— С луком совсем даже неплохо получится, — заверил всех Петр Петрович. — Главное, на всех хватит.
В березняке над обрывом жили серые, хлипкие грибы-неженки. Не успеет такой гриб появиться на свет, — как уже и червяк его точит, и слизень грызет. В Сосновке их обычно и не брал никто. Попадались еще веселые разноцветные сыроеги. А за «путными» грибами надо было возвращаться в Татарскую сечу. Там в тысячелетних мхах стояли пузатые белые в замшевых шляпах, но идти за ними почему-то никому не захотелось. Набрали того, что нашлось поблизости.
Лена нашла среди серых чужой здесь, нарядный мухомор — красный с белыми крапинками, в кружевной юбочке на ножке. Он был так пригож, что рука сама потянулась к нему.
Возле костра каждый выложил свою добычу на траву.
— А этого-то зачем взяла? — спросил Кешка. — Или мух морить собралась?
— Просто он красивый, а мух ты сам мори! — строптиво ответила Лена.
— Да, в здешних краях ни на что другое этот красавец не годен, — задумчиво сказал Петр Петрович. — А вот далеко на Севере еще совсем недавно он был священным грибом шаманов. Они пили его настой и видели духов, которые тоже напоминали гигантские ожившие грибы. Духи говорили с шаманами, а те предсказывали людям судьбу. Пили настой мухомора и древние воины-викинги, чтобы стать бесстрашными в бою… Ну, а нам какая от него польза? Только полюбоваться на его красивый наряд…
— Вот вы столько всего знаете, а почему-то в деревню к нам приехали. Почему? — спросил Кешка.
Петр Петрович нахмурился:
— А чем жизнь в деревне хуже? Я люблю лес, а здесь он рядом. И школа есть. Я один, мне не много надо…
Слова не отвечали на вопрос. Словно чувствуя это, Петр Петрович продолжал:
— Видите ли, друзья мои, взрослым людям не на все вопросы легко отвечать. Я думаю, будет лучше, если мы не станем к этому возвращаться.
Никто не возражал, ребята даже почувствовали себя неловко. Эту неловкость по-своему разрешил суп, бурно ринувшийся из котелка.
— Куховары! Сало-то все сбежало! — крикнул Кешка и потащил котелок с огня.
— Не сало, а червяки! — поправила Лена, и за общим смехом все тут же забыли и разговор, и минутную неловкость.
* * *
Погожее утро разостлало на земле туман. Легкие, тающие на глазах струи опутали резные листья папоротника, освободили от земной тяжести деревья, и они словно бы повисли в воздухе. Костер догорал, и никто не подкладывал в него сучьев — вся экспедиция спала, устроившись, где кому показалось удобнее. Если и водилась в Татарской сечи нечистая сила, так, видно, в эту ночь она отдыхала и никого не потревожила.
Бесшумно вынырнула из тумана отощалая лиса, повела носом, подняв переднюю лапу. Съестным не пахло, и она снова без звука канула в туман. Одна за другой выплыли из лесной тьмы совы и нырнули в ели. Им вслед запоздало подняла переполох лесная сторожиха-сорока. Загомонили и другие птицы.
Петр Петрович сел, стряхивая с одежды приставшие иголки.
— По-о-дъем! — скомандовал он громко, и лагерь мигом ожил: сон в лесу чуткий.
Поели вчерашнего супа, попили кипятку с липкой «глюкозой». Петр Петрович и Кешка старательно загасили костер.
— Ну, так как твои «нечистики»? — спросил Кешка у невыспавшегося, мрачного Валерки, — Лично меня один за пятку схватил, да я отбрыкался!
Валерка предпочел не связываться с зубоскалом и промолчал.
Пока решали, какой дорогой возвращаться, незаметно исчезла Нонка. Будто растаяла вместе с уходящим туманом. Лена понять не могла, как это случилось.
Сначала обыскали всю поляну, затем обрыв. Нонки и след простыл.
— Кто ее видел последним, вспомните, — велел Петр Петрович.
Но вышло так, что, пожалуй, он сам и был этим последним: он послал девочку вымыть кружки в бочаге за кустами. Заглянули и туда. Кешка зачем-то даже лег на мокрую глинистую землю, но все равно ничего не нашел. И тут издалека и точно бы со дна колодца донесся Нонкин голос:
— Помо-о-огите!..
Все бросились напролом через ельник, не замечая дороги. И скоро остановились. У самых ног в последних клочьях утреннего тумана повисла круча, заваленная мертвым черным буреломом. Дно терялось в седом сумраке. Строгие ели только еще больше подчеркивали угрожающую красоту этого места. Но не это привлекло внимание ребят. Прямо перед ними, постепенно замирая, скользили вниз последние струи оползня. Внизу желто-серый поток песка и гравия нес на себе пенный вал переломанных кустов и трав. И там, живая и невредимая, сидела на коряге Нонка.
