«На сегодняшнюю ночь, 10-го числа, мы, должно быть, уже высадили около 400 тысяч человек вместе с большими, превосходящими бронетанковыми силами и быстро накапливаем артиллерию и грузовики».
По своему обыкновению, Черчилль несколько преувеличивал успехи. На плацдарм удалось перебросить около трехсот тысяч солдат, но и это было вовсе не плохо. Оказалось, что немцы только на самом побережье возвели какие-то укрепления. Дальше ничего не было. За прибрежными холмами лишь канавы на крестьянских полях да живые изгороди из колючих кустарников служили препятствием для продвижения танков. Но, конечно, об этом Черчилль не станет рассказывать Сталину.
Второе письмо было от Сметса. Интересно! Его мысль работала абсолютно в унисон с мыслями Черчилля! Сметс писал как раз то, о чем только что думал премьер.
«Немцам очень скоро придется решать, — писал Сметс, — бросить ли им свои основные силы для отражения атак с востока или с запада. Зная, чего можно ждать от вторжения русских, следует полагать, что они — немцы — решат сконцентрировать свои силы на русском фронте».
Последнюю фразу Сметс подчеркнул. Да… Русских нельзя допустить в Европу.
…На плацдарме Черчилля встретил улыбающийся Монтгомери, командующий сухопутными войсками союзников. Он был одет как всегда — в измятой куртке, плисовых штанах и черном танкистском берете. Штаб Монтгомери находился где-то неподалеку в замке. Монтгомери предложил заехать туда, но Черчилль предпочел осмотреть сначала плацдарм. Погода стояла ясная, кругом тишина, и только откуда-то из-за горизонта, точно отдаленный гром, доносилась по временам артиллерийская канонада. Войска продвинулись километров на пятнадцать, соединив все участки в единый плацдарм. В раскаленном воздухе дремали яблоневые сады, на зеленых загонах паслись телята и гуси. Никаких укреплений не было и в помине.
Но городок Байе представлял собой печальное зрелище. Его до основания разбили налетами авиации и огнем корабельных пушек… Машина Черчилля несколько задержалась у въезда в город. Жители безучастно глядели на прибывших. Женщина с подростком несли погнутую, изломанную кровать, извлеченную, видимо, из-под обломков. Убитых успели похоронить. Лица живых были суровы и мрачны.
Черчилль не стал выходить в Байе и проехал дальше, Он остался доволен осмотром плацдарма. Но следующие дни встревожили его.
Тринадцатого июня в Лондоне вызвал панику первый самолет-снаряд «фау-1». С отвратительным жужжанием он грохнулся на улице, вздыбив облако дыма, огня. Он упал на Бетнал-грин, убив и ранив нескольких прохожих. Через день на город обрушилось больше двухсот снарядов сразу. База самолетов-снарядов находилась где-то в Северной Франции. Эти осиные гнезда не удалось выбомбить, как рассчитывал Черчилль. За одну неделю число раненых и убитых превысило одиннадцать тысяч. Но Черчилль запретил газетам даже упоминать о новом германском оружии. Тем не менее весть о новом смертоносном снаряде распространялась, паника росла с каждым днем, и жители тысячами покидали Лондон.
Британскому премьер-министру сообщили некоторые исходные данные о секретном германском оружии. «Фау-1» представлял собой самолетообразный снаряд длиной около восьми метров, с размахом крыльев в пять метров. Дальность действия новых снарядов достигала двухсот пятидесяти километров. В воздухе они были неуправляемы, и поэтому рассеивание при падении достигало пятнадцати — восемнадцати километров. Впрочем, при нападении на такой огромный город, как Лондон, этот недостаток не имел значения. В какую бы часть города ни залетел снаряд, всюду он находил поживу, везде оставлял смерть и руины.
«Фау-1» мчались к Лондону со скоростью шестьсот пятьдесят километров в час. Каждую ночь десятки самолетов-снарядов с громким рокотом прорезали своими огненными хвостами темноту ночи. Но относительно малая скорость снарядов позволила начать с ними успешную борьбу при помощи зениток и истребителей. Уже в первую неделю их появления треть снарядов уничтожалась в воздухе. Потом до Лондона стали долетать лишь отдельные снаряды. Из восьми тысяч снарядов, выпущенных со стартовых площадок Северной Франции, в Лондоне и его пригородах разорвалось две тысячи четыреста летающих бомб. От их взрывов погибло шесть тысяч лондонцев.
Британским разведчикам удалось выяснить, что главные склады снарядов «фау-1» находятся под Парижем, в долине реки Уазы. Их хранили в пещерах, где французские огородники разводили когда-то шампиньоны. Массированный налет союзной авиации, во время которого были применены самые тяжелые бомбы, уничтожил запасы летающих снарядов.
