И снова неслось из зала:
— Браво!.. Браво!..
Секретарь комитета комсомола завода легко вспорхнула на сцену, подбежала к Брылеву, вручила ему букет белых и красных роз и, крепко обняв его дважды, поцеловала в щеки.
Как только снова упал занавес, Корней Карпович дал исполнителям знак покинуть сцену. И они разбежались по своим гримуборным. Последним сцену покинул Брылев. Уходя, он сказал рабочему, отвечающему за занавес:
— Если будут просить Каретникову, дайте еще один занавес. Только для нее одной.
Светлану Брылев нашел в ее гримерной. Из широкого окна, зашторенного голубыми креповыми портьерами, была видна зубчатая Кремлевская стена, башни, соборы… И этот величественный вид из окна сразу бросил свой особый свет на все, что находилось в гримерной: на зеркала, на подзеркальники, на коробки с гримом, на парики, флаконы, на предметы туалета и костюмы…
Из служебного динамика, стоявшего на подзеркальнике большого трюмо, несся приглушенный прибой аплодисментов, сквозь которые были слышны выкрики: «Браво!.. Браво!.. Каретникову!.. Каретникову!..»
Брылев подошел к Светлане, поклонился и, слегка обняв ее, поцеловал в щеку.
Капитолина Алексеевна, от счастья совершенно поглупевшая и разомлевшая, сидела в кресле против Светланы и не сводила с нее глаз.
А из динамика по-прежнему раскатисто и гулко неслось: «Каретникову!..»
Кто-то невидимый приоткрыл дверь гримерной и прокричал:
— Каретникова, на поклон!..
— Это наши заводские буйствуют, — сказала Светлана и выбежала из гримерной.
Брылев стоял бледный, прислонившись спиной к стене. Голова его была высоко запрокинута. Можно было подумать, что он размышлял о чем-то постороннем, своем, не имеющем отношения к спектаклю.
Капитолина Алексеевна приглушила динамик и подошла к Брылеву.
— Родимый мой, Корнеюшка!.. Хочешь, я на колени встану перед тобой?! Ведь это ты… ты все сделал! Не только ей, но и тебе аплодирует зал!
Брылев сдержанно поклонился и поцеловал руку Капитолины Алексеевны.
— Спасибо, Капелька.
В гримерную с корзиной цветов вошел Владимир. Он выглядел торжественно-взволнованным. Почти с порога поклонился Капитолине Алексеевне. Поставив цветы на подзеркальник, он молча пожал руку Брылеву, поклонился ему и отошел.
Вбежавшая с букетом гвоздик Светлана бросилась Владимиру на грудь. Некоторое время они стояли неподвижно. Лицо Владимира было строго. Откуда-то вывернулся фотокорреспондент в мятом берете, увешанный камерами разных размеров и марок. Сделав несколько снимков с разных точек, он помахал рукой в знак благодарности и, открыв дверь ногой, поспешно исчез.
Широко распахнув дверь, в гримерную вкатила тележку буфетчица в белом халате. На тележке стояло эмалированное ведро со льдом, из которого торчали четыре серебряных горлышка шампанского. Рядом с ведром стояло около дюжины фужеров, конфеты, ваза с фруктами.
Буфетчица по-хозяйски расставила на круглом столике шампанское, фрукты, конфеты и фужеры. Улыбчиво кивнула в сторону Владимира и выкатила из комнаты тележку.
Светлана выключила динамик. В комнате наступила непривычная тишина. И в ту самую минуту, когда никто из находящихся в гримерной еще не привык к новой обстановке — тишина как-то по-особенному продолжала звенеть, — вошел Кораблинов. Он был в черном с серебряной искринкой, вечернем костюме. Как и в былые годы, прямой и осанистый. Та же снисходительно-загадочная улыбка бродила по его губам. В руках он держал белые розы.
Кораблинов неторопливо подошел к Капитолине Алексеевне, поцеловал ей руку, кивком поздоровался с Брылевым, решительно и вместе с тем мягко подошел к Светлане. Улыбка добра и искренней радости освещала его лицо.
Светлана была глубоко растрогана. Она приняла от Кораблинова розы и поблагодарила его.
Делая вид, что он не замечает Владимира, стоявшего у круглого столика и протирающего бумажными салфетками фужеры, Кораблинов долго и восхищенно смотрел на Светлану. Потом, все так же мягко улыбаясь, заговорил:
…И вновь оно приемлет
К себе старинного раба.
Владимир подошел к Светлане и, делая вид, что он не узнал Кораблинова, сказал ей:
— Я на несколько минут отлучусь. Мне нужно срочно поговорить с Волчанским.
