Счетовод Сатаров стучит себя по носу синим карандашом. Он предлагает принять цифры как условные рубли.
Уже запели и вторые петухи.
Когда, усталые, собрались домой, вбежал мельник, кривой Сема, за ним Любаня.
— Мы Лавреева сына с хлебом поймали.
В помещение входит Николай.
— В чем дело? — спрашивает его Алексей.
— Я и сам не знаю, в чем, — смеется он.
Кривой Сема начинает рассказывать:
— Мелю я Любане рожь, вышел на улицу, гляжу, будто подвода мимо едет. Кричу: «Стой!» Не останавливается. Опять: «Стой!» Нет, едет. Бегу, хватаю лошадь за уздцы. «Чего тебе?» — он ко мне и по-матерну. «Что везешь, куда?» — спрашиваю. «Тебе какое дело?» Ощупал воз — рожь.
Алексей уставился на Николая.
— Говори.
Николай смеется, но в глазах бегают огоньки злобы.
— Если бы дядя Семен не был кривым, он не соврал бы, но только в этой причине он не виноват.
— Кто виноват, мы разберем, — перебил Алексей. — Говори, куда рожь вез?
— Вовсе не на продажу, а вез я к нему на мельницу.
— Зачем мимо ехал?
— В темноте не видать.
— То-то и пользуешься темнотой! — крикнул мельник. — Ужель ты такую большую мельницу не заметил?
— Говорю, темно было. И не дядя Сема, а сам я остановил лошадь. А почему он на меня набросился, прямо не догадаюсь. Обязательно надо фонарь к мельнице.
— Фонарь тебе под бельмы, — заметил кривой Сема.
— У тебя уж под одним есть.
— И все-таки ты не увильнешь. Не-ет, вы, богачи, черти настоящие. На мельницу вез, а краюху хлеба зачем в мешок положил? А покажи-ка разрешение на помол от сельсовета?
Отпираться бессмысленно. Алексей приказывает:
— Оставь воз у правления, а лошадь отведи на конюшню. Товарищ Бурдин, узнай, кто дал ему лошадь с конюшни, накрути гайку.
Проделка
Возле кооператива Бурдина встретил краснощекий парень. Отозвал его к керосиновым бочкам и отрекомендовался:
— Я сезонник. Получил отпуск на пять дней, чтобы убрать рожь.
— В чем же дело?
— Как сезонник прошу дать мне колхозную жнейку.
Бурдин подсчитал — все жнейки в работе.
— Может быть, завтра утром придешь?
— Нет, завтра не могу. Каждый день на учете. Отец больной, рожь осыпается.
— Ты из какого общества?
— Из второго.
— Почему отец не в колхозе?
Парень досадливо махнул рукой:
— Сколько раз ему говорил, но он кулаков слушается. Только с сева обязательно вступит. Я сам подам заявление. Не потерплю, чтобы моя семья была единоличной. Но сейчас помогите.
Поглядев на краснощекого парня, Бурдин доверчиво обещал:
— Приходи после обеда.
Жнейки после обеда стояли возле церкви. Парень выбрал самую лучшую, запряг лошадей и увез. Часа через два жнейку он бросил на дороге. Ее, искалеченную, еле доволокли колхозники до места. Дядя Яков пошел в правление.
— Товарищ Бурдин, если ты не знаешь нашего народа, ты не суйся. Ты кому дал жнейку? Ты врагу ее дал. Это племянник Петра Сергеева. Если б ему, черту, нужна была жнейка, он бы у дяди взял. Проделку он учинил колхозу.
— У них и рожь скошена, — вставил машиновед. — Нарочно взял, чтобы сломать. Отец его — противник колхоза, а про дедушку и говорить нечего. И сейчас за барина, который лес им отказал, в мазанке молится.
Бурдин вспомнил:
— Не тот ли старик, который старостой у них был?
— Он самый.
— Лесу я у них весной на вальки просил, а он меня отчитывал.
— Он, он, слепой идол.
У жнейки сломаны две граблины, сбита платформа, лопнул шатун и не хватает трех ножей. Больного человека не осматривали бы так, как осматривали колхозники жнейку. Узнали, что парень сломал жнейку о столб на гумне, а потом погнал лошадей и притворился, будто лошади испугались. Въехал в мелкий лес, нажал рычаг, и о кусты поломались ножи и граблины.
Говорить с сезонником взялся Бурдин:
— Немедленно исправить за свой счет жнейку.
— Хорошо, — ответил парень и ночью уехал.
Ремонтировалась жнейка два дня. Покаявшись, Бурдин решил:
— Без бригадиров никому ничего не буду давать.
Свои
Приехал председатель райколхозсоюза Орлов. На собрании актива колхозников заслушал доклады Бурдина и Сотина. Все как будто хорошо. Вынимает из кармана газету и спрашивает:
— Вы читали заметку о вашем колхозе?
— Нет, — ответил Бурдин.
