— Странно. Что может знать о таких делах избач? Я Авдея жду. Где он?
— Где? А вот! — чуть не в лоб Авдею ткнул пальцем Крепкозубкин.
Переводя взгляд с одного на другого, Роза Соломоновна замахала руками. А фельдшер весело захохотал, перегнулся через перила крыльца.
— Так вы… и есть Авдей? — с неподдельным удивлением спросила Роза Соломоновна.
— Он самый.
— Но как же… в лесу там?.. Это нехорошо!
— Зато весело, — снова захохотал Авдей.
Крепкозубкин, так ничего и не поняв, махнул рукой.
— Вполне законно.
— Что законно? — спросил Авдей.
— Если скажешь, кто аборт Аннушке делал.
Авдей охотно принялся рассказывать:
— Аборт делала Настя. У Аннушки получилось общее заражение крови. Помочь ей уже было поздно. В больницу ехать отговорила тоже Настя.
Потом сказал, что за Настю и Катьку пора взяться, что он несколько раз советовал им бросить такое дело, намекал на суд, но они не слушались. В такт его словам Крепкозубкин кивал головой.
Роза Соломоновна посоветовала подать заявление в суд и просить, чтобы суд был показательным. Сама обещалась выступить обвинителем. Ее поддержал Авдей.
— Только об этом пока никому, — предупредил фельдшер.
— Все будет в тайне, — обещался Василий.
— А Юха вытряхивается? — спросил Авдей. — Лучшего дома для яслей не сыскать.
— Куда там! Я теперь всех ребятишек в ясли и на площадку сбагрю.
— Вот видишь, — подхватил Авдей, — что значит колхоз! Не будь его, пропал бы ты с внучатами. А еще не шел тогда.
— Я не шел? — удивился Законник. — Как я не шел? Это Митроха упирался. Да ты что меня-то упрекаешь? — спохватился Василий. — Сам что не идешь, сам? Ишь других уговаривает, а сам… — Крепкозубкин погрозился пальцем. — Хи-итра-ай!..
Авдей лениво проговорил:
— Я что?
— Как что? — теперь уже взялся Крепкозубкин. — Почему не идешь в колхоз? Аль тебе места не хватит? Эй, грамотей! Войди, а на тебя глядя и другие потянутся. К жнитву дворов сорок еще войдут.
Авдей ладонью водил по перилам. На лице у него Роза Соломоновна заметила смущение. Помня наказ шефа «вести агитацию за колхоз», она испытывала теперь остро волнующее чувство агитатора. Вот он — единоличник. Когда, как не сейчас, уговорить его? Она долго подбирала слова, а потом, краснея, проговорила:
— Почему бы вам действительно не вступить в колхоз?
Авдей, подумав, печальным голосом ответил:
— Поздно.
— Как поздно? — словно ждал такого ответа Крепкозубкин. — Как поздно, коль самое время?
И тоном, не допускающим никаких возражений, приказал:
— Вот что, иди-ка садись за стол и пиши заявление.
Роза Соломоновна живо подхватила:
— Да-да, дела этого нельзя откладывать. Идите в помещение, мы дадим бумаги, чернил.
Улыбаясь, она взяла Авдея за руку. Полагала, что Авдей упрется, — в газетах сколько раз читала, как середняки упираются, — но радость ее была велика, когда Авдей не стал упираться, а пошел. Суетясь, нашла ручку, чернила и усадила Авдея за стол. Но он сидел, не шелохнувшись. И опять забеспокоилась. Ей казалось, что сейчас он встанет и решительно уйдет. Подошла, взяла ручку, обмакнула перо в чернильницу, подала ему и отошла, все еще опасливо поглядывая на Авдея. А тот сидел, думал, и рука его дрожала.
«Как он колеблется, как в кем борются две души!» — подумала Роза Соломоновна, а вслух спросила:
— В чем же дело?
Поникнув головой, Авдей горько усмехнулся и еле слышно произнес:
— Написать не трудно, только… Василий вон знает.
— Что я знаю? — насторожился Василий. — Пиши, и больше никаких.
— Правление мне не поверит. Помнишь, как я выступал против колхоза, когда церковь закрывали?
— Э-эх! — протянул Василий. — Мало ль что раньше было? Кто старое вспомнит, тому глаз вон.
— И другое затрудняет… С домашними не посоветовался.
Василий Крепкозубкин руками всплеснул:
— С домашними? А ты разь не хозяин? Да они без тебя никуда…
— Вдруг делиться захотят.
— Кто делиться? Жена? Братишка? Права не имеют. Ты — глава. Ишь жена! Не бабье это дело.
— Еще не знаю, как и писать, — проговорил Авдей.
— Как? А как я писал. Пиши, буду подсказывать.
