По отношению к республикам Прибалтики у нас было особое чувство. Дело в том, что они были очень молоды, они стали советскими почти перед самой войной. Положение сложилось так, что мы вынуждены были отойти с их территорий очень быстро, что всегда оставляет в душе более горький осадок, чем отход после упорной и длительной обороны.
Мы испытали удовлетворение от того, что, несмотря на многочисленные и сильные укрепления противника, Прибалтика была освобождена столь же стремительно. В освобождении республик Прибалтики, в боях за их столицы активнейшее участие принимали национальные – эстонские, латышские и литовские – соединения. До этого они успешно сражались на других фронтах, но к концу лета сорок четвертого года, доукомплектованные, добротно обмундированные и вооруженные, были выдвинуты к их родным землям. Они с волнением освобождали дорогие сердцу места, а живущие там, встречающие нашу армию с радостным удивлением слушали их знакомую, с детства понятную речь.
Начало октября. Позади Дуклинский перевал. В долинах еще тепло и сухо. Вместе с нашими войсками к границе Чехословакии вышел Чехословацкий корпус. Борьба предстояла еще нелегкая, долгая.
Но уже сейчас можно развернуть государственный флаг, можно дать победный залп, можно, преклонив колена, поцеловать милую землю отцов и дедов. Эти чувства близки и понятны каждому, кто освобождал свою Родину, кто воевал за свободу.
Впереди – все ближе смутно голубеющие склонами, белеющие снегами вершин горы. Когда-то похоже синели горы Крыма, грозно возвышался в небе Кавказ. Теперь перед взором Карпаты. Они кажутся неприступными. Но все глубже и все выше неотвратимо проникают в их мрачные пределы наши войска. Глубокий снег. Холодно. На высоте трудно дышать. Тянутся по горной тропе терпеливые вьючные лошади. Ну, а там, где совсем тяжело, поднимает орудия на руках наша пехота. Наша матушка-пехота. Ведь она все может, все умеет, везде ей не привыкать.
Партизаны Словакии. Они были хозяевами в этих хмурых холодных горах, они были ударной силой словацкого восстания. По масштабам партизанской войны в порабощенной стране можно безошибочно судить о силе духа и о характере народа.
Мы помогали им не только оружием и боеприпасами. За линию фронта прорывались наши крупные партизанские соединения, по воздуху перебрасывались отдельные группы. Кроме личной храбрости, они принесли в Словакию то, что было не менее ценно, – кровью добытый опыт.
В сорок первом среди всего, обрушившегося на нашу страну, на наши души и сознание, среди всех бед и надежд, явственно прозвучало и это название – Югославия. Мужественная, борющаяся, несдающаяся страна. Мы прониклись к ней и к ее народам живейшим сочувствием и симпатией. Ее сопротивление было дерзким, открытым и, может быть, наиболее успешным из всех оккупированных стран Европы.
Ее удачи радовали нас, как свои. Ее жестокая боль становилась нашей болью.
Как нам это близко и знакомо. Как восходит это к первым еще годам после революции, к гражданской войне.
В партизанском краю, под боком у врага, – школа. Вечерняя школа или школа для взрослых? Впрочем, здесь есть и совсем дети. Неважно, как ее назвать, но это – школа.
Скрип мела и перьев, взгляд, поочередно обращающийся к белой тетради и к черной доске с условием, а затем и решением задачи… И другая задача, и другой взгляд – вперед, много дальше: свободной республике Югославии потребуются грамотные люди.
Школа… И еще иная школа, которую довелось пройти, – горечь утрат, война. Суровая школа жизни.
Партизаны Югославии. Они «о Родине радея, не помышляли о себе». Они так бесстрашно дрались за свободу, и столь велик был размах этой борьбы, что о их стране можно было сказать: партизанская Югославия. Их повсеместно поддерживало население, им, чем дальше, тем больше, помогали мы, но все-таки как же им бывало нелегко. И не только в самом бою, но и на переходах, привалах, в горах, в снегу. Подвиг – не только коротко сжатый миг мужества, яркая вспышка отваги, но и долгие будни, житейские трудности, монотонные тяготы войны.
Девушка перевязывает голову раненому, Обратите внимание: у нее самой забинтована рука.
Наши солдаты на переправе возле Белграда. Многоплановая эта фотография – как полотно из народной жизни. Сработанный саперами настил, рябь воды, и тот, лесистый, берег, и автоматы, фляжки, подсумки на ремнях, а у одного на плечах тяжелый станок «максима». И главная суть картины, на что невольно обращаешь внимание: как эти ребята, выполняющие свое дело, по-хозяйски деловиты, умелы, уверенны.
