— Уйди! — крикнул вне себя Ионел.
Спиридон поперхнулся. Испугавшись до смерти, отскочил к двери, не понимая, чем вызвал внезапный взрыв лютого гнева Ионела.
— Тебя какая блоха укусила? Ты чего, рехнулся?
— «Твой и мой тата!» — передразнил Ионел. — Уйди, гадюка ползучая!
Спиридон едва натянул на голову шапку и дал деру из комнаты. Но в дверях он все-таки успел оглянуться и сказать Ионелу:
— Жаль, что тебя не убили сапогом, тупица. Ну ничего, мой отец сказал, что баба Степанида тебя отравит, как и твою сестру-отступницу Домнику. Молись богу…
Ионел откинулся на подушку. Тяжелым звоном наполнилась голова. Как сквозь туман, он услышал за окном глухие шаги Спиридона. Стало невыносимо жарко. Захотелось пить.
6Всю ночь Ионелу снилась бабка Степанида. Как коршун, разбросав холодные костлявые руки, она прыгала вокруг него на тонких ногах, огнем дышала ему в лицо, что-то зловеще шептала, шамкая беззубым ртом. Только к утру Ионелу стало легче, схлынул жар, и он открыл воспаленные глаза. Возле него притихла мать, прикладывая к его лбу свои ледяные маленькие руки. Ионел пристально заглянул в серое землистое лицо матери и, переводя дыхание, спросил:
— И ты с бабкой. Степанидой заодно? Мне Спиридон рассказал. Отравили Домнику? Правда?
Мать закрыла ладонью ему рот, испуганно оглянулась на дверь. Из глаз ее брызнули слезы. Она опустилась на колени и, продолжая беззвучно плакать, уткнулась головой в край ионеловой жесткой постели.
— Сыночек, сыночек, Домника, как и ты, не хотела смириться. Смирись, смирись…
В комнату неожиданно вошел отец. За ним ковыляла с кружкой в руке бабка Степанида. Отец оброс бородой и отпустил длинные, как у попа, волосы. Высокий и крепкий, он едва не касался головой потолка; вошел и загородил собою чуть ли не всю комнату. Из-за его спины выглядывала, как привидение, бабка Степанида в черном заношенном платье. Матери отец сурово сказал:
— Чего в ногах у паршивца валяешься? Стонешь, причитаешь. Грех на душу берешь. Изыди. С Ионелом наедине поговорить надо.
— Нет! — не своим голосом закричала мать, прижимаясь всем телом к Ионелу и обхватывая его руками. — Нет, нет, не дам!
Ионел встретился с отцом глазами. И так глядел на него, что тот отступил на шаг. Мать притихла. Она знала, за каким злым делом пришли Штефан и баба Степанида. То же они сделали и с Домникой…
— Штефан, нельзя. Нельзя, — опять запричитала мать и бросилась отцу в ноги. — Снизойди к грешному. Век на тебя буду молиться, Штефан…
Как сам Кащей, задвигала руками и всем туловищем баба Степанида, страшная и черная. Что-то закричала на мать, стараясь вытолкать ее из комнаты. Но вздрогнул Штефан, какая-то мысль, видно, пришла в голову. Круто сведя на переносье щетинистые брови, он шагнул к Ионелу, крепкой рукой расправил черную бороду.
— Ежели хоть слово где обронишь о том, что в доме видел и слышал, тогда пусть бог тебя простит. И на меня, отца, не гневайся: свой побьет, свой и пожалеет, — сказал он и, повернувшись, тотчас вышел.
За ним, опираясь на клюку, ушла Степанида.
Мать опрометью бросилась к Ионелу, прижалась щекой к его голове:
— Скорей выздоравливай, сынок… Скорей.
7Нина Андреевна поравнялась с Ионелом на улице при выходе из ворот школы и вызвалась проводить его домой. Ионел шел, не чуя земли под ногами. Неделя прошла с тех пор, как он оправился после болезни. Покалывало только в правом боку, там, где цепко срослись сломанные ребра. Но та боль была для Ионела пустяком по сравнению с болью, которая поселилась в сердце, едва он переступил порог школы. Вошел, будто чужой. Его приход ни у кого не вызвал ни удивления, ни радости. Только одна Нина Андреевна сказала:
— Ой, Ионел Лотяну! Заждались мы тебя. — Ее лицо засветилось такой искренней радостью, что у Ионела застлало слезою глаза.
Но это только Нина Андреевна! Ребята и девчонки, учившиеся с Ионелом в одном классе, глядели на него враждебно.
Ионел не мог понять причины этой враждебности. Думал спросить у Спиридона, почему на него смотрят так, будто уколоть хотят, но при одной только мысли о нем стало противно. Собственно, настоящей причиной неприязни ребят к Ионелу и был сам Спиридон.
