— Понимаете, Станислав Павлович, с сельскими делами не стоит слишком торопиться. Мы за эту торопливость не раз и не два уже расплачивались. Специализация — это, конечно, хорошо, но для того, чтобы из нее дело получилось, а не мыльный пузырь, нужно учесть и местные условия. Под шумок о специализации наш брат председатель может хорошо замазать свои грехи, но ведь они все равно всплывут и ту же самую специализацию и концентрацию опорочат. Тут нужен сильный контроль. А у вас есть характер, вы не дадите разводить в районе анархию, а это в наших делах — главное. — Он заметил, как Пуговкин дернул плечом и двинул бровями, но не перебил, и Ветлов, ликуя в душе, продолжал гнуть свою линию — Комплексы ведь чем еще хороши? А тем, что дают молодежи возможность работать на современном предприятии. Ну, а если открыть в такой деревне, как наши Шигали, целый заводской цех, то этот вопрос мы решим еще лучше и надежнее. Разумеется, это может позволить пока не всякий колхоз, но такой, как наш, это осилит. Да в таком подсобном предприятии есть и очень острая нужда.
Впервые за все время разговора по лицу Пуговкина скользнула улыбка. Он сказал:
— Ну что ж, агитатор вы сильный. — И вдруг совершенно неожиданно спросил — Андрей Петрович часто у вас бывает?
— Э… Андрей Петрович? — переспросил Сетнер Осипович, пытаясь уловить, откуда подул ветер.
Андрей Петрович был секретарь обкома, и познакомились они давно, в то время, когда пошла печальная мода распахивать луга и многолетние травы, — увеличение, дескать, пашни — залог нашего благосостояния! А Ветлов тогда только еще стал председателем — года не прошло. Но голова уже и тогда на плечах держалась крепко, и он сразу почувствовал, что без сена колхоз жить не может, на одном кукурузном силосе коровы не дадут молока. А поля люцерны в колхозе тогда были удивительны: травостой такой, что брошенная палка на землю не проваливалась. Вот и решил молодой председатель на свой страх и риск: показал в отчете, что оставил пятьдесят гектаров люцерны, а триста гектаров «переведены на чистые пары». Оставил пятьдесят гектаров только по своей молодости: ведь сено, думал, все равно будет, его не утаишь. А случись это дело сегодня, не только гектары, и сена бы в отчете не показал. Верно говорится: молодо — зелено. Читают в управлении отчет и дивятся: с пятидесяти гектаров Ветлов накосил тысячу двести тонн сена! Или мировой рекорд, или ложь. Приехали проверять, перемерили стога.
И насчитали не тысячу двести, а тысячу четыреста тонн. Ну, это понятно: для себя мерили, не на продажу. Так ложь и открылась. А за это ясно что — на бюро райкома партии. И случился на этом бюро и Андрей Петрович, тогда тоже еще молодой секретарь обкома, только начинал работать. Он и спрашивает у Ветлова:
— Ну как, удои растут?
— Растут.
— Привесы растут?
— Растут, товарищ секретарь.
— Это хорошо. А виновным себя считаешь?
Помялся Ветлов, помялся да и заявляет:
— Не грешен тот человек, который не родился. А разве правы те, которые хотят уничтожить травы, распахать луга?
Секретарь обкома едва заметно улыбнулся, а вот члены райкома все больше и больше хмурились. А, он утаил триста гектаров да еще и оправдывается, — исключить! Сам виноват, а сваливает вину на других! Тут Андрей Петрович спрашивает:
— Скажи, Ветлов, в чем крепость нашей партии?
Странный вопрос для бюро райкома, но деваться некуда, и Ветлов говорит: в единстве, мол, с народом. Нет, не угадал. Тогда, может, в коллективном разуме? Опять не так. В борьбе за лучшее будущее человечества? Засмеялся Андрей Петрович, махнул рукой и твердо, раздельно сказал:
— В дис-цип-ли-не. Теперь понял свой грех?
Да, молодому председателю Ветлову теперь стало все понятно. Дело вовсе не в гектарах, не в сене. Дело все в том, что в своем рвении он нарушил партийную дисциплину. Сено и на будущий год нарастет, указания относительно лугов могут и отменить, но если каждый начнет самовольничать, то распадется единство, утратится сила. И когда именно так понял все дело Ветлов, то всякое наказание готов был принять как справедливое и стоял молча, опустив голову, покорно ожидая решения своей участи. Так что строгий выговор, который ему дали по предложению Андрея Петровича, был мягким, чем-то вроде дружеского предупреждения на будущее. Да так, пожалуй, оно и вышло: после этого бюро Андрей Петрович решил немедленно ехать в колхоз к Ветлову, и когда они сидели в легкой, чистой машине, а машина неслышно летела по выбитому шоссе, то Андрей Петрович сказал, обернувшись к Ветлову:
— Если хочешь вывести колхоз в передовые, ты должен иметь крепкую шею.