— Слушайте, что пишут о вас:
РАБОТА НА «УРА»
В колхозе «Левин Дол» работа идет будто дружно. Конечно, есть и достижения: обобществили рожь, засилосовали три ямы, идет уборка овса, лесу навозили на конюшни. Но спросите любого колхозника, за что он работает, — не скажет, потому что не знает. В чем же дело? А в том, что нет распорядка в расстановке сил, плохо организованы группы, а главное — все еще до сих пор не перешли на сдельщину, не разъяснили ее колхозникам. Нашему активу надо почаще бывать в поле и провести по группам разъяснения о сдельщине. Потом нет премиальных, не отличаем одного работника от другого, ценим всех одинаково, без учета количества и качества. В колхозе есть подкулачники. Они агитируют против сдельщины, а наше правление за этой агитацией зорко не следит. И немедленно надо организовать ударную группу из молодежи, с комсомольцами во главе, как по молотьбе ржи, косьбе овса и севу.
Свой
— Правильно написано? — прищурился Орлов.
По лицам можно было догадаться, что правильно, только сознаться в этом никто не хотел. А Бурдину было неловко. Он досадовал, что тот, кто писал, прежде чем это сделать, не поговорил с ним. Но высказать такую мысль было неудобно.
— Да, верно.
Взглянул на Петьку:
— Как ты, Сорокин?
Петька взъерошил волосы:
— Комсомольскую группу обязательно надо… Я же говорил тебе.
— Это ничего, — положил Бурдин руку на газету. — Это очень хорошо. Ведь «Свой» пишет, Сорокин?
— Свой, — понял Петька намек Бурдина.
Власть на полях
В третью группу для беседы о сдельщине пошли предрайколхозсоюза Орлов, Бурдин и счетовод Сатаров.
Хотя и привык Орлов проводить массовую работу в полях, но шел он в третью бригаду не без робости. О ней наслышался много, а по дороге и счетовод настраивал:
— Народ аховый. Особенно бабы. Посмотри, что вытворять начнут.
Бригадир Селезнев, который уже успел сказать бабам, зачем идет к ним начальство, шел навстречу. Он учтиво подал руку Орлову и, обернувшись к вязальщицам, намеревался окликнуть их.
— Подожди-ка, — остановил его Орлов, — скажи, какое настроение у них?
— В части этого вопроса, — начал Селезнев, — могу ответить, товарищ Орлов, самое хорошее.
— О сдельщине говорил с ними?
— Разъяснительную работу, в общем, за недостатком времени провести не удалось, но индивидуально прорабатывал.
— Что говорят?
— В части разговоров пришлось прощупать склонность.
«Вижу твою склонность», — подумал Орлов.
Они направились к ближайшей группе вязальщиц. Те быстро окружили их и, видимо, готовились загалдеть. Но Орлов, догадываясь, строгим голосом громко спросил бригадира:
— Сколько с утра связали?
— Относительно количества телег точно подсчитать не удалось, но вскорости выясним.
— Да не про телеги я тебя спрашиваю, а про гектары.
Окинув взглядом поле, Селезнев прищурил глаза и как бы принялся высчитывать в уме.
— Полагаю, гектаров сорок, Как минимум.
Он соврал так явственно, что даже бабы ухнули.
— Кстати, как ты учитываешь работу колхозниц?
Селезнев вынул из кармана синюю тетрадь.
— На данный отрезок времени учет ведется правильный.
— А ты покажи мне.
В тетради старательно были выписаны фамилии на каждое число. А сколько кто наработал, не указано.
— Тут у тебя как в поминанье. Сколько же за все время, хотя бы в общем, связано?
Зажмурив глаза, Селезнев что-то начал шептать. Орлов похлопал его по плечу:
— Ты в небе на галках посчитай.
Бабы сходились, бряцали кружками, привязанными за пояс. Потные, загорелые, обступали они Орлова. Водовоз, заметив подходившую Фингалу, сказал Орлову:
— Эта у них коновод.
Как бы невзначай глянув на Фингалу, Орлов ничего в ее лице злобного не нашел. Наоборот, была она лицом приятнее многих и довольно недурна.
— Фингала, — крикнули ей, — иди сюда!
Она держала голову высоко и гордо. С уважением расступились перед ней бабы, и она остановилась против Орлова. Грудным голосом поздоровалась:
— Здравствуй, районная власть.
— Здравствуй… бригадир.
То, что Орлов назвал ее бригадиром, бабам понравилось. Они громко закричали:
— Качать бригадира!
Быстро схватили ее, подняли и подбросили. Три раза Фингала взлетала вверх и каждый раз старательно придерживала сарафан. Когда опустили, она кому-то кивнула, и скоро сам Орлов очутился на руках у баб. Он не ожидал, что бабы начнут его качать, и у него сразу слетел картуз, потом не то лопнул пояс, не то пуговица оторвалась у брюк. И когда его подбросили третий раз, а потом четвертый, он основательно испугался, как бы не свалились брюки. Наконец, растрепанного и взъерошенного, его опустили на землю.
