Но пока что события не благоприятствовали замыслам Шептицкого: русские войска подходят к заставам Львова. Митрополит решает остаться при своих овечках. Ничего особенного ему не угрожает: дом Романовых привык обращаться в таких случаях пристойно.
В первые дни после прихода русских митрополит молчит, ожидая бури. Однако вопреки опасениям буря не разыгралась. Шептицкий поспешно использует неосмотрительность оккупационных властей. В ближайший же праздничный день он с амвона призывает верных молиться за победу австро-германского оружия. Терпение властей лопнуло, графа Шептицкого арестовывают. Таким образом, к нимбу присоединяется тернистый венок, в конце концов довольно выгодного фасона. Курск, Суздаль, Ярославль — вот этапы путешествия митрополита в условиях, которые ничем не напоминают обычные условия жизни арестантов,— этапы, которые затем будут преподнесены простачкам как новый вариант страстного пути господнего...
Жажда деятельности не покидает Шептицкого и в ссылке. Он налаживает связи со своим старым знакомым, архиепископом Антонием. В адресованных ему письмах граф предвещает, предостерегает и предлагает. Особенно заботит его судьба ордена василиян и... помещичьих имений в Галиции (в подавляющей части — польских). В одном из писем к Антонию он настойчиво требует «...сохранения в Галиции ордена василиян и поддержки прерогатив помещичьей прослойки как верной опоры государственности и порядка...»
Но подлинную активность проявляет Шептицкий только после Февральской революции. Почетный узник становится почетным гостем петербургских салонов. Подавленная событиями, аристократия лихорадочно ищет новой религии, убежденная в том, что православная не выдержала испытания. Граф умеет этим воспользоваться. Этот подданный враждебного государства неоднократно навещает премьер-министра Временного правительства князя Львова, благодарит его за возвращенную свободу и разговаривает, как равный с равным. Больше того: он требует! Требует легализации униатской церкви в России, легализации официальной и безоговорочной. В лице князя граф находит внимательного слушателя. Князь готов достать ему небо, да руки князя чересчур уж коротки. Шептицкий сознает его положение. Отказавшись от формальностей, он самовольно назначает униатских экзархов Петрограда и Киева, он консультирует их, знакомит с влиятельными кругами, наконец с умилением благословляет и уезжает в Киев. Там его, как дорогого гостя, принимает Центральная рада, успевшая уже связаться с немцами.
Фундаменты восточного вице-папства заложены, теперь можно было подумать и о возвращении домой. Побуждаемый Карлом Габсбургом, Вильгельмом Гогенцоллерном и папой, испанский король Альфонс успешно хлопочет через своего посла в Петрограде, и вскоре окончательно освобожденный митрополит возвращается на святоюрскую гору. Триумфальные врата украшаются причудливо сплетенной тернистой короной...
В ОРУЖИИ КРЕСТОНОСЦА
Однако и на этот раз оказалось, что путь через триумфальные врата не всегда ведет к триумфу. Победная Октябрьская революция создала новые, непредвиденные трудности в осуществлении планов Шептицкого; крах центральных государств лишил; эти планы реальных основ. Не была, да и не могла быть для него компенсацией, нововозникшая Польша. Кровавая борьба за Львов и жестокий правительственный террор, наступившие после нее, создали атмосферу, в которой какая бы то ни было, попытка опереться на Варшаву неминуемо вызвала бы полную утрату популярности. А между тем Шептицкий не переоценивал возможностей послеверсальской Польши. Этот воспитанник «колегиум рутенум» внимательно следил за развитием событий. Он довольно рано пришел к выводу, что смерть главного протектора была иллюзорной, что раньше или позже политика Лондона, Парижа и Вашингтона даст плоды, и Берлин вернется к роли усмирителя и завоевателя славянского Востока. Граф лелеет надежду, что конъюнктура повторится — конъюнктура тем более; благоприятная, что на этот раз война будет носить характер! крестового похода, а это позволит избежать раздробления антисоветских сил.
