Я им ответила веселой телеграммой:
«Крепко обнимаю моих родных тчк Спасибо за рисунки и великанское письмо тчк Желаю новом году счастья радостей успехов на родной земле тчк Целую мои славные мордашки и чубатые лбы.
Ваша лагерная
Катя»
Вторым потрясением были живые цветы — две большие корзины: в одной голубые гортензии, в другой — белая сирень. Корзины, завернутые в розовую бумагу, принесли дядьки в ушанках и полушубках. Записки никакой не было. Догадываюсь, — это проделки Яна. Сколько же он потратил денег? Вот бесшабашная голова!
Позже, прямо в кухню, шофер с дворничихой приволокли ящик с фруктами, вином и такими закусками, каких мы давно не видели. Здесь было всего понемногу: красная и черная икра, семга, балык и трех сортов колбаса…
Оказывается, это Глеб Балаев прислал нам новогодний подарок, добытый с немалым трудом. В приложенном письме было всего несколько строк:
«Прошу не сердиться на бродягу деда-мороза. Он к вам запоздает: явится не как все люди, а несколько позже. Ему придется произносить первый тост на новогодней елке в Доме культуры.
Ваш дед-мороз».
Бетти Ояровна и бабка Маша захлопотались. Им пришлось помогать мне украшать елку, готовить стол и заниматься главным — жарить гуся, начиненного капустой и яблоками.
Зося с Борисом пришли в одиннадцатом часу и принесли подарки для ребят — два духовых пистолета, стреляющих стрелами, похожими на кисточки.
Почти сразу же за ними ввалился Ян с боксерской «грушей» и еще какой-то человек, закутанный в башлык. Я сразу не узнала гостя, отряхивавшегося от снега, а когда он снял башлык и шапку — бросилась целовать. Это был старый тренер Кирилла — дядя Володя.
— Вот молодчина, Ян, — привел такого гостя!
— Насильно затащил, — пояснил Ян. — Пришлось грубую, воловью силу применить.
— Ничего подобного. Клевета! — запротестовал дядя Володя. — Я сам собирался, специально домой заходил. Вот доказательства.
И он, развернув принесенный пакет, протянул мне две застекленные фотографии: на одной Кирилл был снят худеньким юношей с пугливо поднятыми перчатками, на другой — зрелым бойцом в матче со знаменитым норвежцем Берлундом.
Дядя Володя по-прежнему сухощав и юношески строен, только лицо и шея, испещренные глубокими морщинками, выдают его годы.
— Говорят, что ты безработная? Хочешь у меня в младшей группе поработать? — спросил он.
— Ну какая я теперь спортсменка.
— А я тебя не в чемпионы беру. Мне помощник-воспитатель требуется.
— Но я же бокса совсем не знаю.
— И не надо. — В детской спортивной школе не только боксеров готовят. Мы и ваших ребят возьмем.
— Ну, разве только с Игорьком и Димой… на общественных началах.
— Зачем на общественных? Нормальную зарплату получишь.
— А нельзя ли и мне к вам? — спросила Зося.
— Можно. Вот как начну их английскому языку обучать, обязательно к вам обращусь, — отшутился дядя Володя.
Балаев приехал во втором часу ночи. В его волосах и на костюме поблескивали прилипшие кружочки конфетти.
— А здесь почему не танцуют? — спросил Глеб. — Так не годится. Запускайте патефон.
Выпив штрафную порцию вина, он пригласил меня танцевать.
Глеб был шумен и заряжен такой веселой энергией, что сумел и нам передать свое настроение. В танцы были вовлечены все, даже бабка Маша и Бетти Ояровна.
Впервые за много месяцев я словно оттаяла: смеялась, танцевала и шутила.
А Ян почему-то был грустным. Танцуя со мной, он вдруг сказал:
— Я, кажется, становлюсь неисправимым однолюбом: из всех женщин на свете хочу видеть только тебя. Хотя знаю, что ни ша что рассчитывать не могу.
В лирических объяснениях Борис не отстал от Яна, Изрядно охмелев, он мне признался:
— Я люблю тебя без всяких научных обоснований. Ты для меня маленькое солнышко. Когда я в раздражении, твой взгляд успокаивает, когда в грусти — утешает, когда удручен — поднимает дух. При тебе хочется быть сильным и добрым.
— Спасибо, Борис, но ты и без меня такой. Не надо преувеличивать.
— Ладно, Ира, не скромничай.
Мы разошлись только под утро.
Канул еще один год в вечность. Каков-то будет новый?»
«15 января. Я начала работать в детской спортивной школе — в младшей группе девочек. Им по десять-двенадцать лет. Это всё длинноногие и неуклюжие стрекозы, из которых надо сделать закаленных телом и стойких духом девушек.
