«Я просто консультируюсь с вами, Георгий Леонтьевич. Время скоропалительных решений миновало». — «Извините, у меня наболело», — сказал он, объясняя прямоту своих суждений. И, улучив момент, заговорил о поисках железа.
А не может ли случиться так, что Урал останется без собственной железорудной базы? Кто будет виноват? Геологи? Металлурги? Или те и другие вместе? Если бы разведка на железо велась методично, на протяжении всей послевоенной четверти века, то уже были бы открыты богатые месторождения. Значит, тут есть вина геологической службы. Но и Министерство черной металлургии не без греха: оно в свое время не позаботилось о тыле уральских комбинатов и заводов и гоняет теперь денно и нощно железнодорожные «вертушки» на карьеры КМА и Соколовско-Сарбайской аномалии. Говорят, что привозные руды чуть ли не благо для доменщиков, которые как раз больше всех и мучаются с ними, — сегодня поступает курская, завтра — кустанайская руда, вот и приноравливайся. Еще говорят, что местные руды очень трудные, потому что содержат или ванадий, или титан, или никель. Так плюсы оборачиваются минусами, а все из-за того, что проблема обогащения этих руд никем не решается, хотя сколько всяких НИИ на одном Урале! Да и вообще все его рудное хозяйство, включая аглофабрики, на втором плане у Минчермета...
Георгий обратил внимание, что министр слушает без интереса — так, из вежливости.
— Я понимаю, вам все давно известно, — с плохо скрытой досадой заметил он.
— Что вы предлагаете конкретно?
— Заново начать Широкую разведку хотя бы у нас, на Южном Урале, пока еще не поздно. Ну, если не ради Молодогорска, то ради Магнитки и Челябинска. Там-то, на Среднем Урале, есть, по крайней мере, Качканар...
— Качканар тоже орешек.
— Вы хотите сказать, не мягче нашего ярского? Но «грызть орешки» — обязанность металлургов, а нам впору отыскивать их.
— Вряд ли Южный Урал перспективен, если уже всерьез говорить о железе.
— Не могу согласиться, товарищ министр. Когда-то почти так судили о южноуральской меди. Даже профессор Крейтер махнул рукой на Березовку как на дело безнадежное. А что бы мы сейчас стали делать без нее? Я уж не говорю о том, что Березовка открыла нам глаза на другие месторождения. Или вот более свежий факт. Экспедиции Шумского разведали уникальные запасы газа. Он смело оторвался от старых мест, где в течение целой трети века помаленьку находили нефть, и доказал, что есть большой газ на Урале. Будет и большая нефть.
— Крепко вы поддерживаете друг друга.
— Илья Михайлович не нуждается в моей поддержке. Дело сделано. А что касаемо железа, то я готов воспользоваться поддержкой кого угодно, включая Голосова.
— Вот как?
— Шучу, конечно. Голосов — догматик, а догматизм — пустая порода в науке.
— Вы откровенны. Буду тоже откровенен. Пока ничего не обещаю вам, но разговор с вами — лишняя засечка на память.
— И за то спасибо.
Георгий понял, что надо уходить. Ну что ж, во всяком случае, он знает теперь позицию самого министра, который вроде бы не сторонник Голосова, однако находится в плену догматических суждений о рудном потенциале Южного Урала. А нет ли тут своей концепции: искать то, что на поверхности, и брать то, что само дается в руки. Но с такой концепцией далеко не уедешь.
Они расстались, довольные взаимной откровенностью, и Георгий отправился по кругу — в различные главки и отделы. Там народ был менее обходительным, привыкшим к частым наездам с мест. Но раз уж ты оказался в министерстве, надо, пользуясь случаем, хоть что-то выбить. И он ходил из отдела в отдел и выбивал у кого что можно: то лишний буровой станок, то грузовик, то цемент. Даже выпросил немного ватмана. Конечно, тягаться ему с нефтяными «королями» Сибири было трудно — тем все давали куда охотнее, но ведь и он как-никак медный «принц» Урала. Одних подолгу уговаривал, словно толкач-профессионал, других стращал министром, ну, а третьим предлагал взамен что-нибудь лишнее в своем хозяйстве. Что и говорить, на все пойдешь ради того же ватмана, который в экспедициях дороже золота.
В конце дня, как на грех, встретился в буфете с Голосовым. Хотел пройти мимо, но Голосов уже приветливо поднял руку. Сошлись, поздоровались. Все такой же вылощенный, собранный не по-стариковски, ученый был, что называется, в спортивной форме.
— А я вас, батенька мой, ищу! — оживленно заговорил Семен Захарович. — Знаю, что с утра наведывались к министру, все знаю. Но потом исчезли, яко дым.
