— обратился к ней директор, так и оставив ее стоять посреди кабинета, — как у нас по ремонтным мастерским с зарплатой за второй квартал?
— Без перерасходов, но первый квартал не перекрывают, — ответила женщина, как понял Микутский, плановик или бухгалтер.
— Ясно. А остатки по безлюдному фонду остались?
— Нет, все съели. Ну, тот случай, вы знаете... — женщина покосилась в сторону сидящих Бреуса и Микутского.
— Ну ясно. А по стройучастку Петенкова как?
— Пока в норме. Но боюсь, летом... Он ведь еще студотряд ждет.
— Не бойся. Как идет оплата реализации? Деньги поступают?
— За вторую декаду задержали. За экспортную древесину счета не приняли...
— Знаю, знаю, потом. Свободна, — махнул рукой директор.
Только женщина вышла, вошел Петенков, молодой высокий парень. Сухо поздоровался, задержал взгляд на Бреусе и Микутском, пошел и сел по другую сторону.
— Вот зачем, Юра, я тебя позвал, — сказал директор. — Ребятам придется платить.
— Но ведь вы же... — начал было Петенков.
— Знаю, знаю, — остановил его, жестом руки директтор. — Ты мне скажи, пилорама нормально работает?
— Да как же нормально! — возмутился Петенков. — Опять двести кубометров недодает в этом месяце!
— Ребята берутся запустить двухсоткиловаттный двигатель. Так что это и тебя касается — пилорама будет работать.
— Почему я должен платить за агрегат? Пускай вот он изыскивает средства! — кивнул Петенков на главного механика.
— Мы не должны тут считаться: «твое», «мое» — у нас общее дело, — миролюбиво сказал директор.
— Дело общее, а каждый за свой участок отвечает! — продолжал неуемный Петенков. — Мне еще целое лето работать, я студотряд жду! А там вы еще что-нибудь придумаете! У меня фонд зарплаты не резиновый! А потом стрелочник будет виноват? Вы же мне письменного распоряжения не дадите?
— Послушай! Пока, кажется, я здесь еще директор!
— В том-то и дело! Ревизия не вас, а меня за штаны возьмет!
— Ну знаешь.
Они долго еще препирались, пока директору это не надоело и он не отправил его из кабинета.
— С заскоками парень, иногда не учитывает некоторых ситуаций, — кивнул на дверь директор, когда тот ушел, как бы оправдываясь за него.
— Молодой, научится, — подсказал Бреус.
— Он по-своему прав — и незачем ему переучиваться! — строго сказал директор. — Вы думаете, мы от хорошей жизни вам тысячи платим?
— Вы ставите вопрос так, — иронически скривил губы Бреус, — будто мы пришли украсть ваши тысячи. А ведь все совершается по жестким законам необходимости: вам нужны дома или агрегаты, а нам нужны дензнаки. Вам без нас не обойтись — три четверти строительства вам выполняют шабашники...
— Я не собираюсь дискутировать здесь о пользе или вреде шабашничества! — перебил его директор. — Мы отклонились, — он снова побарабанил пальцами по столу, помолчал, подумал. — Скажите, — начал он, теперь уже мягче, вкрадчивей, — а кто у вас специалисты по агрегатам?
— Ну вот он, например, — показал Бреус на Микутского.
— А еще кто?
— Есть и еще, — уклончиво ответил Бреус.
— Вы смотрели агрегат? — спросил директор Микутского. — Его действительно можно запустить?
— Можно, — ответил Микутский.
— А пробовали его запустить?
— Пробовали, — ответил Микутский.
— Да нет, ничего пока не пробовали, — попытался уклониться от этого разговора Бреус. — Давайте так: мы получаем деньги — вы получаете агрегат.
— Нет, давайте так, — перебил его директор, резко меняя тон. — Вы запускаете агрегат и получаете половину требуемого. Согласен: запустить его — ценная услуга, но согласитесь и вы: четыре тысячи — слишком дорогая цена. Я делаю преступление, соглашаясь на такую сделку. Причина одна — нам очень нужен тот агрегат. Деньги я изыщу. И давайте кончать эти торги, — крепко хлопнул ладонью по столу. — Не согласны — пожалуйста, воля ваша. Только у меня в любом случае еще одно условие: пусть этот разговор останется между нами. А ты, — обратился он к главному механику, — посиди там с ребятами, проследи, чтобы агрегат был запущен в самый короткий срок. Ничего, производство здесь без тебя не остановится.
Главный механик снова было заговорил об эстакаде.
— Значит, так, вы, — кивнул директор Бреусу, — если согласны вести разговор об эстакаде, вместе с ним, — кивок в сторону главного механика, — составьте нечто вроде проектного задания и проект договора, просчитайте вместе с Клавдией Алексеевной стоимость работ и давайте в конце недели ко мне. Будем договариваться конкретно. Согласны?
— Ну, это мы еще посмотрим, — уныло сказал Бреус.
— Все, до свидания, — сказал директор.
В двенадцатом часу дня Бреус с Микутским сидели на мостках лесосплавного рейда, где сошли утром. Солнце пекло, как раскаленная печь; внизу, меж бревен, с шелестом бежала прохладная вода; пахло сосновой смолой, рыбой и водорослями. Кругом по запани все так же сновали люди с шестами, прогоняя бревна по желобам и перекрикивались. Вниз по течению плыл и плыл длинный узкий плот.
Оба были раздражены — по дороге успели поругаться. Продолжали переругиваться и сейчас.
— Вот взял и испортил все, — ворчал Бреус. — Конечно же он догадался, что мы нашли. Теперь механик придет и сам разберется — по нашим-то следам. Генка все видел. Две тысячи пропало! Что мы теперь ребятам скажем?
— Скажи как есть, — вяло отвечал Микутский. — На меня сопри. Отдам я вам весь свой заработок, дайте только на дорогу, и иди ты к черту! Не могу я, жалко мужиков! Бьются, как рыбы об лед, а мы их еще добиваем: что бы такое сорвать на их беде?
— Иди ты сам туда со своим гуманизмом! Какая стыдливость при разговоре о деньгах! А что ты жене скажешь? Что благотворительностью занимался? Запомни: наша Библия — политэкономия, наши заповеди — логические общественные законы. Ты что, действительно хочешь, чтобы этим мужикам стало легче? Они в этом лесу вообще мышей ловить перестанут, развалят к черту все!
— Ах ты
