Дед Саня, запинаясь и постоянно путаясь по мелочам, рассказывал о том, как его послали за главного, и он не мог показать девкам, что трусит. А трусить было чего. В Широкой пади часто видели медведя, лакомившегося ягодой. И никто толком не знал, один ли он, или их несколько. А хоть и один— страшно все равно. Дядька дал племяннику берданку тридцать второго калибра и патроны с пулей.
Серега, было, поиронизировал насчет пули тридцать второго калибра, но, заметив, что дед насторожился, быстро сдал назад.
Дело было перед самой войной, и одеты были все, кто во что горазд— лишь бы мошка не заела. Дед Саня пошел в шинели и красногвардейском шлеме, Ольга укуталась в бабкину шаль, а Машка одела кофту с рукавами, а вниз догадалась натянуть отцовы кальсоны на завязочках.
Осторожно подходя к пади, они подбадривали друг друга веселым разговором, а когда пережили внезапный взлет огромных («Как самовары, ей бога!») черных глухарей, стали даже шутить и на смех пугать друг друга медведем.
— Боже мой, сколько же там было ягоды, — проговорил на вздохе дед и несколько раз затянулся, чтобы как-то пережить счастливое виденье.
Каждый набрал по полному лукошку, и, забыв уже о медведе, они расселись кружком в тени берез перекусить. Расстелили тряпицу, порезали сала и хлеба, откупорили бутылку молока. Дед Саня хорошо запомнил, как прямо из положения «сидя» он ловко перемахнул через этот лаконичный натюрморт, забыв и о ягодах, и о своем голоде и даже о берданке с пулей тридцать второго калибра, когда услышал ЭТО. Чем ОНО было, дед Саня узнал на другой день, когда мужики сходили за лукошками и берданкой и обнаружили нетронутыми молоко, сало и хлеб на тряпице, в тени берез. Совсем недалеко от этого места, скрытое кустарником, лежало сгнившее на корню дерево. Оно было до того трухлявым, что рассыпалось при ударе оземь в куски. Но тогда, когда оно рухнуло, ни дед Саня, ни его сестры не догадались пойти проверить, что там такое в кустах случилось. Внезапно побелевшая Ольга опрометью бросилась бежать. За ней, словно привязанная, снялась Марья. Но в отличие от Ольги Марья не стала оставлять полное брусники лукошко хозяину тайги. Она бежала, прижав его обеими руками к груди. Замыкал группу бегущих по пересеченной местности девятнадцатилетний дед Саня.
— И не помню, как сиганул, — удивленно вскинув брови, говорил дед, — через туяса, да через бярданку. Гляжу только, сестры впереди лятят, будто ястрибители краснозвезные.
Вдруг Марья запнулась за какую-то кочку-корешок и упала, рассыпая в зеленую траву красные спелые ягоды.
— Махнул я через нее, пробежал сколько, да и встал. Мужик, ведь, среди них. Оглянулся, а она никак не встает. Вернулся бегом к ней, поднять. Гляжу, а у ей, оказывается, кальсоны-то развязались в поясу, да ноги и спутали. Через то и упала. Сидит, так дернет, эдак дернет, а они не поддаются. Как застряли где. Дак, еще не вся бяда. У ей под кальсонами-то никаких других одеж не было! И смех, и грех. Дернул я за кальсоны, они враз ей заднюю сторону и прикрыли. Так надо случиться — спереди лопнули. Когда тут латать, да завязки вязать — мядведь сзади напирает. Машка в пук их на животе скрутила, да мы и дернули за Ольгой. Только я теперь середний бяжал.
Дед весело засмеялся, словно наяву увидел то, что случилось с ним уже более полувека назад, и лукаво замолчал перед тем, как приступить к главному.
Ветерок с Волги быстро срывал и растворял в прозрачном воздухе папиросный дым и словно откуда-то издали носил к нам приглушенные разговоры пароходных гудков. Солнце овладело уже половиной неба и продолжало решительно гнать небесную хмарь на запад. Пахло пряными пожухлыми травами лугов.
— Бягу, а мне морду-то так взад и воротит, так и воротит, — наконец заговорил нараспев дед Саня и засверкал по-молодецки глазками.
— Ясно, — сделав очень серьезное лицо, подначил Серега. — Медведя боялся.
— Какого медведя?! — взорвался дед, словно ждал этой подначки. — Никакого медведя и не было! Я ей на пузо глядел! — почти кричал он, сияя от сознания своей проказливости и радуясь тому, что наконец объяснил нам, глупышам, свой секрет. Так радуется человек, рассказавший анекдот и убедившийся, что все слушавшие поняли-таки его изюминку.
— Я ж молодой. Кровь-то бьет. Антиресно, как там у них устроено. Бягу, да гляну. Бягу, да гляну, — теперь дед хохотал тонким заразительным смехом, а из мелких его глазок-щелочек покатились слезы.
