— Пошел ты к чорту! Меня не убьют.
— Да и меня тоже. Это ж я шутя. Я хочу еще троих нажить. Война кончится, думаю организовать кузнечную бригаду из Луценков. Нас четыре брата, и все ковали. Деды ковали были, и сыны ковалями будут. Вот оно якое дело! Возьми-ка автомат, покарауль, а я трошки покопаю... К утру, может, що для себя сгодится... Надо местечко покраше подобрать...
— Не беспокойся, для твоей милости я отдельно выкопаю. Тебя вместе нельзя класть: никому спокою не дашь.
— Ух, ты, скаженный! — Луценко, плюнув на руки, взял лопату и, копая, добавил: — Сколько сюда наших товарищей покладем! Даю слово, в десять раз больше фашистов уничтожу. Ты с завтрашнего дня записывай, бухгалтерию заведем.
— А я уже давно этот счет веду, не беспокойся.
Новиков вскинул на плечо автомат и медленно пошел к потухающему костру. Там были раненые: Ковалев, Ченцов, Алексеев и Нина. Это все, что осталось от трех орудийных расчетов.
— Попить никому не нужно, товарищи? — присаживаясь на корточки, тихо спросил Новиков.
Ночь тянется медленно, беспокойно. Лес освещается вспышками ракет и гудит длинными пулеметными очередями. Задремавший немецкий солдат, стукнувшись каской о пулеметную пяту, хотел было по привычке нажать спуск, но руки его вдруг вяло и безжизненно свисли в окоп. Кавказский кинжал глубоко вошел под левую лопатку. Торба, сдерживая шумное дыхание, бьет еще раз. Так верней.
С еле преодолимой брезгливостью Захар снимает с фашиста каску и надевает себе на голову. Оттащив труп в сторону, он садится к пулемету и нажимает спусковой механизм. Тишина разрывается продолжительной очередью, ярко чертят темноту светящиеся строчки трассирующих пуль. Через каждые тридцать минут немец давал очередь — знак того, что на посту все в порядке. Торба стреляет точно, минута в минуту. Недаром он наблюдал за этим постом в течение двух часов.
С другими немцами разделываются Буслов, Павлюк и Савка Голенищев. Последний, чуть не вдвое согнув свою высокую неуклюжую фигуру, подбежал к Торбе и, горячо дыша в ухо, прошептал:
— Порядок!
Торба, кивнув головой, крепко сжимает ручки пулемета, вглядываясь в темноту. Савка бесшумно отползает к группе прикрытия. Теперь надо ждать. Немцы расположили пулеметный пост на перекрестке лесных дорог. Он прикрывает подход с востока, с юга и с запада. Поверяющие приходят только с севера. Немецкий офицер в сопровождении двух солдат является каждый час. Видимо, он не особенно доверяет своим солдатам. Изучив ведение противника, разведчики действуют наверняка.
С северной стороны поверяющих ожидает засада, с юга — Буслов и Павлюк с двумя пулеметами составляют группу прикрытия. С запада должен появиться с пушками и ранеными Кушнарев. Он давно уже прогнал туда длинный караван артиллерийских упряжек. Тяжелые битюги, разгребая мохнатыми ногами сыпучий снег, прошли почти бесшумно. Кольца постромок, трензеля и другие звенящие части упряжек были обмотаны тряпками. Торба посмотрел на светящийся циферблат часов. Кажется, что стрелки бегут вперед лихорадочно, быстро. Скоро уже тридцать минут, как он «дежурит» за немецким пулеметом. Приближается время давать очередь «бодрости». От непривычной обязанности его охватывает нервная дрожь. Неприятно и жутко сигналить из вражеского пулемета. Он осторожно проверяет ленту. Все в порядке, только к пальцам прилипла пахнущая какой-то гадостью смазка.
Торба, жмуря глаза, второй раз нажимает спусковой рычаг. Пулемет покорно выхлестывает продолжительную очередь. В ушах стоит звон, едкие пороховые газы щиплют глаза и лезут в нос. Ему хочется стрелять все время, чтобы только скорей прошли эти минуты томительного напряженного ожидания.
Вдруг до его слуха доносится гулкий шум громыхающих орудийных ящиков и колес. Торбе кажется, что по лесу грохочет беспощадное эхо. Оно заставляет его повернуть пулемет на север. Там вспыхивает каскад желтых и синих ракет. Лесная дорога ярко освещается. Видно, как темногнедые битюги, цокая подковами, спокойно тянут пушки, точно идут на новые недалекие позиции...
Дробный, металлический перекат дегтяревского пулемета ядрено вспарывает притихшие было заснеженные кусты. Где-то недалеко слышны непонятные выкрики. Торба заглушает истошный галдеж на чужом языке огненным веером трассирующих пуль.
