в ниточку брови, быстро, мельком глянул на жену и опять уткнулся в карты. Уши у него горели.
На веранду поспешно вошла пожилая женщина в застиранном, штопаном халате, в больничных шлепанцах на войлочной подметке, нерешительно остановилась у двери.
— В чем дело? — увидев ее, спросил Ржанов.
— Нехорошее дело, Лексей Иваныч. Больной сбежал с нервнологического.
— Как сбежал? — Главврач бросил карты на стол. — Кто?
— В окно спрыгнул. Конкин этот. Майвор. Видать, до белой горячки допился. Как был в белье, в нем и вдарился.
— Ах, вот кто! Семен домой ушел? Пошлите за ним, организуем поиски на «Скорой». Надо поймать Конкина и вернуть… простудится еще. Пусть отоспится у нас, а на днях, не то и завтра выпустим. Придется, товарищи, бросить игру, поеду сам. В районе скажут: главврач в карты режется, а больные по улицам в одном белье бегают.
— Да, это маленькое чепе, — сказал Сливковский. — Что же, почтеннейшие, тогда распишем пульку? Бог знает, когда ты, Алексей Иванович, вернешься. А я домой, старуха ждет.
— Что вы, что вы, — запротестовала Серафима Филатовна. — Я вас без ужина не отпущу. У нас щука жареная осталась, огурчиков Палаша набрала с грядки. Мне удалось к ужину бутылку ликера достать.
— О! Ликер? — воскликнул Сливковский, известный своей слабостью к вину. — У меня уже под ложечкой засосало. Негодник Конкин все испортил. А может, царапнем по единой? Посошок на дорогу?
— Я тоже поеду искать оного алкаша, — вылезая из-за стола, сказал Акульшин. — Возьмешь меня, Леша?
— Что за вопрос? Займись и ты земными, грешными делами, не вечно ж тебе витать в космосе да страдать за оскудение планеты. Николай Алексеевич, а ты куда схватился? Останься, выпей рюмочку за наше здоровье, Серафима Филатовна тебе нальет. Успеешь домой.
— Ин быть по-вашему, — согласился Сливковский. — Так кто выиграл? Похоже, я? Приятственно. Принесу старухе, чтобы не ворчала. Сейчас подобьем сальдо-бульдо.
Ожидать долго «Скорую помощь» не пришлось. За рулем Семен сидел с красными заспанными глазами, но бодрый, готовый ехать хоть в дальний рейс. Ржанов занял место рядом с ним, друг — в кузове, и «рафик» выехал из ворот.
Верхушки деревьев золотились от лунного света, улицы лежали тихие, и приземистые тени от заснувших домов казались огромными навесными замками. Окна горели только в дежурке райкома и в милиции.
Ржанов не столько всматривался в подворотни, выискивая пропавшего Конкина, сколько думал о своем. С одной стороны, он чувствовал громадное облегчение, с другой — испытывал неловкость человека, грубо попавшего впросак. Как он мог так ошибиться с Серафимой… Симой? Когда у них начался разлад? Почему он вдруг стал ревновать ее к Владлену? Надо все восстановить по порядку. Итак, он заметил испытующие взгляды Симы, замкнутость. На его поцелуи за обеденным столом она отвечала небрежно. Когда? Э, да разве в семейных отношениях можно установить какие-то даты? Ведь он и сам раньше не обращал на это внимания. Все же когда? Он не купил Симе нейлоновую кофточку с гипюром? Нет, нет, это не могло быть причиной. Симка умная. Ага. Месяца два тому назад ночью в постели она сказала: «Ты все меньше и меньше со мной разговариваешь, делишься своими делами. Тебе только ласки и спать. Может, скоро будешь принимать… как пациентку? А я красивая женщина и хочу внимания. Многие были бы польщены моим расположением». Вот-вот. Отсюда начался холодок. День тот у него был тяжелый, он сделал две сложные операции, сильно хотел спать, поцеловал ее руку и что-то пробормотал. Капризы! Обычные бабьи капризы. «Красивая женщина»! И некрасивые избалованы не меньше, потому что когда мужчины ухаживают, то потакают всяческим прихотям, и девушка, став женой, никогда этого не забывает, требует такого же внимания. Но Сима не только красивая женщина, она еще и супруга, мать, хозяйка! Пора уже понять свое новое положение, обязанности! Когда птицы вьют гнездо, они тоже всецело заняты лишь друг дружкой, но как только у них вывелись птенцы, так бросают петь и сутра до ночи таскают им корм. Закон природы. Где ему, Алексею Ивановичу, взять время для нежностей? Больница на руках, врачебная практика. А общественная работа? Он член райсовета. Да и просто смешно в сорок лет щебетать возле жены с видом юнца. Пойди вот втолкуй это бабам. «Охладел, — таков их ответ. — Чего-то другого ищет».
И Сима, видимо, решила, что у нее руки развязаны, стала искать внимания на стороне. Алексей Иванович возмутился. Сам не заметил, как и в его отношениях появилась сдержанность. Мало того, что ворочаешь, будто комбайн, еще терпи пренебрежение в доме? Серафима, конечно, прекрасно почувствовала отчуждение мужа, но не захотела сделать первой шаг к выяснению отношений. Даже спать однажды убежала к детям на диван. «Жарко вдвоем!» Пришлось идти мириться. «Не дури, Симка. Выдумала!» Ну и наконец Владлен Сергеевич! «Друг»!
Кто знал, что покровительствовала начинающему эскулапу, была поверенной в сердечных делах! А может, и увлеклась чуточку? Кто из нас втихомолку не мечтает возвратить молодость, весенние чувства? Не было ли у них все-таки чего-нибудь? Э, едва ли, едва ли! Владлен слюнтяй, сторонится медсестер, наверно, но макушку врезался в свою невесту: днем с открытыми глазами видит ее рядом. А Симка-то? Стареет? В свахи записалась, сводит молодежь. Во всяком случае, он, Алексей Иванович, виноват перед ней. Вероятно, огрубел с годами, недаром говорят, что врачи и военные самые большие циники — смотрят смерти в глаза. Что за комиссия, создатель, быть мужем собственной жены! Была девушкой — ухаживал, стала матроной — тоже? Оказывается, внимательным надо быть не только в первый год супружеской жизни, но и десять лет спустя. Всегда держаться начеку. А то ходишь дома небритый, иногда в нижнем белье, срываешь на семействе дурное настроение…
— Темно в квартире, — раздался над самым ухом Ржанова голос шофера. — Заходить будете?
Он совсем не заметил, что мотор был выключен и машина стояла возле одноэтажного домика с полуоторванной ставней, где жил отставной майор Конкин. Окна в его комнате были темны.
— Чего же заходить? Только беспокоить соседей. И так видно, что Конкина нет дома.
— И у базара были, — подал голос Акульшин. — Пивной ларек, конечно, закрыт, и никого. Где же еще искать?
— Задал задачу, — сердито пробормотал Ржанов. — Надо было с Конкина в больнице белье снять. Небось не убежал бы голым.
Лаяла собака в конце улицы, явственно пахло свежестью реки: за садом, невидимый отсюда, бежал Сейм. Ночью городок казался величавым. Высокие тополя будто сторожили его покой.
Вновь зафырчал мотор, «рафик» мягко тронулся с места.
— Куда? — спросил Ржанов шофера.
— К Виринейке.
Доктор молча с ним
