водохранилища отставало от первоначального срока на год. Мы провели на месте выездное бюро райкома. Ведь если не запастись паводковой водой, наполнение чаши отодвинется до следующей весны! Стройку объявили народной. Учителя, студенты, старшеклассники — все обязались отработать в горячую пору по нескольку недель. Успехи и достижения ударных бригад заносили в особые книжки, названные «Комсомольским трудовым зачетом».
Строители тоже не подвели: с полным правом готовились они праздновать сегодня трудовую победу.
Не заезжая в райком, прямо из дому я направился на водохранилище. Дорога огибала Каракопек, и холм показался мне таким красивым в снежном уборе! Словно на него накинули драгоценный палас с прихотливыми извивами тропинок. Солнце взошло совсем недавно. Небо в редких облаках напоминало бирюзовую морскую гладь, испещренную розовыми островами. Распевали ранние пичуги, раскачиваясь в прозрачном воздухе, будто на невидимых качелях: вправо-влево, вверх-вниз, куда только душа пожелает!
На ум мне пришла старая песенка:
Выросли в нашем саду цветы:
Алые маки, алые маки!
На родине милой в отчем саду
Что ни посеешь — вырастут маки!
Машина проходила вдоль участка, где уже спозаранку работали археологи. Они утверждали, будто их раскопки со временем удивят ученый мир! На склоне холма находили следы обитателей каменного века, обломки орудий и грубой утвари. Энтузиасты были убеждены, что одно из древнейших поселений человека находилось именно здесь, и с волнением ждали подтверждения смелой гипотезы. Особенно после находки в Азыхской пещере челюсти древнего человека.
Проектируя водохранилище, никто не задумался о том, что если чаша нового водоема в силу каких-то причин переполнится, то избыток воды, выплеснувшись, грозит начисто смыть хрупкие следы старины, да еще старины уникальной. Было, однако, уже поздно решать всю проблему заново. Оставалось лишь бдительно следить за режимом наполнения рукотворного водоема.
Моим убеждением всегда было, что нельзя жить заботами одного текущего дня. Еще очень давно, глядя на сиротливо заброшенную землю вокруг гробницы великого Низами, я остро ощутил: преградив узкую тропинку к прошлому, мы не распахнем перед народом достойного пути в будущее!
Не раз и не два при личных беседах я наводил строителей на сходные мысли. Повторял об этом и публично, с трибуны. Многие соглашались со мною, более того — с горячностью клялись, что не допустят затопления доисторического памятника. Но чем больший пыл вкладывался ими в подобные рацеи при личных беседах, тем хладнокровнее становились они, привычно усаживаясь в служебное кресла. Даже подписать охранную грамоту и направить ее в соответствующую инстанцию у них не находилось времени.
Помню, некий заезжий службист высокого ранга отвел меня фамильярно в сторонку:
— Зачем прикладывать лед к здоровой голове? Всех дыр не заштопаешь. Вспомни пословицу: кто готов оплакивать беды целого народа, у того глаза ослепнут. Смоет поток раскопки или не смоет — заранее не узнать. Ну и похороним пока этот вопрос: камень сверху, камень снизу… Идет?
Я не мог согласиться. Меня подогревал общий интерес к трудам археологов. Ежедневно у склона Каракопека собирались толпы. Со страстью футбольных болельщиков окрестные колхозники окружали раскоп и следили за каждым взмахом лопаты. Беспокойство за судьбу таинственных ям понемногу охватывало буквально всех. Как же я, партийный руководитель, мог отвернуться от общей тревоги? Своим бездействием способствовать возникновению кривотолков?
Каракопек всегда был окутан легендами. И чем глубже в века они уходили, тем большую гордость ощущали местные жители, прямые наследники былого. Поднималось их самоуважение.
Любопытно, что раскопки велись уже около десятка лет, но до последнего времени не привлекали внимания даже районной интеллигенции: не было ни лекций, ни экскурсий. «Археологический бум» возник гораздо позднее и совершенно неожиданно, только при слухах об угрозе затопления.
Как было поступить? Разумным казалось лишь одно: на ходу «подправить» проект, дополнительно нарастить дамбу. Но строительные организации и слышать об этом не желали! «Мы не справляемся даже с основным объемом работ, — твердили они, — а достраивать дамбу — значит брать на себя заведомо невыполнимые обязательства».
Я продолжал настаивать, пока одним отчаянным днем не прибегнул к чрезвычайным мерам: дал указание районной инспекции ГАИ перекрыть дорогу к водохранилищу, не пропуская на стройку ни одну грузовую автомашину.
Что тут началось! Свирепый шквал звонков обрушился на мою голову. Увещевали и стыдили. Ругали и запугивали. Обещали «довести до сведения» и лишить партбилета. Наконец, кто-то договорился до того, что авантюристу, подобному мне, место за тюремной решеткой!
Эта крайняя угроза оказалась последней. Поколебать меня было невозможно. Начались поиски реального выхода из щекотливого положения. Работы на водохранилище были, разумеется, вскоре возобновлены. Но уже с учетом будущей поправки к проекту. Одновременно возникли хлопоты по созданию специального фонда для охраны исторических (вернее, доисторических) памятников Каракопека.
Откуда, однако, могли бы взяться необходимые деньги для этого фонда? Увы, только из доброхотных даяний тех же строительных организаций, с которыми я жестоко рассорился.