Пулемет дрожит, словно хочет вырваться из рук. Бусловский «дегтярь» стучит еще громче. Пушечные колеса, быстро разбрасывая грязный снег, грохочут мимо Торбы. Верхом на стволах полковых гаубиц, обнимая их, едут люди в прокопченных полушубках.
Битюги, подхлестнутые выстрелами, бухая тяжелыми копытами, спешат грузной взбодренной рысью.
Торба, Буслов, Голенищев, Павлюк, расстреляв все патроны, тащат за собой пулеметы. Вот батарея скрылась за поворотом. Навстречу разведчикам коноводы на галопе подают лошадей.
...Через час Кушнарев с Торбой ужинали на квартире у подполковника Осипова.
— Хочешь, старший лейтенант, — наливая в стаканы, возбужденно говорил Антон Петрович, — ко мне заместителем по строевой? А?
— Да я же разведчик, товарищ подполковник! — улыбался Кушнарев.
— Тогда помначштаба? Капитана дам!
— А я его и так получу...
— Ничем, брат, тебя не возьмешь. Ну, а ты, Торба, командиром полковой разведки пойдешь? Выпрошу у Доватора.
— Нет, товарищ подполковник. От генерала Доватора не уйду до смерти! — гордо ответил Захар.
— Любите, черти, Доватора, знаю... А я, думаете, не люблю? Да и нельзя его не любить!
ГЛАВА 4
К исходу 20 ноября Доватор сосредоточил свои части в районе Истринского водохранилища и завязал тяжелые бои на рубежах Поспелиха — Надеждино. Атаки противника следовали одна за другой, но, наталкиваясь на упорное сопротивление, захлебывались.
Противник, напрягая последние усилия, начал охватывать левый фланг Доватора и пытался отбросить его дивизии на северо-восток, стремился обеспечить продвижение своих частей вдоль Волоколамской магистрали. Однако Доватор не только упорно отбивался, но замышлял нанести немцам внезапный удар во фланг.
Зимний короткий день заволокла черная ночь. На квартиру, где поместился Доватор, Шаповаленко притащил охапку дров и затопил печку. Уже второй день генерал прихварывает от усталости, бессонных ночей, сырой, холодной погоды и нечеловечески напряженного труда. Глаза Льва Михайловича воспаленно блестят. Перед генералом на столе, заваленном картами, газетами, схемами, лежит папка с очередными донесениями. Вялым движением руки он отодвигает ее в сторону. По телу пробегает неприятный озноб. Потом, пересилив себя, Доватор снова протягивает руку и открывает папку.
«Противник занял Новый Иерусалим, — гласит армейская сводка. — После ожесточенных боев части Красной Армии оставили Яхрому, Рогачев, Федоровку, Ольгово». А ведь несколько дней тому назад в Ольгове были расположены тыловые подразделения его соединения.
Лев Михайлович глубоко задумался, посмотрел на карту и с чувством горькой досады снова начал читать.
Донесения, рапорты, письма, разведсводки... Целая пачка, и ничего утешительного. Вдруг генерал узнал круглый четкий почерк Кушнарева:
«Штаб Д. Карта 100 000. Добрино. Высота 183,6. Разведгруппа № 2. Горки прибыл заслон пр-ка — слабый, до взвода. Один миномет, два пульпоста (см. схему). В Добрино батальон егерей пр-ка рассредоточен по хатам. Готовят пищу. Пульпостов четыре (см. схему). Автомашины, 26 орудий, семь на прицепах. Замаскированы ржаными снопами. По деревне редкие патрули. Смена пулеметных постов частая».
Подчеркнув последние слова донесения, Лев Михайлович написал сбоку: «Мерзнут».
«Свободно проник на южную окраину, — читает он дальше, — веду наблюдение из отдельного сарая (см. схему).
Выводы: противник, отогреваясь на печках, трет ушибленные места, собирается жрать двух убитых на моих глазах коров. Имеется возможность нарушить этот пир и. предложить другой... За обеспечение внезапности удара несу полную ответственность. Жду дальнейших приказаний».
Вездесущий умница Кушнарев своим замечательным донесением сразу отогнал от генерала хворь. Вот подходящий момент для флангового удара, о котором он размышлял в течение последних двух дней, забрасывая в расположение противника до тридцати разведывательных групп ежедневно.
Просмотрев кушнаревскую схему, Доватор быстрыми движениями руки нанес на карту обстановку. В комнате тихо. В печке весело потрескивают дрова, дремлет, разморившись от тепла, Шаповаленко.
За окном метет вьюга. Протяжно завывая, она скрадывает гул выстрелов. Торопливый маятник загнал обе стрелки ходиков на цифру 12. Доватор взял телефонную трубку, вызвав начальника штаба, отдал предварительный боевой приказ: — «Генералу Атланову выделить в мой резерв один кавалерийский полк. Самого немедленно вызвать в штаб», — и снова сосредоточенно углубился в схему, изучая ее и сверяя с картой.
