Я в ответе.
– Сейчас возьмем, батька. – Кондрат спрыгнул в купеческий струг. Подошел к сотнику. – Вынь грамотки.
И вдруг сотник – никто не ждал такого – выхватил пистоль… Кондрат откачнулся, но не успел – пуля угодила ему в плечо.
Сотник вырвал саблю, крикнул не своим голосом:
– Греби! Петро, стреляй!..
Двое-трое гребцов схватились было за весла… А один, который был позади сотника, вырвал из гнезда уключину и дал по голове сотнику. Вскрик застрял у того в горле; он схватился за голову и упал в руки гребцов.
Степан спокойно наблюдал за всем с высоты своего струга.
Еще двое казаков спрыгнули на купеческий струг. Один подошел к Кондрату, другой начал обыскивать сотника.
– В сапоге, – подсказал стрелец.
– Кто с нами пойдет? – громко спросил Степан. – Служить верой, добывать волю у кровопивцев!
– Я! – откликнулся гребец, угостивший уключиной сотника.
Еще двое крикнули:
– Мы! С Федором вот…
– А не пойдем, чего будет? – спросил один практичный.
– Этого я, братец, не ведаю: много грешил – ад, мало – рай.
– Так чего жа тада пытать? И я с вами!
Казаки засмеялись.
– Стрельцы, как? – спросил Степан.
– Оно вить это… как сказать!..
– Так и сказать.
– Вроде государю служим…
– Боярам вы служите, не государю! Кровососам!..
– Когда так – и мы.
Тем временем принесли Степану царские грамоты. Он, не разглядывая, изорвал их в клочья и побросал в воду. Бумаги он ненавидел особенно люто.
– Вот так их!..
На берегу явно заинтересовались событием на воде. Остановились, выстрелили, чтоб привлечь к себе внимание…
Человек шесть разинцев выстрелили в воздух. Звуки выстрелов долго гуляли под высоким берегом и замерли далеко. Конные разинцы успокоились.
Сотнику положили за пазуху какой-то груз из товаров купца и спустили в воду между стругами.
– Легкая смерть, – сказал один гребец. И перекрестился. Еще несколько человек перекрестились.
– В гребь! Заворачивайте свою лоханку. Не тужи, Макар Ильин! В Царицыне отпустим. Стрельцы, идите-ка ко мне! Погутарю с вами…
В Царицын разинцы пришли первого октября.
Высадились чуть ниже города; одновременно подошли конные Ивана Черноярца.
– Где Леонтий? – спросил его Степан.
– Вперед уехал.
– Собери есаулов. Слыхал, чего удумали? С вином-то?.. Пускай казаков в город.
В кабаке было полно казаков. Увидев атамана, заорали:
– Притесняют, батька!
– Где видано?! Такую цену ломить!
– Кто велел? – рявкнул Степан. И навел на целовальника страшный взор. Тот сделался как плат белый.
– Помилуй, батюшка. Я не советовал им, не послу-хали…
– Воевода?
– Воевода. Батюшка, вели мне живому остаться. Рази я от себя?
– Сукин он сын, ваш воевода! – закричали казаки. – Батька, он уж давно теснит нас. Которые, наша братва, приезжают с Дона за солью, так он у их с дуги по алтыну лупит.
– Это Унковский-то? – воскликнул пожилой казак-картежник. – Так то ж он у меня отнял пару коней, сани и хомут.
– У меня пищаль отнял в позапрошлом годе. Добрая была пищаль – азовская.
– Вышибай бочки! – велел Степан. – Где воевода?
– На подворье своем.
…Степан скоро шагал впереди своих есаулов, придерживая на боку саблю. Царицынцы, кто посмелее, увязались за казаками – смотреть, как будут судить воеводу Унковского.
На подворье воеводском пусто. Домочадцы и сам воевода попрятались.
– Где он? – закричал Степан, расхлобыстнув дверь прихожей избы. – Где Унковский?
Кто-то из казаков толкнулся в дверь горницы: заперта. Изнутри.
– Тут, батька.