— Гляну, явонать, а у ей всю пузу снизу вядать! — закатился он снова, едва отсмеявшись.
Наконец, после нескольких его прерывистых вздохов мы услышали продолжение.
— А мне-то, хоть и медведя страшно, мысли приходят об этом…
— Об сексе, — подсказал с наивным лицом Серега.
— Об каким сексе? — возмутился дед и насупил брови. — Похоть мне в голову стукнула, аж ноги отнимаются!
— Ну?
— Полено гну! — решительно матюгнулся дед. — А сам думаю, какие похотя могут быть, когда от медведя бегем? Дак я и комсомольцем же был…
Мы повалились от хохота на бетонную площадку, а Бес, видя такое безумие, взялся лаять и цапать нас зубами за коленки, демонстрируя свою готовность принять посильное участие в нашей забаве.
— Колись, дед Сань. До дома-то, я чай, вы с Марьей не добежали, — пробулькал Серега. — Поди, в Широкой пади ее и завалил.
— Не добяжали, не добяжали… Не добяжали! У ручья остановились.
— И?
— И старшая вспомнила, что медведь пять километров бяжит.
— Как пять? А потом, что делает? — удивленно спросил я.
— А я почем знаю. Говорят так. Потом, может, не бяжит. Но нам тогда все равно было, что он потом делать станет. Девки заголосили, да и деру. Я за ними до самого дома. Только там и отдышались.
Я успокоил Беса, пригрел его на руках, а он все еще возбужденный нервно зевал, громко произнося при этом высокое «А-а-а-а-а-й!», и время от времени норовил лизнуть меня в подбородок.
Дав отсмеяться и заметив, что мы уже расслабились, дед неожиданно произнес:
— А вот на другодень и правда чуть бяда не случилась.
Мы мигом прониклись вниманием.
— Как я есть отказался идти за берданкой, дядька дал мне наказание идти за восемнадцать километров за мормышом.
— А что это, мормыш? — поинтересовался Серега.
— Вроде маленького рачка, на него рыба хорошая брала. Но у нас он не водился, а надо было идти за ним за восемнадцать километров, где его ловили. И я согласился лучше протопать почти сорок километров, чем двигаться в Широкую падь, хоть и с мужиками.
Дед Саня пошел налегке, с небольшим старым подойником. Дорога была прекрасной, погоды стояли ясные, и на душе у него было безоблачно. Мормышей он наловил много, да и приустал, поэтому обратная дорога показалась и длиннее и колдобистее. Не дойдя несколько километров до дома, он заметил у лужи медвежьи следы, которых утром вроде бы не было. Зверь двигался в сторону деревни прямо по дороге. Дед Саня сообразил, что преследовать медведя с подойником не стоит и свернул в знакомый уже лес. Шел он теперь тихо, боясь шума собственных шагов. Неожиданно на полянке, от которой до дома оставалось всего-ничего, он снова наткнулся на следы. Только на этот раз сомнений в их совсем недавнем происхождении не оставалось: примятая лапами зверя трава вставала прямо перед стекленевшим от ужаса взором деда Сани. Медленно и обреченно он поднял глаза от травы и сразу же увидел ЕГО. Совершенно неподвижно медведь стоял на задних лапах в десяти метрах от деда Сани и внимательно смотрел ему в глаза. И, странное дело, наконец-то столкнувшись с реальной опасностью, дед Саня вдруг почувствовал, как страх оставил его и уступил место злобе, даже ярости какой-то. Стало невмоготу обидно за то, что он целый день таскался черт-те куда, пер с собой дурацкий подойник, наловил его чуть не полный мормышей, и вот на тебе — у самого дома его хочет задрать эта мохнатая скотина!
Игра в гляделки продолжалась недолго. Медведь как-то нерешительно отвел глаза и опустился на четвереньки, но уходить не спешил, чуть переступал передними лапами. Дед Саня осторожно попятился, не сводя с медведя глаз, сделал шаг, другой и пошел неторопливо к дороге. Мохнатый следил за ним, не трогаясь с места. Дорога показалась каким-то островком безопасности, когда дед Саня ощутил ее мягкую пыль под ногами. Не делая резких движений, он пошел, не оборачиваясь, в сторону недалекого уже дома. Как он ругал себя в этот момент за то, что надумал сойти с дороги, и как радовался тому, что он не просто спасся от медведя, а подавил его волю своей яростью. Пройдя с полсотни метров, дед Саня решился оглянуться. Следом за ним на расстоянии двадцати метров совершенно бесшумно шел медведь. Увидев, что человек остановился, медведь тоже встал. Дед Саня снова пошел, и медведь тронулся, не сокращая однако расстояния между ними. Так они шли с оглядками и остановками почти до околицы. Дальше дед Саня бежал без провожатого.
