«Кто ту травушку топтал,
Кто топтал шелковую?»
И снова разом – дружно, громко:
«То-то, голубь, голубь, голубь!
То-то, сизый голубок!»
Худой человечек опять кувыркнулся, сплясал:
«Воеводушка топтал,
Свет Иван Семенович!
То-то, голубь, голубь, голубь!
То-то, сизый голубок».
Разин шел в толпе, пел вместе со всеми. Старался погромче… Пели все серьезно, самозабвенно.
«Он искал перепелов,
Молодых утятошек!
То-то, голубь, голубь, голубь!
То-то, сизый голубок!»
Мощный рев далеко потрясал стоялый теплый воздух; посадский люд высыпал из домов.
«А нашел он нашу шубу!
Шубу нашу, шубыньку!
То-то, голубь, голубь, голубь!
То-то, сизый голубок!»
Лица казаков торжественны.
Шуба величаво плывет над толпой.
«Шубыньку на рученьку,
Душечку, на правую!
То-то, голубь, голубь, голубь!
То-то, сизый голубок!»
Два казака, отстав от шествия, поясняют посадским:
– Шуба батьки Степана Тимофеича замуж выходит. За воеводу. Приглянулась она ему… В ногах валялся – выпрашивал. Ну, батька отдает.
«Полежи-ка, шубынька,
У дружка у милого!
То-то, голубь, голубь, голубь!
То-то, сизый голубок!
У сердца ретивого,
У Иван Семеныча!
То-то, голубь, голубь, голубь!
То-то, сизый голубок!»
Толпа идет не шибко; шубу нарочно слегка колыхают, чтобы она «шевелила руками».
«Друг ты моя, шубынька,
Радость моя, шубынька!
То-то голубь, голубь, голубь!
То-то, сизый голубок!
Ты меня состарила,
Без ума оставила!»
Тут особенно громко, «с выражением» рявкнули:
«То-то, голубь, голубь, голубь!
То-то, сизый голубок!»
В покоях воеводы: сам воевода, жена его, княгиня Прасковья Федоровна, дети, брат.
Ярыга, юркий, глазастый, рассказывает:
– Один впереди идет – запевала, а их, чай, с полтыщи – сзаду орут «голубя»…
– Тьфу! – Иван Семенович заходил раздраженно по горнице.
– Ты уж позарился на шубу! – с укором сказала Прасковья Федоровна.
– Думал я, что они такой свистопляс учинят? Ворье проклятое!
– Это кто же у их такой голосистый – запевает-то? – спросил Михаил Семенович.
– Скоморох. Днями сверху откудова-то пришли. Трое: татарин малой, старик да этот. На голове пляшет.
– Ты приметь его, – велел Воевода. – Уйдут казаки, он у меня спляшет.
– Сам ихний там же?
– Стенька? Там. Со всеми вместе орет.
– Стыд головушке! – вздохнула Прасковья Федоровна. – Людишки зубоскалить станут…
– Иди-ка отсудова, мать, – сказал воевода, поморщившись. – Не твое это бабье дело. Иди к митрополиту, детей туды же возьми.
Прасковья Федоровна ушла с детьми.
– Ах, поганец! – сокрушался воевода. – Что учинил, разбойник. Голову с плеч снял.
В горницу заглянула усатая голова.
– Казаки!
Казаки стояли во дворе кремля. Стырь и дед Любим в окружении шести казаков с саблями наголо вынесли вперед шубу.
– Атаман наш, Степан Тимофеич, жалует тебе, боярин, шубу со свово плеча. – Положили шубу на перильца крыльца.
– Вон!!! – закричал воевода и затопал ногами. – Прочь!.. Воры, разбойники! Где первый ваш вор и разбойник?
