— Мне доложили — есть какое-то предложение? Песков покачал головой, иронически улыбнулся:
— Ах эти молодые врачи! Шумят, предлагают, что-то пытаются изобрести… А сами… даже диагноза не могут правильно поставить…
— Быть может, надо собрать консилиум?
— Как прикажете, товарищ генерал. Но я, простите, не понимаю, к чему весь этот шум. Зачем лишний раз травмировать больного? Случай вполне ясный.
— Вы не волнуйтесь, Иван Владимирович.
— Я не могу не волноваться, товарищ генерал, это, простите, касается моего авторитета…
Генерал Луков не любил длинных разговоров.
— Давайте соберем консилиум: всякое бывает.
После этого разговора генерал пригласил Бойцова:
— В одиннадцать ноль-ноль двадцать первого соберем Консилиум.
— Отлично.
— И все-таки я не думаю, — сказал генерал, — чтобы Иван Владимирович дал маху. Я даже уверен, что он прав. Ведь Голубев, оказывается, даже диагноза — выпотной перикардит — не поставил.
Бойцов пропустил это замечание мимо ушей: он уже слышал об этом…
— Разрешите пригласить профессора Пухова?
— А вы его откуда знаете?
— Знаю, товарищ генерал.
Бойцов знал профессора как страстного охотника. На охоте они и познакомились. Юркий, выносливый старичок измучил тогда Бойцова. За день они отмахали по лесам и болотам километров двадцать.
Генерал сел, перелистал настольный календарь и на листочке «21 октября» написал красным карандашом: «11–00 консилиум».
— Занят он очень, сможет ли приехать?
— Я попытаюсь, товарищ генерал.
Клиника профессора Пухова жила своей жизнью. Был седьмой час, и нянечки разносили ужин, несколько больных стояло у окна, с завистью разглядывая по-вечернему оживленный город: их тянуло на воздух, под открытое небо, на ярко освещенные улицы.
У профессора шло совещание.
Бойцов сел возле дверей кабинета и начал обдумывать план разговора с Сергеем Сергеевичем.
Сергей Сергеевич Пухов всегда тщательно готовился к выезду на охоту. Он любил все делать своими руками: почистить, проверить и смазать ружье, впрок наготовить патронов, подогнать и починить одежду и обувь. Делал он все это неторопливо, старательно, с удовольствием. Однако последние недели в клинике были настолько трудными, что пришлось перенести из дому в свой служебный кабинет аккуратно увязанные мешочки с порохом и дробью, коробки с пистонами, два патронташа, набитых пустыми гильза» ми, и прочее, что относилось к разделу боеприпасов. Все Это хранилось у Сергея Сергеевича в столе, в нижнем ящике, и в свободную минуту он занимался своим хозяйством.
Сегодня Сергей Сергеевич рассчитывал набить патроны и после совещания поспешил всех выпроводить из кабинета, вынул из ящика все, что требовалось, и только было взял первую гильзу, как в дверь постучали. Свои, конечно, стучать бы не стали: Сергей Сергеевич дал им понять, что в кабинете будет происходить нечто такое, чему нельзя мешать. Стучался кто-то чужой.
«Сколько раз говорил, чтобы посторонних после пяти часов в клинику не пускали. Хоть кол на голове теши!», ворчал Сергей Сергеевич, укладывая охотничьи принадлежности в ящик.
Он, видимо, не узнал Бойцова и, не пропуская его кабинет, остановил вопросом:
— Вы ко мне?
— Да, к вам, товарищ генерал.
— Обязательно ко мне?
— Да, обязательно к вам, товарищ генерал. — Бойцов широко улыбнулся: — Не узнаете?
Сергей Сергеевич наклонил абажур настольной лампы так, чтобы свет падал на пришельца.
— Ну-ка, ну-ка!
Увидев знакомую улыбку, он быстро вскочил из-за стола и мелкими, скорыми шажками побежал к Бойцову.
— А-а! — воскликнул он, протягивая свою маленькую крепкую руку. — Какими судьбами? Милости прошу! — Он ловко повернулся и потащил за собой Бойцова.
Усадив гостя в кресло, он подхватил стул и сел рядом.
— Очень рад, очень рад, — повторял он, похлопывал Бойцова по коленям. — Как охота? Ездили или нет? — не давая Бойцову ответить, продолжал: — А я все вырваться не могу. Уйма работы. Засосала работа. Лекции, совещания, диссертации — прямо дохнуть некогда…
Говорил он быстро, словно боялся, что не поспеет мыслью.
«Огонь старик», — с уважением подумал Бойцов.
— А вы-то как? — словно спохватившись, спросил Сергей Сергеевич.
— Я теперь в госпитале служу, товарищ генерал.
— У-у, батюшки мои, куда вас махнуло!
— Мы — люди военные.