А на другом снимке югославские партизаны невдалеке от своей столицы. Вглядитесь в них. За спокойствием этих лиц ощущается скрываемое волнение. Они все полны решимости. Их ждет Белград. Их ожидают матери, невесты, жены. Вон у знаменосца на пальце обручальное кольцо.
Почти с самого начала войны, пока еще не успели появиться художественные фильмы о всенародном подвиге, у нас на экран стали выпускаться «Боевые киносборники», составленные из отдельных сюжетов, коротких новелл, зовущих на борьбу с врагом. И вот была одна из них – о Белграде, о выслеженной гестаповцами подпольной радиостанции, о геройстве и гибели подпольщиков. Эта история обжигала сердце. Там еще звучала трогательная песенка:
Ночь над Белградом тихая
Вышла на смену дня…
Могли ли мы думать, что придем туда!
…С той поры, как осталась за спиной наша государственная граница, немало брали мы городов – ощетинившихся, затаившихся. Что ни говори, приятно входить в город, который встречает вас, как дорогих, долгожданных друзей.
Похороны нашего солдата. Скорбь на лицах, могила в цветах. Далеко же ушел он от дома, от родной стороны, чтобы погибнуть за другую землю, за другой народ, но за общую свободу и справедливость.
Одиночные или братские могилы в братской стране. Вечная слава нашим друзьям, лежащим в них. Вечная слава и память всем, оставшимся на великом и долгом пути.
Венгрия. Редкостная по тем временам ожесточенность боев под Будапештом. Отчаянные танковые контрудары врага у озера Балатон. Вздувшийся Дунай, упавшие мосты, потери, грязь, распутица. И наш 3-й Украинский фронт, мощно пошедший на Запад по весенней венгерской равнине. И транспаранты на обочинах шоссе: «Вперед, орлы Толбухина!» Это все и моя молодость.
Сколько было мадьярских сел, хуторов, поместий, сколько городков и городов с названиями, врезанными в память навсегда, как резцом по граниту. Еще бы, ведь с этим столько связано! Дебрецен, Сегед, Цеглед, Мор, Папа – все очень просто. И вдруг такое, что не каждый выговорит – Секешфехервар! Шутили: «Легче взять, чем произнести». Другие прошли через другие города и страны и тоже детально запомнили свою дорогу – на всю жизнь.
Постоянные варварские нарушения гуманных международных соглашений, касающихся военнопленных, раненых, мирного населения и многого другого на войне, давно стали для гитлеровской своры нормой.
В первый день сорок пятого года ими были подло убиты два наших парламентера, посланные с предложением о капитуляции окруженной будапештской группировки. На снимке – тело одного из них.
Дунай. Одна из крупнейших рек Европы и одна из крупнейших рек войны. С ней связано немало наших воспоминаний, так же как с Волгой, с Днепром, с Вислой, с Одером… Не один рухнувший мост видели мы на этой реке. Не один раз и не в одном месте пришлось нам форсировать эту грозную водную преграду. Всемерно помогала при этом наземным войскам смело поднявшаяся вверх по реке Дунайская флотилия.
Венгерская равнина, естественно перешедшая в Венскую низменность. И столица Австрии – шестая уже европейская столица, которую брали наши войска. После нее – за неполный месяц – предстояло взять Берлин и освободить Прагу. Восемь громких европейских столиц! До этого уже были учреждены медали за оборону наших городов, наших городов-героев. Теперь предстояло появиться медалям за взятие и за освобождение чужестранных столиц.
Все гуще пестрели в сводках и приказах непривычные названия взятых нами селений и городов. Ярко звучали уже хорошо знакомые миру, близкие многим имена наших полководцев, а за каждым из них подразумевались могущественные армии и фронты.
Вдали, за Веной, голубели горы – потом мы дошли и до них, – а впереди опять, в который раз, будто нарочно, катился Дунай, но мы к этому уже привыкли.
Мы взяли этот красивейший город решительно, в течение недели. Мне довелось в составе 9-й гвардейской армии «стоять» в аристократических виллах на холме и даже встретить там майские праздники.
Что играет этот военный духовой оркестр, этот наш музыкантский взвод на площади австрийской столицы? Может быть, капельмейстер уже раздобыл здешние ноты, и ребята играют что-нибудь сугубо венское, или это свой, привычный, сызнова тревожащий сердце мотив?
