А сама Клара не замечала за собой внешних перемен: она была занята той внутренней переменой, что произошла в ней с недавних пор. Она работала с двойным старанием, и, глядя на нее, девушки тоже не отставали. Как и в прошлом году, повадились на стройку журналисты — кто с одним блокнотом, кто с магнитофоном, а кто и с кинокамерой. Всем нужен был секрет успеха ее бригады. Но что она могла сказать? Отделывалась общими словами, к неудовольствию репортеров.
Сегодня как раз приехал из области очередной корреспондент. Сначала Клара не хотела встречаться с ним, но позвонили из треста, и пришлось волей-неволей задержаться.
— Ты иди одна, я останусь еще, — сказала она Саше.
«Газетная слава тебе взамен любви, — рассуждала Саша. — Видно, в жизни всегда так: кому слава, кому любовь».
В этом философическом настроении она и вышла на улицу, где скучал у газетного киоска Виктор Дробот.
— Я просила, чтобы ты не дежурил на углах, — сказала Саша, довольная, впрочем, тем, что он ждал ее на улице. — Опять «регулировал» движение на правах общественного автоинспектора?
— Придет время, когда мои дежурства кончатся.
— Ты что, угрожаешь?
— Нет, самоутешаюсь.
Он взял ее под руку. Мимо прошли знакомые девчата, каждая из них непременно должна была оглянуться на Виктора. Он не обращал на них внимания, а Саше льстило, что на него частенько оглядываются не только девушки, но и женщины. Пусть завидуют!
Виктор был на голову выше ее, спортивного склада парень, с легким шагом натренированного бегуна. Она рядом с ним казалась школьницей. И уж, конечно, любопытные прохожие невольно сравнивали их: ну что нашел такой атлет в невзрачной, худенькой пигалице? Ну и пусть сравнивают!
Его теперь знали многие. Вскоре после того, как он защитил Аню Иванову, лаборантку с комбината, в городской газете была напечатана фотография: он, Виктор, и миловидная девушка, которая с явным преклонением смотрела на своего спасителя.
Тяжелое ранение Виктора оставило свой след — белую прядку на виске. Эта седина придавала ему выражение мужества.
— Что ты все молчишь, Витя? Говори что-нибудь.
— Мне кажется, твой отец недолюбливает меня...
— Вот еще выдумал! Ты совершенно не знаешь его.
— Чего там узнать, если он при всех заявил, что из меня ничего путного не выйдет.
— Отец резко выговаривает как раз тем, кто ему нравится.
— Непонятно.
— Он и мне говорил, что дочь у него пропащая душа. Отец деликатничает с теми, кого терпеть не может.
— Это уж вовсе непонятно.
— Ладно, оставим моего родителя в покое.
И Виктор замолчал. Он мог дуться целый вечер, не проронив ни слова. Но Саша не выносила таких заговоров молчания. Пытливо заглянув ему в глаза, она спросила:
— А что у тебя с Ивановой?
— В каком смысле?
— Мне передавали, что видели вас на загородной прогулке. Ты сидел, конечно, за рулем, она в коляске мотоцикла — не правда ли, какая идиллическая картинка!
— Аня возвращалась с бетонного завода, я и подвез ее.
— Не хитри!
— Ты вся в отца.
— Хорошенькое дельце! В кого же еще мне быть?
— Почему тебе нравится портить наши отношения?
— Чтобы лишний раз проверить их.
— А впрочем, если хочешь, Аннушка — славная дивчина.
— Вот как? Я давно заметила, что она тебе нравится, еще когда ты лежал в больнице.
— Саша!
— Ну что Саша, Саша? Разве я не права? Я все видела, только молчала.
— Да пойми ты...
— Нечего мне понимать. Хоть завтра можешь о б в е н ч а т ь с я с Ивановой на такси вокруг центра города. Теперь в моде автомобильные в е н ч а н и я!
— Как ты не поймешь, что Аня просто благодарна мне за то, что я вступился за нее.
— Вот и женись. Будет рыцарская свадьба. А она хороша собой. Хороша, хороша!.. — И ревность Саши начала щедро рисовать соперницу во всех подробностях.
— В больнице, я помню, ты обещала...
— Разве ты слышал? Ноты бредил, и я всякое могла сказать.
Он пожал в широкой ладони ее узенькую ладошку — в знак благодарности и за это откровение.
Саша отняла руку, поотстала. Виктор тоже остановился.
— Неужели ты всерьез ревнуешь?
— Я? Ревную? Слишком много на себя берешь!
— Ладно, успокойся. Пойдем в кино, что ли?
— Мне и в жизни надоели скучные истории чужой любви.
— Не задирайся.
— Ступай, не теряй понапрасну вечер.
— Зачем ты испытываешь мое терпение?
— Ах, ты все-таки угрожаешь!
— С тобой невозможно сегодня говорить.