— Да как тебя занесло туда? — крикнула Лена.
Нонка подняла голову, но ответила не сразу и так тихо, что почти не понять слов:
— Не знаю. Я только птицу хотела посмотреть, пошла за ней…
— Так чего же ты ждешь? Выбирайся оттуда, — велел Петр Петрович.
— Я не могу, песок обратно сыплется…
— Подержи-ка, Кеша, — сказал Петр Петрович, передавая мальчику свой неразлучный туесок.
Кешка тоже не захотел отставать и попробовал передать туесок Лене. В конце концов наверху остался один благоразумный Валерка.
Нонка, встретив их, повела куда-то в сторону, где оползень прижал к земле ветки лещины.
— Смотрите, что там лежит…
Сначала все это показалось просто обломками ржавого железа. Свалка, что ли, тут была? Но, нагнувшись, Лена увидела, что ржавая, покореженная железяка не колесо какое-нибудь или тракторная шестеренка, а сплющенный шлем. А рядом наконечник стрелы, один, другой… И еще шлемы. Но иные. Тот, что возле ее ног, высокий, со стрелкой на забрале, а те плоские, круглые.
— Вот она, Татарская сеча, — тихим торжественным голосом проговорил Петр Петрович и снял свою соломенную шляпу. Невольно подчиняясь ему, замерли и ребята.
Змеились между корней струи тумана, недостижимо высоко чернели сосны над краем оврага. И непонятно откуда пришла тишина. Ненадолго, всего на минуту, но такая полная и нетерпимая к любому звуку, что все невольно задержали дыхание. А потом ожили и заговорили сосны, тонко зазвенела запоздалая струйка песка, стекая с древнего шлема, и сороки начали перебранку в кустах. Ребята опомнились, и всех охватил азарт поисков.
Хотелось найти еще хоть один русский шлем, такой же, как нашла Лена, потому что Петр Петрович объяснил, что круглые — татарские, русские таких не знали. Но попадалось множество стрел, обрывки кольчуг, еще какие-то непонятные предметы, а высокого шлема больше не было. Словно стоял когда-то русский воин один против тьмы-тьмущей, да так и погиб, не отступив ни на шаг.
По дну оврага пробирался тихий, безобидный ручеек, впадавший в близкую Выть. Может быть, тогда и оврага этого не было, конечно же, не было, подумала Лена, а ручеек уже был и оказался он границей…
— А я знаю, как все случилось, — сказала она уже вслух. — Он стоял в дозоре, один, а татары подкрались лесом, и он никого, никого не успел предупредить! Ведь тогда даже выстрелить было не из чего, а крика его не слыхали… И он дрался, пока мог. Один против всех. И никто не узнал о его подвиге, может быть, даже подумали, что он бежал…
— Глупости, — сказал Кешка. — Их было много, просто шлем мы нашли один. Вы, девчонки, вечно навыдумываете неизвестно чего… А что мы со всем этим делать будем?
— Надо сообщить в городской музей, — ответил Петр Петрович, — Мы и так зря принялись тут рыться сами. Все это большая историческая ценность. А в том, что сказала Лена… может быть, и есть своя доля истины.
Легче всего представить, что воинов было много. Все тогда понятно, и никакой несправедливости нет. Но она могла быть! Мог стоять один против всех, неведомый нам ратник, могли не узнать о нем правды его товарищи… А может, и некому стало узнавать. Но прошло время, и мы, живущие потому, что он когда-то погиб и за нас тоже, поняли его. Вот это и есть правда торжествующей справедливости. Что ж из того, что узнают о ней не современники, а потомки? Подвиг безвестного древнего воина все равно жив и может позвать за собой сегодняшних героев. В этом сила истории.
Кешка примирительно посмотрел на Лену — твоя взяла. Нонка, кажется, мало заинтересовалась и самой находкой, и тем, что говорил учитель, а Валерка тайком пробовал тереть о рукав то один, то другой наконечник стрелы. А вдруг да золото окажется? Но только рукав затер дочерна.
Петр Петрович помог Нонке выбраться из оврага, остальные вскарабкались на кручу сами.
— Так как же ты все-таки попала в овраг? — еще раз спросил Петр Петрович, уже наверху.
Глаза Нонки словно осветились изнутри.
— Я птицу встретила. Лена, ты бы видела какую! Голубая-голубая, как из стекла синего. Она в кусты, и я за нею, а потом я и не помню, как скатилась…
— Зимородок это, — как всегда, поставил всё на свои места не любящий чудес Кешка. — Редко они у нас встречаются, но есть.
— Быть не может! — сразу же заинтересовался Петр Петрович.