И под диктовку Крепкозубкина Авдей написал:
В правление колхоза «Левин Дол»
от середняка Крупнова
Авдея Федоровича
Заявление
Прошу принять меня с семьей в колхоз. Имущество сдаю: рабочую лошадь, жеребенка, двухлемешный плуг, бороны «зигзаг», одноконную сеялку, телегу на железном ходу, веялку, хомуты — ездовой и пахотный. Также всю сбрую, какая найдется, и мешки и канаты. Сдаю свой надел земли с посевом ржаного и ярового на 6 едоков и долю сенокоса.
С уставом артели знаком и подчиняюсь ему, как и всем распоряжениям по артели
К сему Авдей Крупнов
Роза Соломоновна пожала Авдею руку и заверила:
— Я буду поддерживать вас на правлении.
Вышли на крыльцо. В селе было тихо. И внезапно тишину раздробил гулкий набат. Мигом изо всех изб, мазанок и огородов хлынул народ на улицу.
— Где пожар?
— Какая улица горит?
Но ни дым а, ни огня не было видно.
А колокол все бил и бил, тревогой наполняя село.
Авдей стоял на ступеньках крыльца. Он судорожно вцепился в перила. Испуганное лицо его было бледным, глаза лихорадочно блестели. Крикнув Василию: «Бежим!» — помчался к церкви. Скоро их обогнала пожарная дружина комсомольцев. Василий вслед крикнул было: «Где горит?» — но дружинники не ответили. Лишь когда собрались возле церкви, узнали, что в степи горели стога колхозного сена.
Алексей и Бурдин запрягли жеребца «Самолета» и понеслись в степь. Сзади с вилами, граблями и лопатами бежала толпа народа.
Горели два недалеко стоявших друг от друга стога. Горели они не снизу, а сверху. Пожарная дружина с Петькой во главе бросилась к стогам, но огонь так разросся, что нельзя было забросить багор наверх. Две бочки воды, выпущенные из насоса, сшибли струей огненный верх, и тогда уже сено загорелось снизу. Те, кто прибежал с лопатами, принялись копать дерн, бросать его в огонь, с топорами отправились в лес рубить зеленые кусты. Охапками кидали они их в жадное пламя, но огонь пожирал и зелень.
Багром стащили кучу горящего сена, загорелась сухая степь, и огонь пополз к соседним стогам.
— Мужики, окапывать! — крикнул Алексей.
Принялись окапывать стога, забрасывая пламя землей. Алексей видел, что лопатами ничего не сделаешь, и если поднимется ветер, то огонь может захватить всю степь.
— Кто с вилами, караульте ближайшие стога, а ты, — обернулся он к Авдееву братишке Ваське, — садись на лошадь и езжай в село. Скажи, чтобы сейчас же пригнали четыре плуга с лошадьми.
Васька вскочил на лошадь. На дороге повстречался с Авдеем и Крепкозубкиным. Авдей остановил Ваську:
— Что там?
Бросив испуганный взгляд на подбегавшего старика, братишка махнул к степи рукой:
— Два стога горят.
Прибежали они в то время, когда народ оцепенело смотрел на третий стог. Этот стог стоял почти у самых Дубровок, до него даже ветром не донесло бы искру, но он загорелся. Видели, как сначала, словно из трубы, показался белый дымок, затем огонь охватил почти весь верх. Алексей и Бурдин не знали, что делать. Прямо с разбегу бросился к горящему стогу Василий, за ним Авдей. Он быстрее старика забрался наверх, схватил кучу горящего сена, обжегся и крикнул, чтобы подали вилы. Отворачивая лицо остервенело принялся сбрасывать сено вместе с огнем вниз. На помощь ему подоспел Василий, затем Алексей, Бурдин и Петька. Решив сбросить горящую верхушку, они стали в ряд, вилами завернули сено сбоку и дружно сбросили объятую пламенем и дымом огромную кучу. Внизу мужики принялись топтать огонь и оттаскивать сено в сторону. Третий стог удалось спасти. Он стоял изуродованный, растрепанный, без верхушки. Оставив несколько мужиков караулить, опять побежали к догоравшим стогам. Поднялся ветер, огненные клочья начало разбрасывать по степи. Огонь быстро перебегал, подбирая уцелевшие клочья сена. В это время подоспели четыре пары лошадей с плугами. Начали опахивать. На остальные стога посадили по два человека, чтобы следить, не покажется ли возле или под ногами струйка дыма.
К Бурдину и Алексею, размахивая руками, подошел Крепкозубкин.
— Ты что? — спросил Алексей.
— Вот, обжег.
— Я тоже обжег. Но ты молодец, дядя Василий.
— Мы с тобой что? Гляди, Авдей как обжегся.
— Я не ожидал, что он будет тушить наше сено.
— Почему?
— Как почему?
— Это ты зря, — догадался Василий. — Он не такой теперь. Гляньте, что у него с руками.