Вот такой урок преподал ему Андрей Петрович. Он потом частенько наведывался в колхоз, но никаких поблажек от него не было Ветлову, никакого особенного внимания Андрей Петрович не выказывал. И почему Пуговкин теперь спрашивает о нем? Может быть, Андрей Петрович интересовался? Или сам Пуговкин уже нажаловался Андрею Петровичу на Ветлова? Впрочем, не стоит этому придавать значения. А то, что Андрей Петрович раз в год наведывается в Шигали, об этом все в райкоме знают. И так он и ответил:
— Когда как: то раз в год, то два.
Пуговкин опять пристукнул по столу своей твердой ладонью, но сейчас, однако, без всякой строгости.
— Я понял, — сказал он, — засиделись мы в кабинете, а мне бы еще хотелось посмотреть ваш колхоз. — Он встал, вышел из-за стола и энергичным упругим шагом направился к двери…
Сетнер Осипович, беседуя с Пуговкиным, слышал, как заводили трактора, как отъезжали автомашины. Потом начала работать сортировка «Петкус», — благо, нынче сушить не надо, зерно привозят с поля сухое. Хозяйственный центр колхоза наполнялся шумом и звуками обычной будничной работы. Закрывая свой кабинет, Сетнер Осипович, чтобы не молчать, спросил:
— Мы — колхозники, мы привычны рано вставать, а вы, гляжу, еще раньше нас поднимаетесь!
— Я родился и вырос в деревне, — живо подхватил Пуговкин, точно был рад случаю сказать, что к сельским делам он имеет не только служебное отношение. — Когда началась война, корова наша отчего-то пала, и матери пришлось завести козу. Вот эту козу каждое утро надо было провожать в стадо.
Сетнер Осипович поглядел на полное румяное лицо Пуговкина и подумал; «Видать, козье молоко пошло на пользу». Но вслух об этом не сказал: может, обидчивый парень, кто его знает. А тот продолжал:
— Корову мы купили только после войны, когда отец демобилизовался. Продали перину, двух коз и купили хорошую корову. Может, я, больше всех радовался корове, потому что козы у нас были такие вредные да хитрые, что благополучно выгнать их в стадо или загнать вечером было для меня чистым наказанием. Ну, а с коровой никакой такой мороки! Я в семье был старший, за мной шла сестра, а уж потом, после войны, братья и сестры появлялись в нашем доме почти каждый год! — Пуговкин весело засмеялся. — А в большой семье за все отвечает старший, так что мне досталось, пожаловаться не на что. Вот и привык рано вставать. — И он опять засмеялся. — Когда преодолеешь такие барьеры, то уже ничего не страшно.
— А родители живы? — спросил Сетнер Осипович.
— Живы. Оба уже на пенсии, но колхозной работы не бросают. Трудолюбивые они у меня и всех нас так воспитали…
Но тут кто-то окликнул Сетнера Осиповича. Оказалось, что «Сельхозтехника» три обещанные машины с удобрениями не пришлет.
Потом они вышли на крыльцо, и здесь Сетнер Осипович с попавшимся навстречу молодым парнем поговорил о каком-то пресс-подборщике, а Пуговкин стоял рядом и слушал. Наконец сели в машину. Пуговкин водил машину сам. Поехали. Сетнер Осипович показывал, как выбраться на дорогу к молочной ферме, куда пожелал первым делом наведаться Пуговкин.
— Люблю коров, — объяснил он и улыбнулся. — Вообще сельскую жизнь я знаю.
Сетнер Осипович кивнул, соглашаясь.
— Вы что-то хотели сказать? — спросил Пуговкин.
— Вспомнилось прежнее время… Порой мне казалось, что иного бы специалиста по сельским делам выгоднее держать круглый год на курорте, чем допускать к работе.
Пуговкин покосился на Сетнера Осиповича, а Сетнер Осипович подумал: «Решил, что и в его огород камушек», — и чтобы поправить дело, продолжал:
— Теперь в сельское хозяйство приходят совсем другие люди. Я уже не говорю о специалистах. Подготовка у них что надо, но многое зависит только от их личных качеств. А руководители, которые не обязаны быть узкими специалистами, сейчас тоже другие, они понимают, что ключ ко всяким успехам в деревне — это человек. А раз так, то изволь и относиться к нему соответствующим образом. Влево, влево, — подсказал он на развилке. — Эта деревня — Хыркассы. Тут у нас луга и основные молочные фермы. Своего рода внутриколхозная специализация. У нас в каждой деревне как бы свое производство, свое направление. Ведь специализация, кроме всего прочего, ориентируется на то, что в деревне маловато людей, некому работать. Но ведь у нас в Чувашии людей в деревне живет пока предостаточно. Поэтому нам не стоит слепо копировать то, что делается в других областях.
