— Да я ничего... — начинает Полещук.
— Как ничего? Жениться обещал или нет? Говори. Только не юли.
— Обещал... Ну и выполню! — Полещук отворачивается и торопливо закуривает.
— Ты мне голову не морочь! Аттестат оставил или нет?
— Нет, товарищ майор, — виновато отвечает Полещук.
— А чего же аттестат не выписал?
— Да мы и забыли подумать об этом...
— Не подумал, а может, у тебя сын родится. Жене с ребенком — как жить? Ох, Полещук, не ошибаюсь ли я в тебе?
— Товарищ майор! — с болью в голосе крикнул Полещук.
— Ладно. Сегодня же скажи начфину, — пусть аттестат выпишет. Вот и все... А теперь кончай курить и слушай приказ. Начальник штаба!
— Я вас слушаю! — Высокий, худощавый капитан Почибут подошел к столу.
— Запишите командиру пулеметного эскадрона старшему лейтенанту Чалдонову восемь суток домашнего ареста с вычетом пятидесяти процентов из денежного содержания.
Чалдонов тормошит руками смоляной чуб, поглядывая на начальника штаба полка, записывающего приказ Осипова:
— «Приказываю командиру пулеметного эскадрона старшему лейтенанту Чалдонову завтра завьючить 10 станковых пулеметов и весь боекомплект патронов. О готовности доложить мне в 14.00...» Предупреждаю, Чалдонов, если выкинешь еще такой фокус, вроде сегодняшнего, отдам под суд!.. Вместо вьюков самовольно на тачанках выехал!
— Товарищ майор, разрешите? — Чалдонов приподнялся, похлопывая по краю стола кисточкой темляка.
— Не разрешаю! — жестко проговорил Осипов. — Всем командирам эскадронов завтра в шесть ноль-ноль привести к штабу полка по одной лошади с полным вьюком. Выложим образцовый вьюк, по которому и будем делать всю вьючку. Товарищ капитан Почибут!
— Я вас слушаю.
— Начальника инжслужбы включить в список оперативных дежурных. Парень он хороший, отлично свое дело знает, но его надо приучить немного к строевой службе. А то у него бойцы вместо боеприпасов в переметные сумы картошку да бураки наложили. Начинж, как дачник, я вижу, все ходит с книгой подмышкой, вроде как не на войну приехал, а на курорт.
Совсем молоденький лейтенант сидел на самом конце стола. Когда командир полка заговорил о нем, он стал ерзать на скамейке, по-девичьи улыбаясь и краснея.
— Начинж, ты стихи не пишешь? — неожиданно спросил Осипов.
Все рассмеялись. Лейтенант еще больше сконфузился, но, быстро овладев собой, весело ответил:
— Нет, товарищ майор!
— Врешь, милый, пишешь!.. Ладно, о стихах после поговорим... Штабным командирам, в том числе и начинжу, ежедневно по три часа в день изучать рацию, работать на прием и передачу, привыкнуть к кодовому разговору. Вот и все. Командиру пулеметного эскадрона разрешаю дать объяснение в течение двух минут.
— Товарищ майор! — Чалдонов заговорил сбивчиво, горячо. — Как же мы в тыл без тачанок? Ну что там — вьюки!.. Я, товарищ майор, ручаюсь, что на своих конях тачанки протащу, где хотите! Разрешите, товарищ майор, взять тачанки?
— Чтобы в болоте где-нибудь бросить?
— А зачем лезть в болото? Что, там дорог, что ли, нет? Дайте приказ Чалдонову: во столько-то ноль-ноль быть в районе высоты 250,3. Баста! Чалдонов будет там, как часы.
— Не чуди, Чалдонов, — хмуро возразил Осипов. — В тылу врага — это тебе не на маневрах. Пустой разговор.
— Да не пустой, товарищ майор! — не унимался Чалдонов. — Гарнизон немецкий? Хай гарнизон!.. Я ночью по любой дороге проеду куда угодно. А если хотите, на полном галопе прямо по гарнизону пролечу!..
Чалдонов был искренне убежден, что его не понимают и недооценивают его любимые тачанки. Из своих двадцати восьми лет он восемь прослужил в армии — в коннице, на пулеметной тачанке. В шутку его называли «пулеметный бог», и он гордился этим. «Дайте мне десять ящиков патронов, — говаривал он, — один ящик консервов, бочонок воды, подходящее укрытие и атакуйте меня батальоном. Ха! Я вам покажу, что такое станковый пулемет...»
— Чалдонов, хватит, — строго перебил его Осипов. — Приказ получил? Изволь выполнить. В тыл пойдем, там и посмотрим, кто что умеет делать.
Командиры разошлись. В шалаше остались Осипов и капитан Почибут. Осипов встал из-за стола, прошел по шалашу из угла в угол.
— Со скипидаром парень-то! — остановившись против Почибута, сказал Осипов.
— Молод. Горяч... А командир неплохой...
— Что значит — неплохой? Если не выполнил приказа — уже плохой! — И, не глядя на капитана, продолжал: — Мне нужен начальник штаба, а не покровитель...