— Володя, приведи, пожалуйста, дедушку и маму с папой. Сами они сюда прийти не осмелятся. Или не найдут дорогу.
— Хорошо.
Владимир ушел. Светлана стояла посреди комнаты прижав к груди белые розы. Растерялась и Капитолина Алексеевна. Один лишь Корней Брылев сохранил спокойствие. Не умаляя чувства собственного достоинства учителя и режиссера, которому сегодняшний день подарил заслуженный успех, он продолжал стоять невозмутимо. Он ждал, когда Кораблинов подойдет к нему первым, обнимет и от души поздравит. И он дождался. Он знал, что Кораблинов должен это сделать.
Объятие Кораблинова для Брылева стоило многого.
И этот крепкий, дружеский поцелуй… С трудом Корней Брылев сдержал слезы. Ведь когда-то они не просто вместе учились. Дружили, как братья.
— Спасибо, Сергей, — дрогнувшим голосом произнес Брылев, продолжая жать руку Кораблинова. — Не уходи, я пойду поздравлю остальных исполнителей. Очень прошу — дождись меня.
Кораблинов приложил ладонь к груди:
— Слушаю и повинуюсь.
Брылев что-то шепнул на ходу Капитолине Алексеевне и вышел.
Кораблинов снова вернулся к Светлане:
— Блестяще!..
— Спасибо, Сергей Стратонович. Ваша похвала мне особенно дорога.
— Свой восторг и свои оценки я уже высказал в газетном интервью. Вы его читали?
— Да… Я читала… Спасибо…
— А сейчас я пришел не только поздравить вас, но и сделать вам предложение.
— Какое?
Лицо Кораблинова стало по-деловому строгим.
— С одним молодым драматургом мы начали работать над киносценарием. Осенью думаем закончить его и зимой приступить к съемкам.
— О чем будет этот фильм?
— О вас. — Ответ Кораблинова прозвучал твердо, как заранее продуманный и решенный.
— Я… не совсем понимаю вас, Сергей Стратонович. Что значит обо мне?
— Вот именно о вас, Светлана Дмитриевна. О девушке, которая с детских лет стремилась стать актрисой. О том, как эта девушка под руководством талантливого и опытного актера готовила себя для поступления в театральный институт и как по воле некоторых обстоятельств и в силу особенностей характера своей тетушки, — Кораблинов посмотрел на Капитолину Алексеевну и подмигнул ей, — вместо института она идет работать на завод… И как эта девушка, до самозабвения влюбленная в завод и в искусство, продолжая углублять свой талант в самодеятельности, в конце концов становится актрисой. Свою мечту она осуществила не через столичный театральный институт, а через драматический коллектив завода.
Предложение Кораблинова для Светланы было неожиданным.
Капитолина Алексеевна с трудом сдерживала себя, чтобы не вмешаться в разговор. Мимикой своего выразительного лица и судорожными движениями рук она как бы выговаривала: «Соглашайся, дуреха!.. Соглашайся во всем, разберемся потом!..»
— Кто будет ставить этот фильм? — спросила Светлана.
— Я. Фильм этот мы назовем «Третий тур». Вы его помните?
— На всю жизнь, — заливаясь краской стыда, ответила Светлана. — Я знаю: я была тогда очень дерзка и, может быть, не права.
— Нет, вы вели себя так, как может вести себя только талантливый и сильный человек.
— Этот экзамен до сих пор снится мне по ночам, — сказала Светлана.
— Помню его и я.
— Кто же будет играть роль… — Светлана замялась, но Кораблинов догадался, о чем она хочет спросить.
— Народного артиста, который многое изменил в судьбе абитуриентки, ожидающей третьего тура? — В смятой улыбке Кораблинова засветилось чувство собственной давнишней вины.
— Да.
— Его буду играть я. Режиссера-репетитора этой талантливой девушки будет играть Корней Брылев. — Кораблинов оглянулся по сторонам, выискивая взглядом Брылева, который только что вернулся в гримуборную и складывал в папку программки и помятую афишу, испещренную росписями исполнителей ролей.
Брылев подошел к Кораблинову и крепко стиснул его руку.
— Благодарю! Вчерашнего пьющего Брылева будет играть сегодняшний непьющий Брылев, — сказал он и поцеловал руку Светлане.
Предложение Кораблинова взволновало Светлану не только своей неожиданностью, но главным образом, тем, что ей предлагали впервые в жизни такую ответственную и сложную роль… Да еще в кино. Но тут же вместе с радостью в душе колыхнула смутная и пока еще ничем не объяснимая тревога, как только она вспомнила о Владимире. — Что это — неужели старинная обида за друга обдала таким жаром ее сердце?
И она решила идти напролом, не обращая внимания на предостерегающие взгляды и кивки тетки.