На занятия я хожу три раза в неделю. Такая загрузка меня устраивает. Дядя Володя дает задание на вечер, изредка заходит в зал и поглядывает, правильно ли я всё делаю. Вмешивается он редко, а если что подсказывает, то так, что кажется, будто сама заметила ошибку. Он опытный педагог: умеет разговаривать и с детьми и со взрослыми.
Девочки у меня забавные. Чтобы не потерять жестяных номерков от вешалки, они их привязывают к ленточкам косичек. Надо будет отучить от этого.
Ян занимается со старшей группой мальчиков, готовящихся стать боксерами. Он играет с ними в футбол на снегу и в баскетбол в спортивном зале. Я предчувствую: он сам готовится выступить на боксерских соревнованиях. Прыгает со скакалкой, работает на мешке и с «лапой». Вот неугомонный!
Надо будет поговорить с ним — не вредно ли это сердцу? Дядя Володя ведь не знает, какое у него было ранение.
12 февраля. Валины получили отдельную квартиру и забрали к себе Игорька. У них появилась домработница, которая водит его в школу.
Мальчишки друг без друга не умеют играть и готовить уроки. Как только наступает вечер, Димка начинает ныть:
— Скучно, идем к Игорю.
А мне не хочется встречаться с Зосей, да и некогда.
Мальчишек, проживших вместе всю войну, конечно, не следовало так внезапно разлучать. Это отразилось на школьных занятиях: у Димы две тройки, а у Игорька двойка появилась. Я собиралась поговорить с Борисом, но вчера случилось непредвиденное: Игорек прибежал к нам без сопровождающих и Бетти Ояровне по секрету на ухо сообщил:
— Я хочу жить у вас, домой больше не пойду.
— Почему? — спросила она.
Меня их разговор заинтересовал, я прислушалась. Игорек ответил:
— Мама Диму ругает, говорит: «плохое влияние»… И перчатки боксерские спрятала.
— Маму надо слушаться.
Игорь насупившись молчал. В разговор вмешался Дима.
— Бабушка Бетти, возьмем его к нам, — предложил он. — И всем скажем, что он мой братишка. А если они с милиционером придут, все равно не отдадим, будем прятать.
— Так поступать нельзя, — возразила я. — Всюду знают, что у него есть родные папа и мама. Обманывать нехорошо.
Мне стало жалко Игорька, и я решила переговорить по телефону с Валиным. Он еще был на работе. Узнав причину звонка, Борис разволновался и попросил передать телефонную трубку сыну. Не знаю, что он говорил Игорю, — но тот упрямо твердил свое:
— Я хочу с Димой… Мне дома плохо. Если мама заберет, я насовсем убегу… она дерется и дрянью называет.
Потом мальчик вернул трубку мне. Борис каким-то виноватым голосом попросил:
— Ирочка, прости, пожалуйста, что так вышло. Пусть Игорек немного побудет у вас… Я сейчас созвонюсь с Зосей.
— Лучше бы ребят не разлучать, — сказала я ему.
— Да, да, я тоже так думаю, но не знаю, как будет воспринято его бегство дражайшей половиной.
Через какой-нибудь час у нас появилась разъяренная Зося.
— Сейчас же одевайся, паршивец! — приказала она Игорьку. — Вот вернемся домой, я покажу тебе как бегать!
— Не оденусь, — заупрямился мальчик. — Я с Димой останусь.
— Ах, вот как! Ты не слушаться?
Зося дала ему звонкую пощечину, схватила за ворот и, поддав коленкой, потащила сына к вешалке…
И вот тут произошло невероятное: мой Дима вдруг расплакался и кинулся отбивать товарища. Зося попробовала оттолкнуть его, а он, как волчонок, зубами вцепился ей в руку.
Я, конечно, поспешила на выручку, а Зося разревелась и принялась во всем винить меня:
— Я вижу, ты всех переманиваешь на свою сторону… И мальчишку хочешь отнять.
— Зося Антоновна, как вам не стыдно! — принялась урезонивать ее Бетти Ояровна. — Неужели вы думаете, что мы настраиваем против вас Игорька? Вы во многом сами виноваты. Он же человек, надо понимать его… И нехорошо бить, да еще при других. Не одобряю я ваших действий…
— Можете не одобрять, — продолжала свое Зося. — Я ему этого не прощу…
А мальчишки, убежавшие в свою комнату, поспешно начали строить баррикаду: подтащили к дверям железную кровать, тумбочку и стали наваливать сверху все громоздкое, что было в детской. На Зосины угрозы и наши увещевания, они не откликались.