Пока это произойдет, граф Шептицкий посвятит максимум усилий подготовительной работе. Прежде всего произведет смотр наличным силам и на Западной Украине, и в Америке — в больших скоплениях украинской эмиграции. Особенное удовольствие доставляет ему просмотр нового пополнения среди подчиненного клира; в будущем он сделает все возможное для того, чтобы такого рода пополнение стало ядром униатского духовенства. Это — здоровенные, крепкие парни, носящие рясу с грацией поручика драгунского полка. Политическое «верую» этих новоиспеченных священников не оставляет никаких сомнений. В прошлом они с достаточной убедительностью продемонстрировали его в рядах «сечевых стрельцов», УГА и петлюровской армии, в будущем они продемонстрируют его еще убедительнее в фашистском подполье УВО и ОУН. Посеянное василиянами семя принесло богатый урожай. Теперь задача графа заключалась в том, чтобы не дать ему покрыться плесенью.
Данных для опасения не было. Уже «Католическая акция» давала некоторую возможность расходовать накопленную в солдафонах энергию. Немало усилий требовала борьба с рабоче- крестьянской оппозицией в кооперативном движении и в «Просвш» — борьба, богатая методами и эпизодами совершенно светского характера, не исключая кровопролития. Для координации сил и усилий униатского клира митрополит основывает свою собственную партию — «Украинский католический союз» с ее органом-еженедельником «Мета» («Цель»), Это уж никак не партия в общепринятом понимании этого слова, но нечто вроде «надпартии», объединяющей членов разных политических группировок — от ультралояльного по отношению к Варшаве УНДО до официально «нелояльной» ОУН. По мысли Шептицкого, его партия должна была направлять политическую жизнь украинской Вандеи таким образом, чтобы ни одна второстепенная цель не прикрывала главной: беспощадной борьбы с революционным Востоком и того, чтобы первое и последнее слово в стратегии этой борьбы осталось неизменным за его первосвященством и непосредственными его вдохновителями.
По сути, в «стратегии» Андрия Шептицкого не было ничего нового, кроме кровожадности, в которой этот служитель церкви превосходит даже великого инквизитора Фому де Торквемада.
Развитие событий в Европе благоприятствовало, казалось, намерениям старого митрополита. В январе 1933 года империалистическая, захватническая Германия возвращается к строю, возвращается к формам, которые предвосхищают самые радужные надежды графа. В тяжелом топоте коричневых батальонов ему чудятся шаги его второй молодости. Неизлечимая болезнь (элефантиазис) приковывает его к креслу, однако граф действует теперь с удвоенной энергией. Его дворец становится резиденцией Андрия Мельника — правой руки полковника Коновальца и агента немецкой разведки, который фигурирует в картотеке германского полковника Николаи под красноречивой кличкой «Консул I». Должность управляющего имениями графа облегчает «Консулу» работу на местах, а митрополиту — связь с Берлином. В рамках «Католической акции» происходит во Львове слет националистической молодежи, созванный митрополитом под лозунгом «Молодежь Христу». Шайка подчиненных Коновальца и Мельника прошла в тот день перед Шептицким, лаская его взор своим воинственным видом. Этот смотр сил украинского фашизма напоминал Берлину, что в грядущем конфликте на Востоке территория между Збручем и Саном будет, так сказать, для него идеальным плацдармом для похода германских дивизий на Киев.
В связи с заключением польско-немецкого пакта националистические террористы прекращают нападения на отдельных представителей польской администрации: под влиянием митрополита «нелояльная» ОУН заключает пакт взаимной помощи с ультралояльным УНДО. Правда, выстрелы из-за угла все еще звучат, но теперь льется исключительно кровь украинских революционных деятелей, кровь рабочих, крестьян и прогрессивных интеллигентов.
Политические симпатии и антипатии графа приобретают окончательный вид во время гражданской войны в Испании. Вдохновляемый событиями в Испании, он пишет и публикует адресованное украинской молодежи «пастырское послание», в котором богом заклинает ее действовать по примеру франкистских головорезов... О «гитлерюгенде» он пока что молчит: эти свои симпатии граф открыто продемонстрирует только в 1941 году после захвата гитлеровцами Львова.
Однако на пути к такому радостному для него событию его ждет еще тяжелое испытание, которое никак нельзя сравнить с переживаниям 1914—1917 годов, хоть на этот раз «тернистая корона» и не украсит его седин. Вместо ожидаемых графом нацистских войск во Львов вступают части Красной Армии.