Новое германское оружие причинило Англии много вреда. И опять самые тяжелые жертвы выпали на долю мирных жителей Лондона.
Восемнадцатого июня на Ла-Манше разразился невиданной силы шторм. Четверо суток неистовствовал жестокий норд-вест, который достигал ураганной силы. Волны кипели, бились и яростно обрушивались на берег высоченными водяными горами. Во время этого шторма союзники потеряли много судов, гораздо больше, чем в первые дни высадки в Нормандии. Один из портов, «Мальбери», выросший близ устья Сены, волны разрушили до основания. Беспорядочно громоздились вздыбленные железобетонные глыбы. Всюду торчали черные остовы затонувших судов. Многие корабли выбросило штормом далеко на берег.
Нечего было и думать о высадке на побережье. Четверо суток экспедиционные войска были отрезаны от своих баз снабжения. Запасы снаряжения катастрофически таяли. Полумиллионная армия рисковала остаться без снарядов, без продовольствия и горючего… Союзники потеряли вовремя шторма двадцать тысяч машин и сто сорок тысяч тонн грузов. А что, если германские дивизии именно в эти дни нанесут свой контрудар. Сейчас они легко могут смять, сбросить десантные войска в бушующее морс… Но Роммель почему-то не нанес контрудара. Немцы упустили еще одну возможность уничтожить войска противника.
Тем не менее в те дни Монтгомери пережил немало тяжелых минут. Ему показалось, что все рушится. Он приказал готовить корабли на случай, если придется эвакуироваться обратно в Англию…
А произошло вот что.
Город Кан все еще оставался у немцев. Монтгомери сосредоточил сотню танков и приказал им прорваться к городу на узком участке фронта. Танковая группа вышла на исходные рубежи, остановилась здесь на ночь, чтобы с рассветом начать наступление. Но оказалось, что английские танковые полки в темноте расположились совсем близко от эсэсовской танковой дивизии «Адольф Гитлер». Ее командир Теодор Виш воспользовался оплошностью англичан. Он упорно начал расстреливать британские танки.
В ночном бою англичане потеряли сорок машин. Началась паника: казалось, что войска попали в тяжелое окружение…
С рассветом бой возобновился. Германские танки «пантеры» продолжали стрелять в упор. Среди поля горело еще сорок британских танков… Почти вся группа, предназначенная для удара на Кан, была уничтожена. Дивизия «Адольф Гитлер» потеряла тринадцать «пантер».
Адъютант разбудил Монтгомери глубокой ночью. Донес: немцы подтянули огромные резервы… Идет бой в окружении… Танковые части разбиты… Ошеломленный известием, Монтгомери бросился к телефону. Вызвал Черчилля. Надо спасать положение! Может повториться то же, что в Дюнкерке…
Но, к изумлению командующего, Черчилль очень спокойно отнесся к словам Монтгомери. Ничего! Положение восстановится! Не нужно нервничать!
Черчилль прочитал Монтгомери последнюю метеорологическую сводку.
Днем английский фельдмаршал полетел в Лондон. Синоптики обещали улучшение погоды.
— Это главное в боевых действиях, — сказал премьер. — Теперь все зависит от погоды. Как видите, прогнозы хорошие. Я уверен в успехе…
Уинстон Черчилль не сказал ничего конкретного. Не мог же он посвятить Монтгомери в тайну, которую он, казалось, готов был таить от самого себя!… Речь шла о государственном перевороте в Германии.
6
Положение в Польше все больше тревожило Лондон и Вашингтон. Советские армии вплотную приблизились к польским границам, и теперь нельзя было медлить ни единого дня.
Аллен Даллес специально пригласил «Валета» для разговора в Берне — на Херренгассе. Это было незадолго до июльских событий — до покушения на Гитлера. Даллес, проверяя свои данные, начал выспрашивать Ганса Гизевиуса про Армию Крайову — военную подпольную организацию польских националистов — про расстрелы в Катынском лесу и кампанию, поднятую в связи с этим вокруг убийства нескольких тысяч поляков.
Разговор о Польше имел самое непосредственное отношение к предстоящим событиям в Европе.
Настойчивые расспросы американского разведчика застали врасплох сидевшего перед ним агента. Ганс Гизевиус не мог сказать о Польше ничего внятного, он только пообещал собрать нужные сведения. Но зато в следующий свой приход на Херренгассе Гизевиус смог блеснуть умением оперативно добывать информацию, потребную для хозяина!