— У него вьюки были. Я сам поверял. Упорствовал он все время, это верно, но вьюки готовил. А почему на поверку выехал на тачанках, понятия не имею! — Почибут поднял горбом лежащую на столе газету. Под ней оказался котелок с супом.
— Э-э!.. Совсем, наверно, перестоял мой суп, — заглядывая в котелок, с сожалением сказал Осипов. — Сегодня, после поверки, я к батарейцам заглянул — как раз обед раздают. «Ну, как обед?» — спрашиваю. «Мировой!» — отвечает старшина. Взял у бойца котелок, попробовал: подходящий обед. Повар расцвел. «Хотите, товарищ майор, пришлю котелочек?» — «Ладно, — говорю, — присылай». Шельма-повар, наверно, другого прислал. — Осипов прошел в угол, принес ложку, отхлебнул. — Нет, тот самый. Однажды к нам на маневры Доватор приехал... «Воевали» мы до самого вечера. Прямо с КП Доватор идет в лагерную столовую. Бойцы как раз приступают к обеду. Мы тоже изрядно проголодались. Доватору стол накрыли в отдельной комнате. Вот подходит он к одному бойцу и говорит. «Пойдем со мной». Тот идет. Доватор приводит его в комнату и приказывает: «Садитесь, сейчас вам кушать принесут». Боец растерялся, не садится. Доватор ушел. Приносят обед. «А ты как сюда попал?» — спрашивает бойца дежурный. «Мне приказано тут обедать», — отвечает боец. «Кто тебе приказал?» — «Приезжий начальник, вот кто. Обед давайте, а то мне в караул». Дежурный побежал спрашивать, — оказалось, верно. Доватор тем временем сел на место бойца и съел его порцию. Приходит в комнату, где обедает боец, спрашивает: «Накушался?» — «Дышать не могу, — отвечает боец. — А вы как, товарищ начальник?» — «Я тоже пообедал». И случилось так, что обед в тот день был неважный, и Доватор не наелся. Вызвал кого нужно и такой дал нагоняй, что и забыть трудно. Вот и меня сегодня так поскоблил, что стыдно...
Почибут встал. Попрощавшись с майором, он вышел из шалаша. Осипов остался один. Он уселся за стол и, подперев голову руками, задумался об истекшем дне.
Готовясь вывести полк на поверку боевой готовности, он был уверен, что все будет в порядке. Однако получилось наоборот... События дня легли на сердце тяжелым камнем. Ко всему этому еще прибавилось письмо сестры, привезенное Полещуком. Сестра писала, что от его семьи нет никаких известий, что город, в котором они жили, занят фашистами.
Перед отъездом на фронт Осипову удалось забежать домой на несколько часов. Жена была взволнована предстоящей эвакуацией, возможностью бомбежки.
— Антон, — спросила она, — неужели к нам могут прийти фашисты?
Он почувствовал тревогу в ее голосе. Неопределенно пожал плечами и ничего не ответил.
— А не можешь ли ты попросить у командования отпуск? — осторожно начала она. — Хоть бы дней на пяток... Отвез бы нас к сестре... Неизвестно, когда тебе на фронт...
Его мгновенно охватило раздражение, которое он не захотел скрыть.
— Нет, я не могу взять отпуск, потому что завтра еду на фронт, — сказал он торопливо и резко. — А ты уже испугалась? Ничего, меня пуля не берет...
— А почему бы мне и не бояться? Ты чего сердишься?..
— По-твоему, выходит, что фашисты могут подождать, пока майор Осипов отвезет выводок свой в Москву, а потом уж воевать поедет...
— Но ведь я-то не знала, что ты уже завтра...
Он понял, что обидел ее.
— Ну, что ж, забирай ребят, садись в поезд и кати к Ольге в Тарасовку. Насчет билетов я позвоню коменданту...
— А вещи?
— Вещи? Здесь оставить.
— Как оставить? Нет, этого я не могу!
— Ты что же думаешь, — тебе вагон подадут? Сейчас людей надо перевозить и снаряды.
— Фу... ты прав, Антоша! Я действительно с ума схожу...
Он взглянул на жену. Она тоже смотрела на него. В ее умных и строгих глазах он увидел скрытые слезы. Так стояла она, эта веселая украинка, красивая, гордая, примиренная и утихшая теперь... У него дрогнуло сердце. Он подошел к ней и сказал:
— Нет, ты все-таки чудная женщина!
— Как это: чудная или чудная — ты хочешь сказать? — насильственно улыбаясь, спросила она.
— Замечательная жена, я хотел сказать, — ответил он гордо и даже несколько восторженно. Вдруг он услышал шорох и повернул голову к двери. Дверь медленно и бесшумно открывалась. Варька, дочка, скользнула в комнату. Прикрывая дверь, она всегда слегка толкает ее задом, это у нее получается непроизвольно и очень потешно. Ей уже девятый год. Глаза бойко стреляли то в мать, то в отца.