— Ступай, ступай к своей Аннушке, она сговорчивее...
Саша круто повернулась и пошла домой.
Сколько раз Виктор сгоряча хотел проучить дерзкую девчонку, которая, слишком задирает нос. Но когда их отношения портились, Саша умела восстанавливать мир, и он прощал ей многое. До каких же пор это будет продолжаться?
Дома он застал одного отца. Петр Ефимович любил посидеть вечерком над записной книжкой, в которой были всевозможные таблицы, графики, диаграммы. Эту книжку называли энциклопедией Молодогорска — от самого основания города в сорок втором году и до наших дней.
— Где тебя носит? — недовольно спросил отец.
— Как где? На работе.
— Оттуда только что звонили.
— Не успеешь уйти, как...
— А ты не ври, если не умеешь. Окончил институт, а все ходишь на посиделки, все кружишь головы девкам. Холостяцкое время — пустое время.
— Будь справедливым, отец, ты сам женился под тридцать.
— Мне жену заменяла тачка, которую я ласкал и нежил в котлованах. А сейчас на экскаваторе не женишься...
Виктор с грустной улыбкой слушал отца, зная, что после случившегося он стал не в меру тревожиться за него.
— Был бы женат, не столкнулся бы с поножовщиками. Вон и седина проступила. Эх, Витек, Витек, набавил ты нам с матерью по десятку лет.
— Ты бы и сам, отец, вступился за человека, окажись на моем месте.
Петр Ефимович убрал со стола э н ц и к л о п е д и ю, встал, подошел к сыну.
— Развелось на нашу голову, Витек, всяких мещан.
— При чем тут мещане?
— А хулиганы — самая опасная их разновидность.
— Но мещанин, по-моему, труслив, он финку и в руки не возьмет.
— Конечно, не каждый мещанин — хулиган, но каждый хулиган — это взбесившийся от сытого безделья мещанин. Поэтому драться нужно в первую голову с мещанством, тогда и хулиганство исчезнет.
— Я думаю, что у нас слишком церемонятся с этой дрянью. Милиция до сих пор не нашла тех парней, с которыми я схватился из-за Ивановой. Одного подозрительного типа задержали, бегло допросили и отпустили на все четыре стороны...
— В пору моей молодости мы все рвались в милицию. Я, например, чуть не заделался уполномоченным угрозыска. Долго выбирал, кем быть — строителем или милицейским следователем.
— Теперь бы ты стал генералом!..
Зазвонил телефон. Петр Ефимович взял трубку и тут же передал ее Виктору.
— Тебя.
Звонила Саша. Как ни в чем не бывало она приглашала в кино, на последний сеанс, потому что идет, оказывается, «Бег».
— Хорошо, — ответил Виктор, позабыв о своей обиде.
— Смотри, не шатайся там до полуночи, — сказал Петр Ефимович.
Разговор с Виктором напомнил ему о том времени, когда сын лежал в больнице. Мать вообще поседела от горя, плакала день и ночь, пока Виктор не пошел на поправку. Сам он на людях держался стойко, но все старые недуги дали о себе знать, в том числе и ревматизм, благоприобретенный в котлованах первой пятилетки... Тревожно, когда в семье один-единственный сын: в нем фокусируются все твои надежды. Скорее бы женился, что ли. Водит парня за нос эта плутовка Саша. Зело, зело редкая руда — людское счастье, не скоро его отыщешь, хотя ты и геолог.
Но то, что выбор сына пал именно на Сашу Каменицкую, было по сердцу Петру Ефимовичу. Девушка не из «модерновых». Пошла на стройку и очень рано узнала горьковатый привкус хлеба насущного. Слава богу, Виктор тоже вырос не в теплице, на ветру: до вуза покочевал с геологами. Ведь нравственные изъяны молодых людей от слюнявой родительской любви: мы-де жили плохо, так пусть наши дети поживут в свое удовольствие. В этом смысле Георгия Леонтьевича не упрекнешь. Недавно он, Дробот, между прочим, спросил его: «А как ты смотришь на то, если мы скоро породнимся?» — «Это тебе, Петр Ефимович, надо поговорить с моей дочерью. Что касаемо лично тебя, то сват ты, конечно, подходящий», — ответил он, посмеиваясь, и на том их разговор закончился. Видно, такие отцы благословляют своих детей без лишних напутствий, даже как будто не в меру сухо. Но в этой сдержанности и заключено доверие к молодежи.
Думая сейчас о Викторе и Саше, Дробот невольно сравнивал и себя с Георгием Леонтьевичем: так ли зеркально отразилась его собственная жизнь в сыне, как жизнь Каменицкого — в дочери. Не зря говорят, что, пожив на свете, ищи свои достоинства и недостатки не в самом себе, а в своих наследниках. Что ж, ему не придется краснеть за Виктора, получившего боевую медаль в мирное время...