— Обивал пороги в отделах.
— Что, п о р о ж и с т о у нас?
— Вам лучше знать, Семен Захарович.
— Геолога ноги кормят!
«Зато тебя всю жизнь кормит демагогия», — подумал Каменицкий.
— Давайте присядем на минутку, Георгий Леонтьевич. Или вы спешите?
Георгий сразу не нашелся, что и ответить, и ему ничего не оставалось, как сесть за стол, правда, не круглый, а квадратный буфетный столик.
— Что там у Леонтия Ивановича? Слыхал я, что нашел еще немного руды близ Хомутова. Неистовый разведчик. Ему всюду мерещится руда. Да и то сказать, человеку надо чем-то жить.
— Вот вы, например, живете своими журнальными статьями.
— А что? Как только перестану сочинять, так и концы отдам. Читали последнюю?
— Запоем.
— Все шутите, Георгий Леонтьевич. А дело-то не шуточное. Какую вы там кашу заварили!
— Теперь есть на чем варить: газ собственный.
— Признаться, не думал я, что на Урале столько газа. Это же тюменские масштабы! И как раз вовремя открыли — к началу новой пятилетки. Дорога ложка к обеду.
— Обо всем этом я и прочел с удовольствием у вас.
— Шельмец вы этакий! Все издеваетесь над стариком.
— Но, ради бога, оставьте в покое наш бор.
— Вы что, на денежном довольствии в лесном министерстве?
— Оно и худо, что кое-кто не прочь поделить природу между министерствами. А у нее один хозяин — народ.
— Прописные истины, дорогой коллега.
— Тем паче.
— Миллионы тонн нефти под ногами не валяются. Теперь нефть ищут даже в океанах, не боясь распугать селедку.
— Одним словом, лес рубят — щепки летят?
— Не увлекайтесь, дорогой, двусмысленными формулами.
— Я говорю в буквальном смысле. Как бы не полетели щепки от нашего бора, когда начнут добывать на его просеках эти миллионы. Хорошо, что лесники вовремя подняли тревогу. Но вдоль северо-западной опушки добыча все еще продолжается, горят факелы. Что может быть более несовместимым — вековой лес и эти факелы? Так что вы, Семен Захарович, играете с огнем.
— Куда махнули! Вы молоды и не знаете, что мы с вашим отцом сорок лет играем с огнем. Такова уж нелегкая наша служба.
Георгий промолчал: ну что касается вас, уважаемый профессор, то вам бы только разжигать групповые страсти.
— Не следует, коллега, так сгущать краски, будет целехонек этот заповедник, — уже примирительным тоном сказал Голосов. — Ваш покорный слуга, возможно, в самом деле перегнул палку в полемическом азарте.
— Вы же не беллетрист, с вами считаются.
— Не всегда, не всегда. Наука, она, видите ли, обычно в тени. Вот вы там открыли уйму газа, ходите в героях. А кому какое дело до того, что вашему открытию предшествовали новые теоретические предпосылки...
— Ну, положим, вы-то, Семен Захарович, редко пребываете в тени, — не дослушав, заметил Георгий.
— Не обо мне речь. Я — что? Я консультант.
— Не прибедняйтесь. Вы хорошо чувствуете силу своего оружия.
— Колючий вы, весь в отца. Ну, батенька мой, пойду. Скоро заседание коллегии...
Георгий с облегчением вздохнул: он едва сдерживал себя при встречах с Голосовым.
Поезд уходил ночью, и можно было еще заглянуть к Метелеву, а то обидится Прокофий Нилыч.
Тот ждал его второй вечер. Открыв дверь, начал по-свойски отчитывать прямо в передней.
— Москвичи — народ гостеприимный, но забывают, что приезжий люд к вечеру буквально валится с ног, — только и сказал Георгий в свое оправдание.
— Говори, что у тебя? — уже добродушно потребовал Метелев.
Георгий рассказал все по порядку: о своих управленческих делах, о неожиданной встрече с Голосовым, о приеме у высокого начальства.
— Министр принял меня, точно комбата с передовой. Если не играет в демократию, то стоящий мужик. Как будто согласился с тем, что во время наступления перегруппировка сил нежелательна.
— Совсем хорошо.
— Только о железе мы с ним не договорились.
— Ну, это запутанный вопрос...
Ольга Николаевна подала чай и тут же вышла. Она недолюбливала Каменицкого: «Бирюк бирюком. Слова лишнего не вымолвит. И что в нем находит Павла — совершенно непонятно».
А впрочем, они испытывали взаимную антипатию друг к другу — Ольга Николаевна и Георгий, который тоже, случалось, невольно спрашивал себя: «Ну что нашел в ней Прокофий Нилыч?»
