— Ну, это вы не по адресу, — поспешно сказал Пуговкин и засмеялся. — По этому вопросу надо поговорить с Андреем Петровичем.
У деревни дорога опять расходилась, и Сетнер Осипович показал на ту, которая шла под гору, к Цивилю, которого, правда, пока не было видно. Проехали мимо огородов, и Пуговкин все косил глазами туда, как будто хотел разглядеть, что растет на грядках, но за частой изгородью на ходу мало чего разглядишь. Потом внизу, на самом берегу Цивиля, показались длинные приземистые коровники — розовые, под зелеными крышами. Дорога шла в объезд клеверища, но наискосок по тропке шли от коровников в деревню девушки в коротких платьях.
— На дойку мы опоздали, — сказал Сетнер Осипович и кивнул на девушек. — Вот такие молодые красавицы у нас работают. И молоко отсюда сдаем высшего класса.
— По качеству верно, к вам претензий нет, — подтвердил Пуговкин, оглядываясь на девушек. Про качество молока он сказал механически, вовсе не связывая его ни с Сетнером Осиповичем, ни с этими зелеными лугами, ни с девушками, которые возвращались с фермы после утренней дойки. Все сейчас для молодого Пуговкина было само по себе, и, говоря о молоке, он вовсе не о нем думал. Он еще раз посмотрел на девушек — теперь уже в зеркальце перед собой, но там, за машиной, поднялась пыль, и короткие платья, и красивые молодые лица, и загорелые руки и ноги, — все это неразборчиво увиделось сквозь поднявшуюся пыль. Свернуть бы сейчас к речке, броситься в прохладную воду!..
А Ветлов твердил свое. Оказывается, при малоземелье скот на культурных пастбищах пасти нельзя, потому что при косьбе выход травы в полтора раза больше, чем при стравливании, но в это засушливое лето положение такое, что лучше пасти…
— Да, да, — соглашался Пуговкин. Он теперь уже соглашался со всем, что говорил Ветлов, потому что устал сопротивляться, устал от этого упорного и спокойного натиска разумной и убедительной силы. Порой он даже еще забывал, что он секретарь, самое ответственное лицо в районе, и тогда ему очень нравилось все, что показывал Сетнер Осипович: и маленькие елочки в два ряда вдоль изгороди вокруг фермы, и эти розовые коровники и кормокухню, тоже розовую. Ворота в коровники были распахнуты настежь, и там все было уже убрано, свежая солома ворохом лежала по всему пролету. Наверное, это для подстилки, решил Пуговкин, но ни о чем не спрашивал. И так молча прошли и первый пустой коровник, и второй, и третий, а в последнем стояли только что отелившиеся коровы, вымена у них были набухшие, тяжелые, да и сами коровы показались Пуговкину слишком сосредоточенными, словно были заодно с председателем. А у одной висел еще послед, и рядом с коровой стояла девушка в белом халате.
Когда опять вышли на волю, то Сетнер Осипович направился было в сторону еще каких-то розовых строений, но Пуговкин спросил:
— А там что?
— Там телятник, а в крайнем у нас стоят нетели…
Пуговкин махнул рукой: ладно, мол, не пойдем, все понятно. А Ветлов пожал плечами: дело, мол, хозяйское, а я ничего не скрываю.
— Отчего же в других колхозах ничего этого нет? — с простодушным удивлением спросил Пуговкин. — Я объехал весь район, все хозяйство, но сказать откровенно… — Пуговкин оглянулся, посмотрел на розовые коровники, на ровные, как по линейке, шиферные крыши. Даже окна в коровниках все были целы, точно прошла уже кампания по подготовке к зиме. — Откровенно сказать… Впрочем, поехали.
Наверное, он подумал, что всякие откровенные разговоры были пока с Ветловым преждевременны.
— То, что у вас отличные шефы, это я знаю, — сказал он в машине, когда уже тронулись в обратный путь. — Но ведь шефы — это шефы, приехали, — уехали…
Чтобы не очень огорчать Пуговкина, и без того огорченного картиной, которую представлял весь район в сравнении с одним вот таким колхозом, Сетнер Осипович похвалил шефов:
— Но шефы у нас особые, Станислав Павлович. Ведь сам Алексей Петрович Великанов — наш земляк, так что он старается, и многое тут сделано только благодаря его помощи.
— Великанов — из Шигалей? — удивился Пуговкин. — Вот оно что!..
Помолчали. Машина мягко бежала по песчаной, пыльной дороге.
— Да, в обкоме к нему с таким почтением, что будьте здоровы, — сказал Пуговкин. Удары обрушивались на него необыкновенно крепкие, и Ветлов уже представлялся ему какой-то непробиваемой стеной, из-за которой неизвестно что может появиться в следующую минуту. — Мне бы такого шефа!.. Часто он бывает у вас?