— Позвольте, позвольте, — перебил Сергей Сергеевич, — так вы у генерала Лукова?
— Так точно.
Сергей Сергеевич вдруг закинул назад голову и звон захохотал. Бойцов, еще ничего не понимая, тоже невольно рассмеялся. Сергей Сергеевич хохотал до слез, потом так же неожиданно остановился, утер слезы платком.
— Ой, батюшки мои, так и до инфаркта можно. — И объяснил: — Я сегодня одного вашего эскулапа выставил отсюда. Видели бы вы его физиономию при этом.
— Как?
— Да так. Очень просто. — Сергей Сергеевич нахмурился и уже с возмущением сказал: — Я оппонент его. Так он мне, видите ли, посылочку подсунуть решил. Мерзость какая!
— Кто же это может быть? — недоумевал Бойцов. — У нас, по-моему, и нет таких.
— Есть! — раздраженно крикнул Сергей Сергеевич. — Майор Брудаков, вот кто.
— Не может быть. Он у нас положительный товарищ.
— Хм… положительный. — Сергей Сергеевич сердито забарабанил пальцами по столу. — Во времена моей юности — я еще понимаю… Но откуда сейчас такая патология?
Зазвонил телефон. Сергей Сергеевич схватил трубку:
— Слушаю! Пухов. Есть… Есть, — повторил он, положив трубку, и поднялся: — Извините. Вызывает начальник академии. Над генералами тоже есть старшие. — Он добродушно засмеялся.
— Ах ты! — вырвалось с досадой у Бойцова. — А я к вам по важному делу, товарищ генерал.
— Что ж, это ничего. А сложное дело? — надевая драповую на шелковой подкладке шинель, спросил Сергей Сергеевич.
— Это уж вам судить, товарищ генерал.
— Что же, пойдемте вместе. По дороге расскажете… А на охоту когда поедем? — спрашивал на ходу Сергей Сергеевич. — Я, знаете, собачку приобрел. Легавую. Молодая еще, но с будущим. Поехали, а?
Утро выдалось сырое, ветреное, холодное. Было еще темно. Шел мокрый снег и дождь. Автомобили, автобусы и троллейбусы проносились по проспекту с зажженными Фарами. Уличные фонари раскачивались из стороны в сторону. Свет их расплывался в желтые трепещущие пятна.
Свист ветра покрывали разноголосые гудки машин.
Напротив стадиона в очереди на троллейбус стоял Владимирович Песков. Он беспокоился: то и дело вскакивал на дорогу, вглядывался, прикрывая глаза ладонью, не идет ли троллейбус.
На, повороте мелькнула яркая, искрящаяся дорожка, показались знакомые «усики». Подошел троллейбус. Тотчас вся очередь пришла в движение. Народу было много. Иван Владимирович понял, что ему не попасть. Троллейбус тронулся.
Иван Владимирович заметил, что на перекрестке зажегся красный глазок светофора. Он мелкой рысцой побежал за троллейбусом. Водитель, увидев полковничью папаху, открыл переднюю дверь.
Молодой лейтенант уступил ему место. Иван Владимирович сел. И сразу его начало клонить ко сну. Он почти три ночи не спал. Под утро наконец была закончена многострадальная статья о гастритах (кое-что он выдумал, кое-что взял из последних журналов и переписал своими словами).
Кто-то легонько ткнул Ивана Владимировича в спину. Он открыл глаза, недовольно повернул голову. Позади него сидел Николай Николаевич Кленов.
— Дорогой товарищ, станцию свою проспишь, — наклоняясь к уху Пескова, шутливо сказал Николай Николаевич.
В ответ Песков что-то буркнул под нос.
— Ты не бурчи, а давай мне язвенных больных.
— Нет подходящих.
— Ты посмотри получше.
— Гм… народ молодой.
— Вот и давай, пока не состарились. Состарятся — поздно будет.
Давнишней страстью Николая Николаевича было подкусывать терапевтов.
— Давай. Все равно ваша терапия лечит по принципу; да исцелися сам.
Песков молчал.
— Кстати, у вас гнойный перикардит появился. Что это за больной?
«Ну и пройдоха, — с раздражением подумал Песков Голубеву. — Везде раззвонил. Все уже знают. Это возмутительно!»
— Плох. Очень плох, — сказал Песков, поворачивал вполоборота к Николаю Николаевичу.
— Давай оперировать.
Кленов уже загорелся, сдернул очки, в глазах появился азартный блеск.
— Это бессмысленно. — Песков покачал головой, зашептал в самое ухо Кленова: — Что я тебе, труп привезу. Если желаешь, можно сделать тактический ход: чтобы умер не у нас, а у вас.
— Ты говоришь, не операбельный?
— Да-с. Не надо его тревожить. Все равно не поможете.
— Как его фамилия?
— Гм… фамилия… Сухачев.