– Какой? – спросил Стырь. – Он там с народишком беседу…
– Он больше не атаман вам! Он сложил свою власть!.. Бунчук его – вот он! – Воевода показал всем бунчук Разина. – Какой он вам атаман? Идите по домам, не гневите больше великого государя, коли он вас миловал! Не слухайтесь больше Стеньки! Он – дьявол! Он сам сгинет и вас всех погубит!
Степан торопил события. Вернувшись из Астрахани, он позвал есаулов к себе.
– Сколько коней закупили, Иван?
– Сто двадцать. А сбруи – на полета.
– Закупить! Какого дьявола ждешь? Пошли к татарам!
– Они посулились сами…
– Некогда ждать! Пока солнце встанет, роса очи выест. Пошли пять стружков. И пускай не скупятся. Федор, в Царицын кто поехал?
– Минька Запорожец.
– Велел передки закупить?
– Велел.
– В Москву-то будем посылать?
Степан подумал.
– Будем. Из Царицына. Дальше: у воронежцев закупим леса, сплавим плотами… Федор, сам поедешь. Бери полета, которые с топором в ладах и – чуть свет – дуй. Скажи воронежцам: долю ихную – за свинец и порох – везем. Свяжите с десять плотов – и вниз. Там, наспроть устья Кагальника, между Ведерниковской и Кагальяицкой, островок есть – Прорва. Там стоять будем. Поделайте засеки, землянки – сколь успеете. Если кто из казаков уйдет домой хоть на день, хоть на два – тебе головы не сносить. Мы не зимовые казаки, а войско. Сам буду отпускать на побывку – за порукой. Иван… – Степан в упор посмотрел на Черноярца. – Где Фрол?
– А я откудова знаю! Что я, бегаю за им?
– Где Фрол?
– Не знаю.
Некоторое время все молчали.
– Не трону я его, – негромко сказал Степан. – Пускай вылезает. – И повысил голос: – Взяли моду – по кустам хорониться!!
– Батька, хлопец до тебя, – сказал подошедший казак.
– Какой хлопец?
– Трое шутовых давеч было… шубу-то когда провожали…
– Ну?
– Один, малой, прибег сейчас из Астрахани: заманули их ярыги воеводины – метятся за шубу. А этот вывернулся как-то. Бьют их…
Татарчонок плакал, вытирал грязным маленьким кулаком глаза.
– Семку и дедушку… бичишшем… Мы думали: спляшем им, поисть дадут…
– Не реви, – сказал Степан. – Позови Фрола, Иван.
– Били? – спросил Стырь татарчонка.
– Бичом. Дедушке бороду жгли…
– За шубу?
– За шубу. А Семке посулились язык срезать…
– А ты как же убег?
– Они мне раза два по затылку отвесили и забыли. Семку шибко мучают… Батька, выручи их, ради Христа истинного!
– Вы откудова?
– Теперь – из Казани. А были – везде. В Москве были…
Фрол вылез из кустов… Подошли к Степану. Фрол остановился в нескольких шагах.
– Загостился ты там, – сказал Степан. – Аль поглянулось?
– Прямо рай! – в тон Степану ответил Фрол. – Ишшо бы гостевал, да заела проклятая мошкара – житья от ее нету, от…
– Теперь так: бери с двадцать казаков – ив Астрахань. Вот малой покажет куды. Там псы боярские людей грызут. Отбейте.
– Как? Боем прямо?
– Как хошь. Чтоб скоморохи здесь были.
– Батька, дай я с ими поеду, – сказал Черноярец.
– Ты здесь нужон. С богом, Фрол. Спробуй, не привези скоморохов – опять в кусты побежишь.
– Чую.
– Федор, поедешь к воронежцам не ране, чем придем в Царицын… – Степан смолк, как-то странно вздохнул – со всхлипом. – Сучий ублюдок! – Вскочил. – Людей мучить?! Скорей!.. Фрол!.. Где он?! – Обезумевшими глазами искал Фрола.
Отряд Фрола был уже на конях.
– Фрол!.. Руби их там, в гробину их!.. –