— Раньше частенько наведывался, а в последние годы я сам к нему чаще езжу.
— Когда я учился в Москве, нас возили на экскурсию в колхоз имени Ленина Московской области. В коровниках у них такие же транспортеры, но навоз подают не на тракторные тележки, а со всех коровников собирают в одну емкость, а там стоит компрессор и сжатым воздухом через трубу выбрасывает метров на сто, как из пушки. А на том поле, куда выбрасывается навоз, уже торф навозили, и вот получается компост на месте.
Председатель там толковый, умный, Герой Труда. Вот бы вам съездить туда, посмотреть… — И помолчав, сказал совсем неожиданное — А так, конечно, вам на новый комплекс деньги выбрасывать не стоит.
У Сетнера Осиповича сердце провалилось куда-то, он закрыл глаза и сдержал улыбку, чтобы не выдать свою радость. Возить по своему колхозу всякого ранга гостей и показывать коровники и телятники было для него привычным и обыкновенным делом, своего рода работой, как и у многих из гостей работой считалось ездить по колхозам и смотреть коровники и телятники. Но даже и в праздных поездках и разговорах, от которых не зависел ход дел в колхозе, Ветлов защищал интересы своего колхоза, интересы тысячи людей, которые работали на фермах и на полях. И очень часто бывало, что в таких вот разговорах он отводил неминуемую беду от колхоза, отводил ее то лестью, то хитростью, то умным и своевременным замечанием, а то и намеком на близость с Великановым или самим секретарем обкома Андреем Петровичем. Были минуты, когда казалось, ничто уже не могло оградить колхозную кассу или колхозные планы от сомнительного проекта. Но Сетнер Осипович терпеливо подбирал один ключик за другим, один за другим, один за другим, пока не добивался того, обычного, прочного положения своего колхоза, за которое он всегда беспокоился. И в этой защите интересов тысячи человек, ничего не знающих и спокойно работающих на полях и фермах, и состояла одна из главнейших обязанностей председателя Ветлова, которую он взял на себя по своей воле и по требованию души. И сегодня тоже случилась одна из таких побед Ветлова. Победы над чем? Об этом он не спрашивал, это и не важно было ему, но он сейчас ехал в машине и испытывал такое чувство радостной усталости, как будто отвел от своего колхоза бедствие, подобное землетрясению. Он сидел с закрытыми глазами, сдерживал улыбку и почти не слышал того, что ему продолжал говорить Пуговкин.
— Идея ваша по строительству цеха стоящая, — говорил Пуговкин уже опять строгим хозяйским голосом, возвращая себя на прежнее главное место. — Поезжайте к Великанову, поговорите с ним, он вам поможет. Но вот что, Сетнер Осипович, в пай по строительству межрайонного комплекса вы все-таки входите. А то неудобно как-то. Не обеднеете, и пример будет хороший. Вы понимаете меня?
Да, да, — сказал Сетнер Осипович. — Обязательно!..
Алексей Петрович Великанов вот уже три дня как должен был быть в Кисловодске, но задержали дела но перестройке цеха под новое оборудование, да и теперь еще было какое-то неопределенное положение со строителями, они словно бы поджидали, что директор уедет, нажимать на них будет некому, и тогда по первой маленькой причине, которую сами же и придумают, бросят дело — конец квартала, им еще бы где сорвать куш для премии, тогда как у Великанова они уже ничего не получат. Да, у всех планы, планы, планы, каждой артели собственный план дороже всех других, вместе взятых, и ради своего плана почти каждая артель готова на все — даже на приписки, на всяческие манипуляции с документацией.
Но теперешний случай все-таки был особый. В том, что приходилось сейчас вносить изменения в проект и в уже почти законченное здание нового цеха, виноват отчасти был сам Великанов. В прошлом году он ездил в Венгрию и на одном из заводов в Будапеште увидел те самые легкие прессы, которыми и должен был быть оборудован новый цех. Но прессы были и те, да не те — они отличались от наших большей производительностью и автоматизацией управления. Это было то самое оборудование, о котором мечтал Великанов, задумывая этот новый цех легких прессов. Но с закупкой этого, оборудования возникли трудности и всяческие сложности, ему пришлось неделями сидеть в Москве, ходить по самым различным инстанциям, министерствам и главкам, и всем он уже там надоел, потому что в столичных учреждениях это его дело с переоборудованием цеха казалось всем таким мелким, таким незначительным, что из-за него никто не хотел беспокоить тех главных, больших начальников, от подписи которых зависела такая переделка. Даже в своем министерстве на него начали посматривать косо: «Чего ему надо?»