Еще в начале года из Кишинева для физического кабинета школы привезли чудесную электрическую динамо-машину. Блестела она никелем, отполированным черным основанием и стеклянным, большим, как колесо от воза, диском.
Толпились вокруг машины ребята и радовались, что скоро придется им работать с нею на уроках. Но спустя немного времени приходят они в школу и вдруг узнают, что кто-то разбил машину. Сделано это было не случайно, а со злым умыслом. И разбил машину кто-то из учеников. Вся школа была поставлена на ноги. Допытывались, гадали. Но виновника так и не нашли.
И вот Спиридон, затаив обиду на Ионела за то, что тот обозвал его «ползучей гадюкой», решил отомстить ему. Он распустил слух, что машину разбил Ионел. Известие облетело тут же все классы.
— Ионелу нет места в школе! — кричали ребята.
Все как один наотрез отказались навестить его.
Ионел, не догадываясь, что его подозревают в таком злом деле, первые дни чуть не плакал от вражды и неприязни, с которыми встретила его школа. Он тщетно пытался хоть что-нибудь понять. От него все отвернулись, затаили что-то недоброе. Ионел ждал страшной грозы. И теперь, когда Нина Андреевна сама вызвалась его проводить, он весь онемел. Он почуял, что сейчас эта гроза разразится. Может, его уже исключили из школы и не хотят сразу сказать об этом только потому, что он все еще не совсем здоров.
Нина Андреевна поглядывала сбоку на Ионела. Он чувствовал ее взгляд и тяжело переставлял ноги, обутые в отцовские старые, с задранными вверх носами сапоги. Куртка на исхудавшем теле Ионела висела, как мешок. И в шапке своей он утонул по самый нос, глаз почти не видно. Ионел не дыша, со страхом ждал, что же скажет Нина Андреевна.
— Ионел, скажешь мне правду? — вдруг спросила она.
Ионел, встрепенувшись, приподнял голову, испуганно посмотрел из-под шапки на строгое лицо учительницы.
Он никогда никому не лгал. Как Нина Андреевна может не знать этого?
— Ионел, — продолжала Нина Андреевна, — ты разбил динамо-машину? Зачем ты это сделал?
Ионел молчал. Искорки испуга, забившиеся в его глазах, исчезли, и глаза стали жестче, чем у звереныша, угодившего в капкан. Он едва сдерживал себя, чтобы не убежать. Только не этого вопроса ждал он от Нины Андреевны. Она точно ударила его ни за что по лицу.
— Я не верю, Ионел. И не верила, чтобы ты мог такое сделать, — тихим грудным голосом заключила Нина Андреевна. — Я знала, что это не ты… И сейчас вижу, что не ты.
Ионел, вобрав голову в плечи, согнулся, будто под тяжестью, стал маленьким, едва приметным. Комок слез застрял у него в горле. Ионел с трудом выговорил:
— Я найду, кто разбил машину. Ребятам только скажите, что это не я сделал. — Он повернулся к Нине Андреевне. — Я найду… — и почти бегом ушел от нее.
Блеклым было небо. В тот год в Молдавию рано пришла непогода, задули северные холодные ветры, пригнав необычно свирепую и раннюю в этих местах зиму. Остудила, заморозила она жизнь села, дорог и улиц. И как ни ослепительно светило зимнее солнце, оно не вызывало улыбки и радости, люди прятались от него в теплые углы, ближе к печке. Сердце у Ионела тоже было остужено, и он не знал теперь, отойдет ли оно у него когда-нибудь.
8Зима и яркая весна, охватившая веселым цветением землю, пролетели для Ионела почти незаметно. Держался он в школе особняком, в споры ребят не вмешивался. За время болезни Ионел много пропустил уроков, да и раньше учился не ахти как. Теперь же, дав слово Нине Андреевне, с утра до ночи сидел за учебниками. Постепенно он стал догонять тех учеников, от которых всегда отставал по всем предметам.
Ионелу пока не удалось разгадать, кто разбив машину. Нина Андреевна собрала ребят как-то после уроков и сказала им, что машину разбил не Ионел, что слухи об этом только наговоры и поэтому к Ионелу нельзя относиться так недружелюбно, как относятся они. Ионел об этом узнал на следующий день. Узнал Ионел и о другом: что оклеветал его Спиридон; собирался при удобном случае расквитаться со Спиридоном за клевету, но пока и виду не подавал. А Спиридон в школе ходил героем. Отец ему новый картуз купил, и Спиридон думал, что теперь весь мир вращается вокруг его картуза; лицо Спиридона сверкало и блестело довольством, с картузом он не расставался ни днем, ни ночью.
Летом Ионел окончил пятый класс, перешел в шестой. Как растревоженный улей, шумела школа. Наступили каникулы. Кто собирался ехать в гости к родственникам, кто — отправиться в путешествие, но большинство ребят решило провести лето в лагере труда и отдыха, организованном при школе.