Степан раз-другой попробовал дверь плечом – не подалась. Налегли, сколько могли уместиться в проеме…
– Вали! Ра-зом!
Дверь была надежная, запоры крепкие.
– Открой! – крикнул Степан. – Не уйдешь от меня! Я с тобой за вино рассчитаюсь, кобель!..
Унковский в горнице молился образам.
– Неси бревно! – скомандовал за дверью Степан.
– Да святится имя твое, да приидет царствие твое, да будет воля твоя, – шептал Унковский.
В дверь снаружи крепко ударили; дверь затрещала, подалась… Еще удар. Унковский бестолково забегал по горнице…
– Добуду я сегодня княжей крови! – кричал Степан. – За налоги твои!..
Еще удар.
– За поборы твои!
Унковский подбежал к окну, перекрестился и махнул вниз, в огород. Упал, вскочил и, прихрамывая, побежал.
Еще удар в дверь… И группа казаков со Степаном вломилась в горницу.
– Утек! – сказал Федор Сукнин. Показал на окно. – Брось ты его, Степан.
– Ну уж не-ет!.. Он у меня живой не уйдет. – Степан, с ним есаулы, кто помоложе, и казаки выбежали из горницы.
– Пропал воевода, – сказал Федор.
– Воевода-то – пес с им, – заметил Иван Черноярец. Они вдвоем остались в горнице. – Нам хуже будет: опять ему шлея под хвост попала… как с кручи понес. Надо б хоть на Дон прийтить, людишками обрасти.
– Теперь – один ответ.
– Не ответа боюсь, а – мало нас.
– Будут люди, Иван! Дай на Дону объявиться – все будет. А Степан сейчас уймется. Воевода, дурак, сам свару учинил.
…Степан ворвался с оравой в церковь.
Поп, стоявший у царских врат, выставил вперед себя крест:
– Свят, свят, свят… Вы куды? Вы чего?..
– Где Унковский? – загремел под сводами голос Степана. – Где ты его прячешь, мерин гривастый?!
– Нету его тут, окститесь, ради Христа!..
Казаки разбежались по церкви в поисках воеводы. Степан подступил к попу.
– Где Унковский?
– Не знаю я… Нету здесь.
– Врешь! – Степан сгреб попа за длинные волосы, мотнул на кулак, занес саблю. – Говори! Или гриве твоей конец!
Поп брякнулся на колени, воздел кверху руки и заорал благим матом:
– Матерь пресвятая! Богородица!.. Ты глянь вниз: что они учинили, охальники!.. В храме-то!..
Степан удивленно уставился на попа:
– Ты никак пьяный, отче?
– Отпусти власья! – Поп дернулся, но Степан крепко держал «гриву».
– Илюша-пророк! – пуще прежнего заблажил поп. – Пусти на Стеньку Разина стрелу каленую!.. Две!..
Степан крепче замотал на кулак «гриву».
– Пусть больше шлет!
– Илья, дюжину!!! Илюха!..
Казаки бросили искать воеводу, обступили атамана с попом.
Степан отпустил попа.
– Чего заблажил-то так?
– Заблажишь… Саблю поднял, чертяка, я что тебе, пужало бессловесное? Не был тут воевода. В приказе небось, в задней избе.
– Негоже, Степан Тимофеич. Ай, негоже!.. Был уговор: никого с собой не подбивать, на Дон не зманывать… А что чинишь? – говорил астраханский жилец Леонтий Плохов.
Степан Тимофеевич, слушая его, мрачно (с похмелья) смотрел на реку. (Они сидели на корме атаманова струга.)
– Воеводу за бороду оттаскал… Куды ж это? Слугу царского…
На берегу казаки собирались выступать.
– Тюрьму распустил, а там гольные воры… сидельцы-то.
Степан плюнул в воду, спросил:
– А ты кто?
– Как это?
– Кто?
– Жилец… Леонтий Плохов.
– А хошь, станешь – не жилец.
– А кто же?
– Покойник! Грамотки тайком возишь?! – Степан встал над Леонтием. – Воеводам наушничаешь! Собачий сын!..
Леонтий побледнел.
– Не надо, батька. Не распаляй ты сердце свое,